Экзистенциализм. Период становления

И возникающий экзистенциализм, с одной стороны, как и всякая философия, отражает этот кризис, а с другой – делает попытку и ищет возможность ему противостоять. Это попытка противопоставить что-то ситуации, когда все рушится. Всерьез экзистенциализм возникает между мировыми войнами, и это очень симптоматично. Осмысливается духовный опыт Первой мировой войны и всего, что за ней последовало. Философия, конечно, не знает границ. Философия вечна и по сути своей космополитична, общечеловечна. Но есть такая вещь, как национальные культуры, национальные традиции и национальное разделение труда. Поэтому, будучи частью национальных культур, философия несет на себе некоторый их колорит. Немцы – это, несомненно, самый философский народ Нового времени, за последние 300 лет они породили больше всего фундаментальных философских идей. Перефразировав Евтушенко: «Философ в Германии – больше чем философ!» Если можно так выразиться, с XVIII по ХХ век Германия – несомненный мировой центр философии, достойный наследник мудрости Эллады. Ясперс и Хайдеггер разрабатывали экзистенциализм основательно, глубоко, фундаментально. У них, говоря словами гениальных «Скифов» Блока, «сумрачный германский гений».

А после уже закономерно приходит время «острого галльского смысла». Потом приходят французы – Камю, Сартр и другие. У французов другая миссия – разносить это по миру. (Вспомните, так уже было, например, в эпоху Просвещения. Основные идеи философии Просвещения родились в Англии, но именно французами, принявшими их из рук англичан и шотландцев, были радикализованы, популяризированы и разнесены повсюду.) Потому что благодаря каким-то своим национально-культурным особенностям – остроумию, живости, афористичности, эссеистике, – французы, как никто, умеют придать даже самым сложным мыслям живую и яркую форму. То, что в межвоенный период, в двадцатые годы, разрабатывают, каждый по-своему, Ясперс и Хайдеггер, то в «сороковые роковые» делают достоянием всего человечества виртуозные литераторы-французы.

Наступает Вторая мировая война. Камю и Сартр активно участвуют в движении Сопротивления, пытаются философски выразить его дух, оформить его ценности. А экзистенциализм – это философия сопротивления во всех смыслах этого прекрасного слова. (В самом деле: вслушайтесь в это изумительно емкое слово – «сопротивление»!) Не только Сопротивления с большой буквы, но и в узком, локально-историческом смысле – сопротивления европейцев нацизму или фашизму. Экзистенциализм, по моему убеждению, это вообще философия сопротивления всему, что в момент крушения мира отменяет и отрицает человека с его свободой. Все говорит – «сдайся!», «бороться бессмысленно и неразумно!». Вся Европа растоптана сапогом диктатуры, нехитрый расчет говорит, что ее не победить. И вот тут-то появляется Камю с его «мифом о Сизифе», появляется Сартр. Они говорят: надо бороться и восставать, даже если разум предлагает предательство и искушает коллаборацией. Потому что разум – это еще не все! Есть в человеке кое-что и поважнее разума.

Экзистенциализм начинает войну на два фронта – против старых мифов о всесильных и непогрешимых науке, разуме и прогрессе, которые предательски погубили человека, и против новой бесчеловечности, которая наиболее ярко выразилась в немецком нацизме с его законами джунглей и культом обесчеловечивающей силы. Как остаться человеком в бесчеловечном обществе? Где найти опору? Можно ли быть человеком в концлагере? Вот в такой накаленной, предельно экстремальной атмосфере появляется экзистенциализм – не как мировоззрение одиночек-оригиналов, но как мировое явление, великая духовная сила и орудие в борьбе и сопротивлении. Не какие-то «костыли», не утешительные сказки, а оружие бойца, отстаивающего свое человеческое достоинство в окопах катастрофической современности перед лицом тотального торжествующего зла.

Когда мир говорит человеку: «Ты – ничто, ты – никто. Ты – лагерная пыль, ты – атом в массовом обществе, ты – винтик в огромной фабрике. Ты – частица большого проекта тоталитаризма („единица – ноль“, как восторженно писал вдохновенный поэт тоталитаризма Маяковский в поэме о Ленине)!», то экзистенциализм говорит в ответ человеку: «Ты что-то можешь! Ты даже в отчаянной безнадежной ситуации Освенцима и Колымы, Дахау и Лубянки можешь быть собой». Экзистенциализм пытается защитить человеческое достоинство и свободу в ситуации абсолютно жуткой и бесчеловечной.

