Донбасская повесть

Донбасская повесть
Пётр Петрович Африкантов

Первый год специальной военной операции на Украине. Двенадцатилетний мальчик спасает разведгруппу от уничтожения и помогает ей найти замаскированную вражескую гаубицу.

Пётр Африкантов

Донбасская повесть

Рассказ разведчика

Мы встретились на автобусной остановке. Просто наши места на скамейке в месте ожидания оказались рядом, вот и познакомились. Мой сосед назвался Юрой. Он был в военной форме.

– По ранению, или ещё как? – спросил я, заметив, что Юра постоянно поглаживает руку у предплечья.

– По нему самому, – улыбнулся он. – Вот залечить, залечили, а все осколки не удалили, будут наблюдать. Боятся при удалении нерв задеть. Мелкие очень, да и вошли в тело раскалёнными. Можно сказать – вварились в моё предплечье. – Он помолчал и стал говорить дальше. – У всех по-разному происходит. Моему другу осколок в ногу попал, но один и довольно большой. Сделали операцию, удалили, зашили и через две недели он уже был с нами на передке. А тут вот… – и он снова погладил раненую руку.

– Не повезло тебе паря, заметил я.

– Это как сказать, отец. С одной стороны, вроде не повезло, а с другой, даже очень повезло. Это, смотря чем мерить… Если за измерение брать мой последний бой, где меня и зацепило, это одна сторона, а если эту вылазку разложить по полочкам, то будет уже совсем другая картина, с другими измерениями.

И тут мой знакомец рассказал такую историю, которую никогда не забудешь. Вот я и решил пересказать её вам.

-–

Идёт первый год спецоперации на Украине. Населённые пункты на донецком направлении переходят из рук в руки. Американские управляемые снаряды уносят и уносят жизни бойцов и не на передке, что понятно, а глубже, в тылу. Бьют по госпиталям, штабам, расположениям частей. Особенно, на нашем направлении, досаждает пушка, дальнобойка. Придвинутая к переднему краю, она дерзко молотит по нашему тылу. Нужно во что бы то ни стало заткнуть ей глотку, это приказ, но где эта гаубица прячется? – никто не знает. Моя группа разведчиков, измученная бесплодными поисками, и преследуемая укронацистами, остановилась в густом липняке на склоне широкой сухой балки, в ложбинке, чтоб перевести дух. Операция опять не удалась, пушку мы не обнаружили, скрытности, как таковой, не получилось, и надо уже думать о том, как сохранить жизни бойцов.

Боевики на некоторое время от нас отстали, прочёсывая небольшую рощицу на той стороне балки, где мы только что были, но долго они её прочёсывать не будут, а как пройдут, то повернут на липняк, других укрытий поблизости нет. Есть разбитый посёлок, но он дальше, До него ещё надо дойти. Быстро не получиться. Нас пять человек. Двое ранены, от потери крови ослаблены и потому, особой подвижности у группы нет. Хорошо, хоть сами как то передвигаются, нести не надо. Нам бы продержаться до ночи, а точнее до сумерек. А вечер уже подступает. Заметно снизилась видимость. Ждать осталось совсем немного.

А тем временем укры, прочесав рощу, повернули на нас. Они идут по противоположному склону, спускаясь вниз. Идут не спеша, осторожно, уверенные, что мы в липняке. Правильно делают, что не спешат. Предчувствие опасности с их стороны, нам на руку, она замедляет их движение, оттягивает время, а значит, приближает наше возможное спасение. Здесь свой счёт времени и свои ориентиры. Только в боевой ситуации не всегда и не всё получается, так как хочется.

Неприятель стал палить по липняку с приличного расстояния, значит, чувствует, что мы здесь. Мы в ответ молчим. Смотрим на нациков через прицелы. Фигурки их постепенно размываются вечерней мглой, теряют чёткость, но ещё хорошо различимы. Подходят всё ближе. Миновали низину, перешли на нашу сторону. Раздвигаем ветки деревьев, чтоб не мешали обзору, ждём, втиснувшись в землю. Всё, стоп, ближе подпускать нельзя. Начинаем стрелять и мы. Наступающие залегли, смешались с бурьяном. Продвижение их приостановилось. Бой встал на паузу. Видно думают, как нас удобнее взять? Но, что это. На противоположный склон балки, сверху, рассеявшись, выплывают новые фигурки украинских солдат. К тарасам подошло подкрепление. Мы глазом не успели моргнуть, как нас плотно окружили. Стало совсем туго. Лежим в огненном мешке, и огрызаемся автоматными очередями. Долго так не продержаться. Позиция не та, да и запасы боеприпасов не бесконечны. Остаётся надежда на ночь, но и она призрачна.

