Том понуро и покаянно опустил голову:
– Я. Она уже третий раз такое устраивает... И никого нет. Ты – пропал, Чернов – вообще в поднебесье где?то...
Дама заметила Гринева, мгновенно распознала в нем начальника, ринулась к нему через двери:
– Если вы принимаете меня за лохатую дуру, так у вас не пройдет! Ишь, пристроились жировать! И если вы сейчас же... – Накат ее словно наткнулся на стену: Гринев был холоден, почти безучастен и очень хорош собой. Он улыбался одними губами, и оттого лицо его казалось хищным; спросил спокойно?участливо:
– Чем я могу помочь?
– Вы понимаете, я хочу... Мне... А тут у вас... – Дыхание у нее перехватило, она затараторила, двигаясь всем телом вычурно и неестественно, присела на стол так, что и без того короткое платье сделалось еще короче... Что и говорить, ноги у нее были безукоризненные.
– Да вы просто тайфун... – В голосе Гринева появилась бархатистость, а глаза остались ледяными.
Дама какое?то время молча смотрела на Олега, потом быстрым движением открыла сумочку, достала глянцевый листок, выложила. На нем оказалось рекламное изображение сверкающего автомобиля. Дама надула губки, словно обиженный ребенок:
– Я хочу это. Мне надоело ездить на рухляди. А Лева – жмот. – В уголках глаз появились слезинки, дама смахнула их аккуратно, чтобы не испортить густо наложенный макияж. – Вы понимаете, это вовсе не каприз. Мне это нужно. А Лева обнаружил пропажу денег и устроил... Вы не представляете, какой он истерик!
Маленький лысый истерик! – Дама смотрела на Гринева, и в глазах ее была привычная, снулая тоска.
– Мы все устроим. Кофе?
– Лучше коньяк.
– Прошу. – Гринев достал из шкафчика дорогой коньяк, налил в широкостенный бокал. Кивнул Тому:
– Пойдем посмотрим.
В кабинете Гринева они застыли перед экраном монитора.
– Олег, я вложил ее деньги в алтырьевские бумаги. Они начнут подниматься месяца через три, не раньше. И свободных денег у нас нет.
– Ганевские акции на подъеме. Мы сольем их за час. Выдай даме ее деньги и двадцать пять процентов сверху.
– Мы потеряем... – Том поднял глаза, что?то подсчитывая.
– Ты разучился считать, Том? По алтырьевским – долгосрочный восходящий тренд. Ха?а?ароший подъем. Мы наварим пятьдесят чистыми.
Том насупился:
– Все равно – это против правил.
– Ты что, хочешь, чтобы ее визит повторился?
– Нет!
– Действуй. Ничего не нарушишь – ничего не достигнешь.
Медведь и Том стоят у окна. За окном дождь. Он стекает по стеклу, делая очертания за окном дробящимся миражом.
– А ведь ты ее пожалел, Медведь.
– Пожалел? Наверное. Поменяла жизнь на дорогие погремушки. Ни любви, ни счастья.
– Да она просто стерва.
– Она просто несчастная тетка. Увязла, а времени что?то исправить уже не осталось. – Олег проводит по лицу ладонями, сейчас оно у него такое, как было после пробуждения: запавшие щеки, лихорадочно блестящие глаза. – Как мне все это надоело...
– Жизнь такая, чего ты хочешь...
– Я? Чего хочу я? – Медведь кивает в сторону мерцающих мониторов с графиками курса акций:
– Я хочу обрушить российский фондовый рынок. До грунта.
А потом – поднять.
– Ты бредишь, Олег.
– Разве?
Звучит зуммер мобильного. Гринев подносит телефон к уху. Фразы его скупы и абсолютно бесцветны.
– Мне это уже неинтересно. Нет, и встречаться незачем.
Том косится на Гринева:
– Ты идеалист, Олег. Слишком целеустремленный.
– Слишком?.. Как говаривал один сомнительный герой, в этом мире – ничто не слишком. А целеустремленный – это ты, Том.
– Все равно... Убить рынок... Это нереально.
– Любая идея становится реальностью, если этого кто?то действительно хочет.
Лицо Гринева отражается в стекле и видится жестким, будто высеченным из гранита.
* * *
Человек за столом откладывает резюме и внимательно рассматривает фото.
– Вы уверены в своем выборе?
– Да. Этот человек азартен и амбициозен.
– Но умен?
– Да. И потому двинет наш проект очень естественно, даже не подозревая об этом.
– И все?таки я хотел бы услышать подробности.