Я очень люблю одну древнюю китайскую притчу, которую здесь уместно привести. Один маленький воробушек опрокинулся на спину, задрал лапки к небу. Его спрашивают: «Воробушек, а ты что это делаешь?» А он в ответ: «Вы что же, не видите? Небо рушится, а я пытаюсь его удержать». Ему: «Да разве ты сможешь?». А он: «Каждый делает то, что может!» Этот воробушек явно был стихийным экзистенциалистом. Вот это – то самое сопротивление, когда кажется, что все пропало.

Так на повестку дня выходят новые (точнее, «вечные», но подзабытые) вопросы, и в каком-то смысле философия возвращается к своим античным истокам. Она снова обращается не к профессиональным мыслителям, а ко всем людям и из отвлеченного умозрения становится жизненной практикой, разрешением вопросов жизни и смерти. Еще Сенека цинично, но справедливо констатировал, что философы пишут о том, как до?лжно жить, а не о том, как они сами живут. И, начиная со схоластики, философия связала свою судьбу с университетами, стала, увы, слишком академической, чересчур ремесленной и профессиональной, отвлеченной, изучающей преимущественно онтологию, гносеологию – нечто далекое от жизни человека.

Экзистенциализм говорит: важно – не как устроен мир, а как нам в этом мире себя вести, зачем жить. Экзистенциальная философия возвращает философию человеку, обращается к каждому, к его отчаянной жизненной ситуации. Человек, прежде всего, бытие, поиск смысла, а потом уже все остальное. «Сначала быть, а потом – познавать», – призывает экзистенциализм. Его специфическая и уникальная характеристика – обращенность к человеку, к его проблемам и жизненным практикам. Защита личности от всего, что ее уничтожает. Человек должен начать философствовать, а философия должна стать более человечной. Другие философские течения Нового времени безразличны к человеческой судьбе и личности. Они говорят человеку: ты – всего лишь функция, орудие, производное от чего-то более важного. Так марксизм говорит: ты – всего лишь функция от общества, совокупность общественных отношений и ролей. Структурализм говорит: ты – всего лишь функция от вечных языковых структур. Фрейдизм говорит человеку: ты – лишь функция от биологии, продукт конфликта бессознательных инстинктов, сознания и сверхсознательных культурных императивов. Позитивизму же человек и вовсе не интересен; его занимает лишь рабское обслуживание науки. И лишь экзистенциализм заявляет: «Нет, человек вовсе не функция и не орудие. Ты, человек, неповторим, уникален, ты – один, ты можешь выбрать и прожить свою собственную жизнь. А можешь и не проживать. Но тогда ты не будешь самим собой, не будешь человеком!»

Так что хотя экзистенциальные вопросы так же вечны, как сам человек, а отдельные экзистенциально мыслящие философы встречаются в разных эпохах, но экзистенциализм как великая и наиболее авторитетная философия – детище и симптом катастрофического ХХ века. Первая мировая война и реакция на нее: немецкий экзистенциализм. Потом Вторая мировая война и – французские экзистенциалисты, деятели Сопротивления. Камю и Сартр публикуют свои главные труды в 1942–1943 годах. И потом уже экзистенциализм стремительно распространяется по миру, становится достоянием и мироощущением не дюжины профессиональных философов, нескольких интеллектуалов в университетах, а миллионов мыслящих людей, которые ощутили в нем нечто для себя важное и существенное. Так экзистенциальная философия становится влиятельнейшей духовной силой в культуре ХХ века (не только в философии, но и в искусстве, театре, кинематографе, общественной мысли, даже в науке), одной из главных попыток ответить на «вызовы этого века» (как сейчас, вслед за Тойнби, модно говорить), отстоять личность, свободу, достоинство человека в ситуации, абсолютно их исключающей. Как писал поэт Алексей Константинович Толстой: «Мы же возбудим течение встречное – против течения!»

Вот очень коротко и предварительно то, что я могу вам сказать об историко-культурно-социальном фоне, породившем экзистенциализм.

А теперь вернемся к моей предварительной «формуле», что экзистенциалист – это человек, который мыслит определенным образом и об определенных вопросах. Скажу немного и предварительно об отношении экзистенциализма к разуму, к науке и к истине. Часто в учебниках пишут совершенно несправедливо, упрощенно и вульгарно, что экзистенциализм – это философия иррациональная и антинаучная. Нет, не верьте учебникам! Это философия антисциентистская, но есть разница между антисциентизмом и антинаучностью.

