Казненные поколения. Исторический роман

Накануне переворота фельдмаршал Миних обедал с Бироном, и при прощании тот попросил его о встрече вечером. Они засиделись, долго разговаривая о многих событиях, касавшихся того времени. Герцог был весь вечер озабочен и задумчив. Он часто переменял разговор, как человек рассеянный, и ни с того ни с сего спросил фельдмаршала:

– Не производилось ли вами военных действий в ночное время?

Этот неожиданный вопрос привел фельдмаршала п в замешательство; он вообразил, что регент догадывается о его намерении.

Справившись с волнением, Миних ответил:

– Насколько помню, мне не приходилось предпринимать что-нибудь необыкновенное ночью, но моим правилом было пользоваться всегда обстоятельствами, когда они кажутся благоприятными.

Они расстались в 11 часов вечера 7 ноября. Вопрос, заданный Бироном о возможности самого проведения ночных действий, не оставлял в покое фельдмаршала. Он не мог отогнать мысль о том что Бирон откуда-то узнал о его замысле переворота. А о решительности и жестокости действий герцога ему было хорошо известно. В ту же ночь фельдмаршал уговорил принцессу в необходимости действовать немедля, представить ей офицеров, которым она пожаловалась на оскорбления, претерпеваемые от регента, и так разжалобила их, что они с полной готовностью обещали сделать все, что она прикажет. Один офицер и 40 солдат были оставлены при знамени, а 80 человек, вместе с фельдмаршалом, направились к летнему дворцу, где регент еще жил. Шагах в 200 от этого дома отряд остановился. Фельдмаршал послал подполковника Манштейна к офицерам, стоявшим на карауле у регента, чтобы объявить им намерения принцессы Анны. Те оказались такими же сговорчивыми, как и прочие, и предложили даже помочь арестовать герцога, если в них окажется нужда. А далее главным лицом, производящим арест всесильного сановника, был Манштейн. Он во главе отряда в 20 человек вошел во дворец с приказом арестовать герцога и, в случае малейшего сопротивления с его стороны, убить его без пощады. Манштейн, во избежание большого шума, велел отряду следовать поодаль от себя. Сам же решительно направился к входу. Часовые пропустили его без малейшего сопротивления, так как все солдаты, зная его, полагали, что он мог быть послан к герцогу по какому-нибудь важному делу. Подполковник совершенно беспрепятственно прошел сад и добрался до покоев. Не зная, однако, в какой комнате спал герцог, он был в большом затруднении, недоумевая – куда идти? Чтобы избежать шума и не возбудить никакого подозрения, он не хотел ни у кого спросить дорогу, хотя встретил несколько слуг, дежуривших в прихожих. Поколебавшись мгновение, он решил следовать дальше по комнатам, бегло осматривая, в надежде, что найдет наконец то, чего ищет. Действительно, пройдя еще две комнаты, он очутился перед дверью, запертой на ключ. К счастью для него, она была двустворчатая, и слуги забыли задвинуть верхние и нижние задвижки; таким образом, он мог открыть ее без особого труда. В глубине комнаты стояла большая кровать, на ней глубоким сном спал герцог и его супруга. Спящие не проснулись даже от шума громко растворившейся двери. Манштейн, подойдя к кровати, отдернул занавес и сказал, что имеет дело до регента На звук его голоса герцог и герцогиня внезапно проснулись и начали звать на помощь, да так громко, что их должны были услышать во всех концах большого здания. Бирон понимал, что Манштейн пришел к нему незваным не из добрых побуждений, Подполковник гвардии., оказалось, находился с той стороны кровати, где лежала герцогиня, поэтому регент имел возможность соскочить с кровати, очевидно, с намерением спрятаться под нею; но тот поспешно обошел кровать и бросился на него, сжав его как можно крепче обеими руками Помощь подоспела, но не та, которую ожидал видеть герцог. Это были гвардейцы отряда Манштейна, бросившиеся помогать своему офицеру. К этому времени Бирон успел стать на ноги. С недюжинной силой он отбивался от бросившихся на него рослых гвардейцев, сыпля удары кулаком вправо и влево; солдаты отвечали ему сильными ударами прикладов, повалили его на пол, вложили в рот платок, связали ему руки шарфом одного офицера и снесли его голого до гауптвахты, где накрыли солдатской шинелью и положили в ожидавшую его тут карету фельдмаршала. Рядом с ним посадили офицера и повезли в Зимний дворец. Поручение, данное Манштейну, было исполнено им так быстро и успешно, что он сам впоследствии удивлялся. «Если бы один только человек исполнил свой долг, то предприятие фельдмаршала не удалось бы; это-то нерадение гвардейцев, на которое не было обращено внимания при великой княгине, и облегчило тот переворот, который год спустя предприняла царевна Елисавета». Бирону при аресте было нанесено до двадцати ран, от которых он окончательно излечился лишь спустя два года. В современных донесениях рассказывается, что по доставлении в Зимний дворец Бирон, от страха и отчаяния, упал в обморок, так что для приведения его в чувство пришлось ему пустить кровь. После обеда, часов около 3—4, его поместили в дормез и под охраной гвардейского капитана и 4 гренадеров отвезли в Александро-Невскую лавру. На Невском за экипажем бежала тысячная толпа простонародья, выкрикивая в его адрес грязные ругательства.