А что же боевики? Тарасы стреляют, но не спешат идти в атаку, видно обдумывают, как нас взять живыми. Но это я так думаю, хотя может быть всё совершенно по-другому. В любом случае стиснув зубы, лежим и молчим. Здесь, в тылу противника, нам никто не придёт на помощь. Мы знаем – из этой ложбинки нацики нас не выпустят, как не хорохорься, их много и у них бульдожья хватка. В общем, как и у нас, одинаково – одного рода племени. Так что умирать будем вместе. Цена только будет разная. В общем, хрен с ними с нациками. В последний час думать о них, много чести. Пытаюсь вспомнить жену, дочку. Мысли то выстраиваются, то обрываются и тут сверху:

– Москаль! Сдавайся! – Бьёт по ушам голос украинского вояки. – Вы окружены. Сопротивляться бесполезно. А если бесполезно, то и ненужно. Всё логично. Гы-гы-гы… Сё равно вы никуда не денетесь… Сдавайтесь, пока мы добрые…

На голос не отвечаем, нечего воздух словами сотрясать. Не получив ответа, голос смолк. Автоматные очереди на время прекратились. Приходит мысль: «Видно решают, что с нами делать – в плен брать, или гранатами забросать?», а может быть, они тоже ждут сумеречной густоты, чтобы подобраться к нам поближе. Всё, возможно, ничего нельзя ни отрицать, или брать за аксиому. Как говорится – война план покажет. Пользуюсь затишьем, лежу, прикидываю разные варианты выхода из плачевной ситуации. А вечер уже накрыл нас своим серым одеялом, навалившись сверху, перешагнул и пошёл дальше на восток. Заметно стемнело. Нацики снова зашевелились, стали стрелять, только уже не прицельно, а по направлению. Чувствуем, что Тарасы приближаются. И вдруг, в истоме ожидания неизбежного, ощущаю рядом шевеление и подёргивание меня за ногу, и сразу слышу детский голос:

– Дядя! Дядя!… Я за вами. Ползите за мной.

По голосу мальчишке было не более двенадцати лет. Потом это подтвердилось. Откуда он здесь взялся? Не сидел же он в липняке, когда мы сюда отступали. Этого не может быть. Да и чего ему здесь делать?

– Вы, дядя, торопитесь. Иначе совсем худо будет, – слышу я нетерпеливый голос и ещё более нетерпеливое подёргивание за ногу, – последний лаз закроют и всё.

Раздумывать некогда. Передаю по цепочке команду «следовать за мной» и начинаю ползти вслед за мальчишкой, благо его чёрная куртка с серым рисунком кошки на спине, немного выделяется на фоне молочно-коричневой мути. Наш проводник иногда останавливается, прислушивается, затем двигается дальше. В начале, ползём по ложбинке, всем телом вдавливаясь в углубление водотока, затем ложбинка закончилась, и мы уже передвигаемся по глубокой узкой канаве, заросшей густой травой. Сверху трава переплелась, образовав сплошной полог. Здесь мальчишка передвигается особенно осторожно. Слева до меня доносится украинская мова. Говорят совсем рядом, почти над нами, значит, ползём под самым носом у противника. Остановились, чего-то выжидаем. Снова ползём. Травяной полог над нами прервался. Вот мальчонка привстал и кубарем метнулся в сторону. Мы устремились за ним. Нацики продолжают стрелять, но не по нам, а по ложбинке, в которой мы только что были. Скоро они поймут, что нас в ней нет и тогда…

Продолжаем следовать за нашим спасителем. Мы тенями скользим по исковерканному снарядами лугу, спотыкаемся, падаем, встаём и снова бежим. Слово «бежим» здесь не подходит. Бежать не получается, есть раненые, они быстро передвигаться не могут. Через километр, раненые выдохлись совсем. Пытаемся им помогать, но тщетно, силы на исходе, падаем на землю и лежим, шумно вдыхая холодеющий воздух. Смотрю в ту сторону, где мы только что были. Стрельба там ещё идёт. И вдруг, слышим – взрывы. «Всё же решили забросать ложбину гранатами, – мелькнула в голове мысль. – Страхуются. Думали, что мы экономим патроны, потому и не стреляем. А на-ка выкуси, нас там уже нет».