Поскольку мы говорим об эпохе завершения и разложения Нового времени (на знаменах которого были написаны слова «Рационализм», «Сциентизм», «Прогрессизм»), то экзистенциализм вновь и вновь фокусируется на ограниченности разума. Он не согласен с Гегелем, что «все действительное – разумно». Я бы сказал, что экзистенциализм нельзя назвать ни рациональной, ни иррациональной философией. Экзистенциализм – это философия, которая указывает на принципиальные границы человеческого разума и разумности мира вообще. Знаменитая цитата из Камю: «Абсурд – это разум, осознавший свои пределы». Согласитесь, есть разница между отрицанием разума и осознанием его пределов. Экзистенциализм говорит как раз о пределах разумности, о том, что в человеке и в мире многое неразумно, неподвластно разуму и непостижимо разумом. Говоря по-шекспировски: «Есть многое такое, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Это не значит, что разум вообще не нужен и никчемен. Ему просто надо стать скромнее, осознать свои пределы и уменьшить свои притязания и аппетиты. О том, что высший триумф разума состоит именно в осознании того, что есть нечто, принципиально выходящее за пределы разума, говорили многие великие философы. Например, Сократ, Плотин, Николай Кузанский («Все, что мы желаем знать, есть наше незнание»), Монтень, Паскаль, Кант (который «ограничил разум, чтобы оставить место вере»). Но Новое время с его безумным апофеозом разума чересчур увлеклось. И вот экзистенциалисты на закате обанкротившегося Нового времени вновь возвращают нас к этой важной истине.

То же самое касается науки. Экзистенциализм не отрицает науку, но резко отрицает сциентизм, экспансию науки на все сферы культуры, неправомерную попытку науки занять место религии. Несомненно, что наука за последние три века загнала на обочину культуры искусство, миф, религию, мистику и все тому подобное и отождествила себя с истиной. Наука стремится отвечать на все вопросы мира, конструировать общество, управлять им. И в этой связи экзистенциализм (так же как романтизм, «философия жизни», герменевтика) – это анти-сциентистская философия. Он оппонирует не самой науке, но претензиям науки на всемогущество, провозглашая, говоря словами Бакунина, «бунт жизни против правления науки».

Напомню вам знаменитое изречение Хайдеггера: «Наука не мыслит». Это значит, что наука – это орудие, она не знает ни своих последних целей, ни своих первых оснований. Математик не знает, что такое число, физик не знает, что такое материя. Наука не может отвечать на вопросы, что такое добро и зло, что такое смерть, что такое смысл жизни, – а это самые главные человеческие вопросы. Кроме того, наука знает только общее и не знает личного, знает только мертвое и не знает живого (это с огромной силой и убедительностью, как вы знаете, показал Анри Бергсон). Скажем, как наука может познать дерево? Она разрежет дерево: вот ветки, вот листья, вот корни. Но дерево умрет. То есть живое, личное, динамичное наука не постигает. Наука Нового времени вслед за Фрэнсисом Бэконом, с его credo «знание – сила!», стала орудием порабощения природы человеком, но отнюдь не путем к истине. По словам Ницше, объективирующая все наука определенным образом фальсифицирует реальность. Она полезна, но она не есть истина.

Поэтому экзистенциалисты категорически подчеркивают, что наука малоприемлема и не очень пригодна в познании человека. Наука, пытаясь познавать человека, объективирует его, уничтожает специфически-личное. Она всегда грешит редукционизмом, детерминизмом и абстракциями; а экзистенциализм как раз стремится пробиться к цельной, свободной и неповторимой личности. Скажем, социология говорит, что человек – это социальная функция. (Отсюда возникает соблазн «тотального знания о человеке», социальной инженерии и планирования, столь чудовищно проявившийся в тоталитаризме ХХ века!) Экономика говорит, что человек – homo economicus, то есть идеально рациональный производитель и потребитель, управляемый всемогущей и всеблагой «невидимой рукой рынка». Биология говорит о том, что человек – это просто животное и его природа неизменна. А история, напротив, подчеркивает культурную заданность и изменчивость человека. Но, раздираемый науками на части, человек – в своей полноте, необъективируемости, свободе, цельности, уникальности, загадочной глубине – исчезает! Ведь невозможна же «наука о свободе» или «наука о личности», поскольку свобода и личность не обобщаемы и не детерминируемы! Человек – нечто необъективируемое и неабстрагируемое, нечто большее, чем просто homo economicus, или zoon politikon, или даже homo sapiens. И экзистенциальная философия не устает подчеркивать, что попытки постигнуть человека исключительно научными средствами ведут к его объективации, овеществлению, отчуждению и обесчеловечиванию, к тому, что самое главное и неуловимое в человеке ускользает от внимания. Итак, повторю, экзистенциализм вовсе не отрицает разум и науку, как таковые, – он отрицает сциентизм и рационализм как идолов Нового времени, указывая на границы возможностей разума и науки, и, вслед за романтизмом и «философией жизни», ищет иные, вненаучные пути описания и постижения человеческой реальности.