Утром 9 ноября Бирон вместе с семейством перевезен был в Шлиссельбургскую крепость. Офицеру, который вез бывшего регента в Шлиссельбург, Бирон предлагал драгоценности, золото и серебро, если он позволит ему броситься к ногам великой княгини; он умолял, чтобы были милосердны хотя бы только с женою его. Вскоре, однако, Бирон справился со своими эмоциями и вел себя с твердостью, говоря лишь:

– Я заслужил все это!

Утром того же дня Анна Леопольдовна торжественно была провозглашена правительницей. Вышел манифест, подписанный Синодом, министерством и генералитетом: Император Иоанн III объявлял, что назначенный регентом герцог Курляндский дерзнул не только многие противные государственным правам поступки чинить, но «и к любезнейшим нашим родителям всякое непочитание и презрение публично оказывать, и притом с употреблением непристойных угроз, и такие дальновидные и опасные намерения объявить дерзнул, которым не только любезнейшие родители наши, но и мы сами, и покой, и благополучие империи нашей в опасное состояние приведены быть могли бы: и потому принуждены себя нашли, по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных духовного и мирского чина, оного герцога от регентства отрешить…»

Бирона допрашивали несколько раз. 23 и 24 ноября ему было предъявлено 26 допросных пунктов, по которым отбирали ответы Ушаков, Леонтьев, Воейков. В пунктах этих перечислены вины Бирона: он не ходил в церковь, не радел о здоровье Государыни, дерзко обращался с принцессой и герцогом, предавал мукам лиц, ему противившихся, грозил привести в Россию принца Голштинского, разорял казну, непочтительно относился к Императрице, никого не допускал к ней, вступал в дела, его не касавшиеся, вывозил рабочих, необходимых в Петербурге, в Курляндию, без вины гневно напускался на сановников, устраивал свирепые забавы, произносил непристойные слова об Императрице, поносил иностранных, союзных России государей и вступал в тайные трактаты, министрам не известные…»

Все возражения Бирона и пояснения, даваемые им, во внимание не были приняты. Надежд на милость у обвиняемого не оставалось, 8 апреля была уже составлена сентенция, в которой объявлялось: «Бирона… по силе государственных прав, Уложения главы второй 1-го и 2-го пунктов, Воинского артикула третьей главы 19-го, 20-го и шестой-на-десять главы 124-го, 127-го, 129-го артикулов и указов 1727, генваря 30-го, 1730, апреля 10-го, и 1732-го годов, декабря 20-го числа казнить смертию, четвертовать и все его движимые и недвижимые имения конфисковать». 14-го апреля опубликован был «во всенародное сведение» манифест Императора Иоанна III, где проводилась параллель между Борисом Годуновым и Бироном, перечислялись вины его в 28 пунктах и объявлялось: «по природному нашему великодушию и в рассуждении добровольного признания, как всегда, так и ныне, особливо к милости больше склонны, тако указали мы его от смертной казни всемилостивейше освободить, а напротив того, со всею его фамилией, тако ж и братьев его обоих, и зятя Бисмарка, которые в объявленной вине оскорбления величества явно с ним обще приличились, по отписании всего движимого и недвижимого имения на нас, в вечном заключении содержать…».

