Белые и черные

– Увидишь… бояться нечего… Одно скажи: не из немецкой нации?

– Нет… наш, русский…

– Русский, так отчего не назвать? Не может быть тайною…

– Нет… до времени тайна… Особенно от таких прытких, как ты да Ягужинский.

– Стало быть, ты точно завела околесицу, чтобы ему не назвать нужного теперь самой тебе человечка?

– Неужели же я такая дура, что сама себя предам тебе либо ему?

– Я и сам узнаю. Не допытываюсь. А насчет союза будь спокойна. Свою и своих руку крепко держу… без продажи… без всякой… начистоту…

– Ладно, ладно. Увидим.

– А ты не разумеешь ни Левенвольдов, ни Сапегу?

– Опять же нет… На кой прах оба… Один не сегодня завтра свернется… А другому и поглядеть не дадут.

– Одначе знаем мы кое-что на этот счет, с чем трудно будет согласить слова-то твои… Сдается, что, коли свернется Сапега, за Левенвольдом очередь?

– Оттого, что вам этак кажется, вас дураками и ставят наши сестры.

– Не во всем! Давай хоть ударимся об заклад, что я тебя проведу!

– Утешайся же этим, а я буду делать свое дело. Вот оно и покажет, кто останется в дураках.

И оба, глядя друг на друга, засмеялись. У каждого из партнеров была в запасе такая стратегема, с помощью которой они думали поворотить дело в свою сторону и приклеить нос противнику.

Смеясь, Макаров поднялся с места. Авдотья Ивановна сделала то же, промолвив:

– Давно пора спать. С тобой я опять заболталась было чуть не до света.

– Спать так спать, я и на то согласен… – И, простившись с хозяйкой, Макаров отправился в переднюю.

Надев здесь шубу, он отворил двери в сени, из которых пахнуло холодом. В это время потушили последнюю свечу, оставив запоздалого гостя в совершенном мраке.

Кое-как добрался он до саней и молча сел, толкнув кучера, тронувшего вожжами. Съехали со двора на Неву, и сквозь легкую изморозь замелькал огонек за рекой. Чем ближе к тому берегу, тем яснее.

– Это ведь у светлейшего? – не утерпел Макаров.

– Так точно, – глухо отозвался кучер.

– Стукнемся и мы… авось…

Кучер только вздохнул, вероятно, оттого, что потерял надежду на немедленный отдых. Сани подъехали к меншиковскому дворцу, крыльцо которого было наглухо закрыто, а в углу флигеля, в окне второго этажа, лились на снег яркие лучи света.

Макаров вышел из саней и подошел к главным дверям, но, видя, что они замкнуты, обошел дом и с заднего крыльца прошел прямо во второй этаж. Не найдя никого в передней и в соседней с нею парадной приемной, Макаров услышал где-то вдали голоса и, идя на них по коридорчику, очутился в ореховой комнате, в которую из соседней, сквозь отверстие замка, падало на пол яркое пятно света и громко раздавался голос светлейшего:

– Вот она как теперь нос подняла… Нас и знать не хочет, а требует на поклон, что ли?

– Видно, что так, – ответил другой голос, по которому Макаров тотчас узнал Ягужинского.

– Хороша воспитательница, нечего сказать! – отозвался голос Варвары Михайловны.

– Так как же, как же… меня оттереть, а самой пуститься во все… судить и рядить, мутить и концы прятать… Недурно! Только не рано ли так ей всем распоряжать да руководить? Надолго ли хватит теперешнего расположения? Не пришлось бы у нас же подпоры искать да за нами же ухаживать…

– Она надеется, что надежно забрала в руки, – ехидно сострил Ягужинский и сам засмеялся.

Макаров, выслушав это, не счел за благо долго таиться в неизвестности, пошарил у дверей ручку и, повернув ее. раскрыл дверь и очутился на пороге.

– А-а… вот и ты пришел! – со смехом сказал князь и, указывая на пустой стул около себя, промолвил: – Садись! Отдохни до отправления нашего… Там будет не до отдыха… может быть.

Алексей Васильевич почесал затылок, не понимая слов светлейшего, тогда как выражение лица его было далеко от шуток или от насмешки.

– Так, ваша светлость, таки поджидали его? – с какою-то насмешливостью молвил Ягужинский.

– Еще бы! Ты явился очень кстати и непрошеный, а с ним мы условились и, спасибо ему, не заставил ждать, поспевши во самое время.

Макаров закусил губу, чтобы скрыть свое смятение. А у Ягужинского изобразилось на лице нечто вроде любопытства, скоро перешедшего в явное смущение. Желая скрыть его насколько можно, Ягужинский, вопросительно взглянув на Макарова, с усмешкою обратился к нему, подмигивая на князя:

– То-то ты и поторопился завалиться спать у Чернышихи, чтобы вовремя явиться сюда молодцом…

– Я всегда знаю, что и как мне следует делать, – очевидно сердясь, но вполне совладав с собою, обрезал его Алексей Васильевич и вполголоса сказал Меншикову:

– Попросил бы я вашу светлость отойти в горницу, в рабочую вашу, подписать кое-что…

– Прежде докончим ужин, а потом, на полчасика, пожалуй, уйдем туда поработать вдвоем с тобой. – И сам подал ему блюдо с почками под кислым соусом.

Алексей Васильевич хорошо понял теперь, как ему держаться при Ягужинском. Да вместе с тем и заключил очень верно, что Павел Иванович, должно быть, сейчас не в великом авантаже у светлейшего.

Поняв, в чем дело, Алексей Васильевич прикинулся беззаботным, принявшись усердно есть и пить, чокнувшись с княгиней и Варварой Михайловной. А та не удержалась, чтобы не кольнуть, в свою очередь, Ягужинского, сострив как бы над Макаровым:

– Вишь, сердечный, как лакомо угощала тебя Чернышиха…

– Как бы не так, по совести сказать, матушка Варвара Михайловна, нашему-то брату ничего не пришлось… а все за себя поставили Павел Иваныч с хозяйкою. Ужина их, признаться, мне, грешному, и повидать не удалось, затем что проспал я под столом… А их милости, чтобы мне не мешать, ушли и дверь притворили… и огонь унесли… И что уж там у них, после обильной трапезы, происходило, один на один, Бог один ведает да стены, что все слышат да из избы сора не выносят…

Меншиковы и девица Арсеньева залились дружным смехом, а Павел Иванович сперва было надулся, да скоро спохватился и тоже вызвал на уста свои что-то вроде улыбки, не переставая метать на Макарова молниеносные взгляды, которых тот как бы не замечал, продолжая усердно есть и пить. Вот он встал и серьезно сказал, обращаясь к хозяйке:

– За хлеб за соль приносим благодарение. – И с поклоном прибавил князю:

– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в рабочую?

– Идем, – сказал князь и, подав руку Ягужинскому, сказал: – До свидания… чаю, не увидимся несколько дней…

Тот стал раскланиваться с дамами и скоро удалился, негодуя на всех за неудачный исход прошедшего вечера и ночи.

Когда князь с Макаровым пришли в рабочую, Алексей Васильевич спросил: