Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845

За то, что ты не уведомил меня, почтенный дедушка, о вступлении в свет девицы Елисаветы, честь имею поздравить тебя с св. Анною. Что ты умничаешь своими глазами? Наклепал на себя лихую болезнь, и с той поры, как переписка с таким порядочным человеком, как я, могла бы пособить истинной твоей болячке, ты перестал писать ко мне. Прикажи хоть Павлуше уведомить меня обстоятельно о настоящем положении милой маменьки. Что княгиня Катенька Мещерская? Для чего бы не вместе? Татаринов уведомляет, что ты в Москву не будешь; итак, прости до Парижа!

Благородное собрание было вчера не очень многолюдно; я относился к княгине Черкасской, вдовушке, следовательно не к будущей belle-m?re Рябинина, и усадил ее в чужую карету. Под Новинским дождь не помешал мне вчера проехаться, а сегодня начну там пешешествовать. В Архиве не был только в одно Светлое Воскресенье. Читаю проказы Dubarry и смерть короля-Bien aimе ou plut?t bien dеtestе. Какой век! Дипломатические ноты о Монгольфьере в цифрах! В депешах – эпиграммы и мелочи тогдашней французской литературы! Граф Румянцев громит Турецкую империю; Репнин плодит нас чинно и важно в европейскую систему Тешенским миром (Я. Булгаков – секретарем его); он же с Штакельбергом готовит падение Польши; и между тем как умы и дипломатические перья заняты баллоном иль Турецкой войной, Панин ставит Россию на первую, по тогдашнему, чреду в порядке государств европейских. Но вот в чем беда: судя по историческим компендиям и по всем европейским историям нашего времени, потомство не догадается, что Россия играла такую блистательно-важную роль в XVIII веке, если мы оставим архив в руках Малиновских; оригинальная переписка Румянцовых, Репниных, Папиных, Остерманов, Потемкиных,' Голицыных, Кантемира, коему дипломатика не мешала переписываться с итальянскими поэтами и выписывать англинские книги, эта переписка, часто мелочная, но иногда и существенно историческая, сгниет без реестров и в хаосе архпвского порядка. К пей бы приставить грамотных молодых людей, читавших новые книжки, и дать им в образец Коха, Mignet, а на первый случай хотя Кудрлиского. Труд можно распределить не по эпохам, а по дворам, а после бы одному поручить свести частные истории в одно целое и назвать этого сводника историографом.

Что-то у вас скажут на вчерашнее «Прибавление» в «Московских Ведомостях», подписанное: «Дм. Давыдов»?

801.

Тургенев князю Вяземскому.

25-го апреля 1837 г. Москва.

Я прочел в твоем письме к Булгакову то, что пишешь о смущении Карамзиных при требовании Плюшара. Все это произошло от того, что я долго не получал первого письма его и по сию пору не успел отвечать ему отказом в тех пунктах, кои он написал в письме ко мне сверх нашего условия. Я слышал, что Жуковский якобы доставил ему несколько писем Карамзина для напечатания с моими. Это он может сделать, если ценсура одобрит, и если Жуковский находил их достойными печати. Вы можете отказать ему, если не желаете, или вам нечего дать ему; по я пошлю ему только то, что выбрано из моих и несколько других, у меня в копии находившихся, как писем, так и записок; например, о Новикове и прочее. Я выкинул все незначущие письма и записки и оставил только те, кои любопытны или по содержанию, или по выражению прекрасной души или прекрасного чувства; в главных письмах много исторического о России и о книгах иностранных, кои в то время я доставлял Н[иколаю] М[ихайловичу]. Если вы не хотите помогать мне в сем сборнике, то по крайней мере не мешайте. Я сделал уже и объяснения и все дни через два перешлю в с. – петербургскую ценсуру. Катерина Андреевна, как и часто случалось, и в сем случае вас всех благоразумнее: она чувствовала, какую цену могут иметь сии письма в глазах России и литераторов; а для меня они бесценны. Она и позволила, не смотря на сомнение Софьи Николаевны, которая не уважает того, что есть достойного по литературной части и по слогу – любопытства в этих письмах. Скажи ей за это гнев мой и прибегни, вместо меня, к защите княгини Мещерской, мне всегда покровительствовавшей. Изданием, то-есть, содержанием будете довольны, а употреблением прибытка – еще более. Не мешайте, а помогайте и не пугайте издателей! Я показывал Ивану

Ивановичу собрание, но он видел и те записки, кои я выкинул, Обещал выписку о Новикове, но по сию пору не прислал. Скажи Софье Николаевне, что если она будет хлопотать против меня в этом деле и разуверять Катерину Андреевну, то я напечатаю все её царскосельские записочки на розовой бумажке в Париже и разошлю по всем фэшионэбельным салопам в Петербурге.

26-го апреля.

Шутки в сторону: отчего вы теперь смущаетесь тем, на что соглашались, и что вы сами отчасти провокировали. Зачем было не сказать мне прежде? А теперь я заключил условие, хлопотал и в Петербурге, и здесь, и дело огласилось. Да и зачем оставлять под спудом такое сокровище? Со временем другие по частям напечатали бы, без всякой пользы для кого-либо. Еще раз: не мешайте! Я бы доставил вам (и хотел это сделать) копии посылаемых в ценсуру писем, но теперь опасаюсь, что вы задержите, а я спешу все при себе кончить и еду недели через три. Вчера княжна Вяземская вышла замуж.

802.

Тургенев князю Вяземскому.

30-го апреля 1837 г. Москва,

Перебирая корреспонденции батюшки с его современниками, я нашел между письмами Державина, довольно безграмотными, и то, где он благодарит его за стихи Жуковского и Родзлики и дает им, в четырех стихах, совет не ему, а русскому Пиндару и Гомеру подражать, намекая о Хераскове, тогдашнем кураторе университета. Мне пришло на мысль написать статейку для твоей котомки, под заглавием: «Совет Державина Жуковскому в 1799 году» и приложить к ней письмо Державина к батюшке по сему случаю и другое с четверостишием к Жуковскому и к Родзянке. Не худо бы отыскать и самые произведения, за кои Державин хвалит; по они в пансионских актах, а разве мой подмосковный архив или Антонский могут доставить их? Но я не знаю издать ли ты «Старину и Новизну» прежде или после отъезда своего, да и едешь ли? Я решился издавать вас, живых покойников, в Париже, мало по малу, и записки свои или свою биографию включать в примечания к издаваемым письмам. Иначе я и себя вспомнить не могу. Ты что-то упомянул Булгакову о симбирском письме моем? Мне хотелось, в ожидании памятника от всей России, поставить ему свой, и по своему и именно в Симбирске, но с вашими сомнениями и медленностями во всем и для всех ничего не успеешь. Иван Иванович, вместо обещанной выписки о Новикове, доставил мне семь строк из своих записок.

Я обратился вспять в чтении бумаг здешнего Архива и вчера перелистывал депеши Кантемира. Какой умный и оригинальный слог! Как бы много, не только для истории, по и для эпистолярных образцов, можно взять из него! Например, сообщая о предположениях двора и парижской публики кто заменит кардинала Флери и упоминая о трех кандидатах и о их партиях, он говорит об одном из них: «За кардинала Тенсвна заступает женский пол при дворе и вся иезуитская ватага». Из донесений других министров русских можно бы заимствовать характеристические черты в другом роде; например, суждения барича-раба князя Барятинского о первых действиях на престоле Лудвига XVI. Как-то принимала их, то-есть, суждения своих министров, в то время, до французской революции, умная и опередившая не свой, а наш век Екатерина? Сначала, до указа, воспетого Капнистом, и послы подписывались в реляциях рабами. Как ни говорите, а в бессмертной Екатерине было в самом деле что-то бессмертное, и Пушкин не даром любил ее, да и я иногда забываю, что при ней Прозоровский жег «Иоанна Арндта», и что она выдержала нас пять лет в глуши симбирской.

Вчера ошибкой послал чрез тебя Булгакову письмо к Татаринову. В нем записка к барону д'Андре, коей я не хотел обременять тебя, и просьба о доставлении «Современника».

803.

Тургенев князю Вяземскому,

[Конец апреля. Москва].

Сбираюсь послать к тебе, для твоей котомки, если хочешь, стихи: А monsieur le Comte du Nord, recitеs il la sеance de l'Acadеmie Fran?aise, le lundi 27 mai, 1782», кои хорошо бы напечатать вместе с письмом, уже мною напечатанным в «Bulletin Historique», Вержена к Вераку, о пребывании Навла и Марии в Париже. В стихах академических много и о Петре, и порядочно:

Il sut voir, et penser, et voyager en sage
Capable de tout faire, il voulut tout apprendre.

И вот какие (обращаясь к Павлу и Марии):

Aujourd'hui ce grand homme ouvre les yeux sur vous:
Son ombre est de vos pas la compagne assidue,
Et pour voir Pеtrowitz, nu Louvre descendue…

Много комплиментов и русским, не по нынешнему. О самом Павле:

Epoux de Virtemberg et fils de Catherine…
Et quel pays jamais peut offrir ? vos yeux
Rien de plus beau que l'une (то-есть, Виртембергская
Мария) et de plus grand que l'autre (то-есть, Екатерина).

В числе valet de chambre, бывших в Париже с Павлом, нашел я и Кутайсова. Теперь читаю Тетенский мир, Репниным заключенный. Акты писаны часто рукою Я. И. Булгакова. Сколько истории пропадает в Архиве, и истории полезной, наставительной и для нас почетной! Псы заедят, а совы заклюют, если пробудить тяжкий сон Екатерины, Румянцевых, Потемкиных et compagnie.

804.

Тургенев князю Вяземскому.

4-го мая. Москва.

Посылаю тебе две ведомости. Из одной увидишь, что Москва, где «История» начата и полунаписана, не отличилась рвением к историографу. Мне обещали доставить и копии с письма Обольянинова, в коем он по своему доказывает, что Карамзин не заслужил памятника. Не лучше ли бы памятник «aere perennis»? Будет ли взыскана недоимка? Обними за меня милое потомство Карамзина и скажи ему и себе, чтобы не мешали, а помогли мне воздвигать другой памятник, коего ни губернатор, ни

Бремени полет не могут сокрушить.

Сделай милость, спроси у графа Матвея Велгурского, будут ли отправлены три экземпляра румянцовских актов государственных, мне и архивам парижским пожалованных, в Париж, согласно отношению о сем князя Голицына к графу Нессельроде. Дело это не к спеху, а хотя к июлю в Париже. Это но его части, и он обещал меня о сем уведомить.

805.

Тургенев князю Вяземскому.

10-го мая 1837 г. Москва.

Прошу вас сказать Плюшару, что он напрасно ходил к Карамзиным и Жуковскому от моего имени просить писем Карамзина; что я тогда еще и не получал его о сем предложения; да когда он и поместил это в проекте новых условий, то и тогда отвечал я ему: «C'est votre affaire», а сам и не брался никого просить о сем, сказав однако ж, что это зависит от Жуковского и Карамзиных. Сим поступком он навлек какие-то сомнения в семействе Карамзина и обидные для меня предложения, коих горькое для меня чувство будет неисцелимо в сердце. Я прошу вас кончить все это дело и, запечатав мои рукописи и прочее, отправить их чрез г. Прянишникова ко мне. Не знаю, что вы успели сделать по письму моему к Мордвинову; но если еще не подали, то не подавайте; а если подали, то так и быть, ибо это дело не повредит, по крайней мере мне, в глазах тех, кои лучше знают мои побуждения, нежели те, коим давно бы пора знать меня. Отвечайте мне поскорее.

806.

Тургенев князю Вяземскому.

18-го мая 1837 г. Москва, Утро.

Сейчас принесли мне письмо твое от 14-го мая. Я сердился или, лучше, огорчился и огорчаюсь еще и теперь текстуальным смыслом письма твоего и твоими словами, мне переданными. Ты предлагал мне, от себя или от Катерины Андреевны, – не знаю, выкупить письма Карамзина и угрожал взысканием за те, на кои якобы я не имею права, хотя я все и все показывал вам и неоднократно говорил о своем намерении и при вас; с вашего согласия начал его приводить и в действо. Говорить в предисловии от самого себя об употреблении суммы – мне не пришло в голову, да казалось бы и неловко; тем более, что я долго и сам не знал, на какое именно употребление пойдут деньги. В бытность мою в Симбирске, пока я и многие другие благонамеренные желали и надеялись, что обелиск не состоится, и что наконец согласятся на желание нашего большинства употребить весь капитал на учреждение десяти или двенадцати карамзинистов при гимназии, где бы в зале поставить и бюст Карамзина, я хотел присоединить мою сумму на содержание одного или двух тургенистов; но когда состоялся доклад о памятнике, я послал его в Симбирск, но все еще помышлял об одном или двух карамзинистах и об одном тургенисте из сей суммы, полагая, что она будет значительнее. У меня были уже для сего в виду и кандидаты в Симбирске; не знаю, говорил ли я о них Екатерине Андреевне. Впрочем, это желание сделалось после не слишком сильным, ибо я не видел верной и скорой надежды осуществить оное и думал уже о другом (о чем – со временем скажу тебе одному на словах, если мы где-либо свидимся). Ни в каком однако же случае и никогда не предполагал я обратить в свою пользу сего капитальчика; и здесь, и в Симбирске многие о сем знали, ибо я беспрестанно писал о сем туда и получал сведения, что там по делу памятника делается или не делается. Чем более дорожу я мнением обо мне Карамзиных, тем прискорбнее должно было мне читать в твоем письме все, что в нем написано. Теперь я с толку сбился. Ты не отдавал письма федорову; федоров не отдавал письма Мордвинову, а он, по просьбе одной дамы, давно ждет его и обещает немедленно все исполнить. Плюшар здесь, но сегодня едет; не знаю, увижу ли его; во всяком случае, в полную собственность я не отдам ему писем и никогда не отдавал. Письмо мое к нему с условиями у федорова. Кому мне было поручить издание? Все заняты. Я отдал федорову материальную часть, корректуру и прочее, а Сербинович обещал пересмотреть ее. Павлов написал здесь славную статью по поводу сего издания, а вчера прочел мне ее; она принадлежит мне, по где ее напечатать? Он бы желал в «Современнике», если он выдет прежде (разумеется, вторая кпижка) издания писем, или в «Литературных Прибавлениях к Инвалиду»; а я бы лучше желал, чтобы она напечатана была с письмами, подобно тому, как Батюшкова статья к изданию Муравьева. Пришлю ее вам скоро: судите. Желал бы скорее все кончить, ибо спешу уехать; может быть, поеду и к водам прежде, ибо нездоровится. Снесись с федоровым, а я уведомлю, что скажет мне Плюшар сегодня, если увижу его. Напишите подробнее о Попове.

807.

Тургенев князю Вяземскому.

31-го мая 1837 г. Москва.

Я получил б субботу письмо от Софии Николаевны и вот ответ. Передай Б. М. федорову, чтобы ни в каком случае не печатал письма о Болотникове. Впрочем, делайте что хотите: мне и тяжело, и нет времени заниматься этим делом. Если получу сегодня из Симбирска отпускную, то-есть, окончательное решение главного моего деревенского дела, то выеду дня через четыре, но еще не знаю куда. Прямо ли на Варшаву я должен спешить – ожидаю из Петербурга. Ни там, ни здесь письмами, издаваемыми или не издаваемыми, заниматься не буду. Здесь надеюсь развязаться с Малиновским, но жалуюсь на старого подлеца формально графу Нессельроде потому только, что не мог встретить и разругать его лично, хотя прежде и досталось ему.

Не пошлешь ли ты Осиповой выписки из своего письма к Давыдову всего, что ты говоришь о вдове Пушкина. Она сбирается к Осиновой, и та хочет принять ее, но в ней гнездится враждебное к ней чувство за Пушкина. Не худо ее вразумить прежде, нежели Пушкина приедет к ней. Мне самому некогда. Адрес её: её Высокородию Прасковье Александровне Осиповой. В Псковской губернии, в городе Острове, в село Тригорское.

Княгиня Трубецкая вчера родила дочь. И мать, и дитя здоровы. Я был ввечеру в Петровском и видел тех, кто был у ней. Поздравляю.

Я совсем не знаю наверное, проеду ли чрез Петербург, и отъезд мой отсюда зависит совершенно от симбирского письма.