Местом ссылки Бирона назначен был городок Пелым, где для него был выстроен дом, как говорят, по плану Миниха. 13 июня в Шлиссельбург явилась команда, чтобы отвезти Бирона и его семью. В инструкции команде говорилось: «содержать арестантов под крепким и осторожным караулом неисходно и всегдашнее смотрение иметь, чтобы никто из них никаким образом уйти не мог, и в тамошнюю их бытность никого к ним не допускать, бумаги и чернил не давать». На содержание Бирона с семейством было велено отпускать из сибирских доходов по 15 рублей в сутки.

От Риги до Холмогор

Что в прошлом ищем мы? Истоки бытия

Или ответ иного нужен свойства.

А на экранах часто вижу я,

Что вызывает боль и беспокойство

Ложь истину изгнав таким объёмом перло

Не удается сократить

Оно никак не лезет в горло.

Всю информацию о нем не проглотить

Постойте господа, не стоит торопиться

Необходимо время. Чтоб переварить

Потоком лжи возможно подавиться

Или такую кашу заварит!..

Перевороты в России происходили с легкостью необыкновенной, без единого выстрела при сохранении покоя ночной тишины. О том, что произошла кардинальная смена правительства, люди узнавали светлым днем, когда объявлялся правительственный манифест. Так произошло и этой ночью. Разбуженная Елизаветой Петровной, Анна Леопольдовна, спавшая в одной постели с фрейлиной Юлианой Менгден, все поняла мгновенно. Не оказывая никакого сопротивления, она только, стоя на коленях, умоляла не делать зла ни детям, ни фрейлине. Для себя лично она ничего не просила, готовая принять любую кару. Её с крохотной дочерью Екатериной и фрейлиной вывели наружу, усадили в сани и укрыли одеялами. Абсолютно спокойно воспринял свой арест и герцог Брауншвейгский, кстати, носящий в то время звание генералиссимуса., Носителю высшего воинского звания России не дали возможности даже одеться… Как был полуголым, так полуголого его извлекли из пуховой постели, завернули в одеяло и положили на сани. Сделано это было по отношению к нему умышленно: неодетому по форме, будь ты и генералиссимус, солдаты не стали бы подчиняться.

«Арест» годовалого императора задержался на час, ибо отдан был приказ ребенка не будить.

Так и простояли гренадеры около колыбели, ожидая его пробуждения. Естественно, представляется возможность читающему эти строки создать мысленно картину пробуждения младенца, увидевшего вместо привычных ему лиц женского пола, огромных, пахнувших табаком и алкоголем усатых мужчин…

Все арестованные были на санях доставлены во дворец Елизаветы Петровны.

Бескровная революция свершилась!!!

Многие из придворных вспомнят потом о случае, происшедшем накануне переворота: правительница Анна, подходя к цесаревне Елизавете, споткнулась о ковер и внезапно, на глазах всего двора, упала в ноги стоявшей перед ней Елизавете. Это было воспринято тогда как слишком дурное предзнаменование..

Утро следующего дня началось с оглашении манифеста о восшествии на престол императрицы Елизаветы Петровны.

Последующим манифестом объявлялось: «…Брауншвейгскую фамилию, не хотя никаких им причинить огорчений, отправить за границу, в их отечество…»

Как с писаной торбой носилась царица,
Куда ей припрятать «врагов» дорогих?
Да, слишком известны в России их лица —
Покой государства зависит от них.

То бросит на запад поближе к границе
(Просторы России весьма велики).
Младенец опасен – решает царица:
«Пеленки заменят ему Соловки!»

12-го декабря 1741 г., Анна Леопольдовна с семейством, сопровождаемая генерал-лейтенантом В. Ф. Салтыковым, возглавлявшим большой вооруженный отряд всадников, выехала из Петербурга в Ригу. Санная накатанная дорога, добрые лошадки и невеликое количество вещей небольшого обоза позволяли быстро отсчитывать версту за верстой. До границы оставалось не более десятка верст, когда «изгнанников» догнал на буланом коне имперский гонец с приказом изменить направление движения. Пунктом остановки была названа Рига. В Риге герцогу и герцогине следовало ожидать следующих распоряжений императрицы. Ни Салтыков, ни изгоняемое семейство не знали ничего о причинах того, что заставило Елизавету Петровну изменить принятый первоначальный план удаления Брауншвейгских в Германию, уже согласованный с королем Пруссии Фридрихом. Оказывается, на Елизавету подействовали внушения Лестока и французского посла маркиза де ля Шетерди в том, что родители младенца Иоанна, находясь за рубежом, быстро найдут и материальные средства, и людей для военной интервенции, а внутри, в самой России найдется немало тех, кто остался верен императору и его матери, кто поддержит реставрацию, имеющую законные права на российский престол. Подумала, подумала над этим Елизавета Петровна и приняла такую возможность за реально выполнимую.

Итак, теперь уже, совсем не торопясь, изгнанников повезли в Ригу и, прибыв в неё 9 января 1742 года, поместили в замке, в котором прежде жил Бирон.

Нет прав на власть, иль их немного,
Как говорят их «с Гулькин нос»,
Твердят, что так угодно Богу,
Он так велел решить вопрос!
А там, уж верьте иль не верьте,
(Все ваши думки не в зачет)
Хоть речь идет о чьей-то смерти,
Над властью «крыша не течёт».

Положение прежде правившего Россией семейства круто изменилось: из изгнанников они превратились в заключенных со строгим уставом содержания. Здесь Анна Леопольдовна по требованию Елизаветы подписала присягу ей за себя и за своего сына. Потянулись однообразные тоскливые дни заключения. Постепенно к этому однообразию, как и к частой смене караулов обитатели замка привыкли, привыкли и к тому, что суммы на содержание стали значительно меньшими и многого из предметов обихода стало не хватать. Появились кое-какие послабления в общении с жителями города…

Между тем, в Санкт-Петербурге о враждебном настроении Анны Леопольдовны по отношению к новому правительству распространялись слухи. Никто не проверял источников возникновения и распространения слухов, хотя поиск был бы не сложен: все они рождались в доме Лестока, которому новая императрица полностью доверяла. Эти слухи не давали Елизавете Петровне расслабиться, держа в постоянном напряжении.

А тут ещё в июле 1742 года «Тайная канцелярия» во главе с Ушаковым доложила императрице о раскрытии ею заговора камер-лакея Турчанинова, целью которого было убийство её, Елизаветы и возвращение к власти императора Иоанна. Скорее всего, раскрытие этого заговора, как и само его возникновение было инспирировано самой «Тайной канцелярией», пытавшейся показать сердобольной дочери Петра, что кругом существуют серьезные опасности для Её Величества жизни, а потому и нет пока оснований для ликвидации самой канцелярии. Кстати, и до сих пор этот способ доказательства необходимости расширения и усиления силовых структур широко используется в нашем обществе.

Оставлять Брауншвейгских в Риге становилось небезопасным, так как немецкое население края более симпатизировало герцогу Брауншвейгскому, чем дочери Петра I. Кроме того, рядом было море, так что для узников всегда оставалась возможность скрыться за границу. После некоторого размышлении императрица решила содержать в дальнейшем семейство Брауншвейгских в крепости Динамюнде вблизи Риги. Находясь в этой крепости, Анна Леопольдовна разрешилась от груза беременности, родив третьего ребенка – принцессу Елизавету.

Очередной выбор места содержания опасного для императрицы семейства произошёл тогда, когда был раскрыт в июле 1743 года очередной заговор, на этот раз, подполковника Лопухина, его матери и графини Ягужинской, целиком сфабрикованный фаворитом Елизаветы лейб-медиком Лестоком. И о том хорошо был информирован прусский король Фридрих II, получая все интересующие его сведения от тайных агентов в России, им же хорошо оплачиваемых. Кстати, Лесток был в числе их…