Арктика-2020

– У тебя уже кто-нибудь был? – оттягивая кульминацию, поинтересовался Гена.

– Если ты про дознавателей, то были. Приходили двое из штаба флота. Ножками топали, слюнями брызгали да грозились за нарушение чужой границы и потерянный самолёт из армии выгнать.

– Забудь! Теперь, Макс, всё изменилось. Теперь ты – герой! Главком летит представлять нового Командующего Северным флотом. Решительного, смелого, волевого, такого, какой здесь сейчас нужен. Старого, с его неуверенностью, отправляют в утиль, на заслуженный отдых. Ныне в цене рубаки-парни, как и сам Главком.

– Крокодил, а я-то здесь причём? – всё ещё не понимая, куда клонит Гена, разволновался Макс.

Когда Главкому доложили о происшествии с «Кулаковым», он грохнул по столу и заявил, что ему уже надоели эти трескоеды! А кто-то из окружения, чтобы подыграть его праведному гневу, взял да напомнил о твоём случае в нужном цвете. Мол, они, негодяи, ещё и самолёт наш сбили, который ни сном, ни духом… В тревожные времена стране всегда были нужны герои. Обрати внимание – сейчас в новостях показывают только людей в погонах. Даже те, кто раньше орал: «Дармоеды!», теперь орут: «Армия, спасай Россию!» Так уж мы устроены. Пока не грянет, не перекрестимся. Нынче войной задышало. А чтобы придать войне благородный вид, наполнить сердца справедливым гневом, как раз и нужны такие, как ты. Так что готовься завтра к встрече с Главкомом. Сам хочет тебя видеть. Он, конечно, мужик суровый, но справедливый. Любит широкие жесты. Так что, может, даже наградит.

Максим судорожно сглотнул, выпучил глаза и медленно отвесил челюсть:

– Какие ещё жесты, Гена?

– Какие? Да вот, к примеру, прилетал он в Северодвинск принимать новую лодку. Как водится, встречали его с местным оркестром. Да так уж музыканты старались, так старались, что на них обратил внимание даже глухой на ухо Главком. Приказал показать ему дирижёра. А когда привели едва живого мичмана ему на глаза, он вручил тому лейтенантские погоны, а должность дирижёра оркестра сделал капитанской. Так что на всякий случай дырочку на кителе проколи. Вдруг пригодится.

– Орден был бы к месту, если бы это я норвежца сбил, а не он меня, – хмыкнул Максим. – А так хоть бы мою единственную медальку за выслугу не отобрали. Не люблю я такие встречи на высшем уровне. Чем больше под ними пьедестал, тем меньше мы сверху смотримся. По себе сужу. Если заходит ко мне медсестра, то обязательно скажет, что с ногой у меня – лучше не бывает! Зайдёт завотделением, тут же начинает ныть, что всё идёт не так, как бы ему хотелось. А главврач, так тот сразу – с лётной работы списать! По окончанию лечения требует вообще представить на медкомиссию по пригодности к службе в армии. Так и чешутся руки в физиономию съездить.

– Да я в курсе, – потупился Гена. – Насчёт лётной… может, не стоит строить иллюзий? А, Макс? На земле тоже есть неплохие должности. На том же «Кузнецове» в группу руководства полётами…

– И ты туда же? Это тебя главврач подослал?

Максим насупился и обиженно отвернулся. Даже одно упоминание о главвраче было способно надолго испортить ему настроение. Нет, медиков он, конечно, уважал. Особенно военных. О них он судил по начальнику медслужбы «Кузнецова». Милейший и вечно зевающий майор, с выпячиваемой напоказ ленью, но в одно мгновение преображающийся, когда ему в руки попадал больной. Вот тут его вдохновения могло с лихвой хватить на орды поэтов. Со скальпелем в одной руке, со стаканом спирта в другой он надвигался на распятого на операционном столе пациента, как бульдозер на гору мусора! Официальную анестезию не признавал, а потому решительно заливал стакан брыкающемуся больному в рот, затем просил рассказать о себе. Слушая заплетающуюся речь пациента, он участливо кивал, качал головой, и если что-то не сложное, резал, выдирал, вправлял… Максим до случая с переломанной ногой встречался с ним лишь на предполётном осмотре. Но слушая, как док пропагандирует здоровый образ жизни, поучает собравшихся в тесном помещении лётчиков, понял, что медицину он очень даже уважает. А док лишь повторял прописные истины:

– Никогда не пейте сырую воду. Обязательно отстаивайте, фильтруйте, кипятите, а затем, чтобы не рисковать, пейте пиво.

Проникновенно и доходчиво. Не то, что этот медик с погонами полковника. Не поймёшь, кого в нём больше – бюрократа или солдафона. Особенно Максима раздражала отвратительная манера главврача, стоя рядом с кроватью больного, говорить о нём в третьем лице. Словно о неодушевлённом предмете – треснувшем стуле или недостаточно коротко спиленном пне. Вот всё хорошо! И поляна в цветах, и птицы на месте, а плохо спиленный пень ни к селу, ни к городу.

– С главврачом не разговаривал, но твою амбулаторную карту видел, – жёстко произнёс Шатов. – Послушай, что я тебе скажу. Не нужно быть доктором, чтобы понять, что у тебя всё хреново. Правая нога срастается короче левой. Кто тебя с такими ногами к самолёту подпустит? Тут впору давить на жалость, чтобы вообще в армии оставили.

– Даже так? – посмотрел на него Максим. – Не знал. Спасибо за новость. Если уж ты так говоришь… Это что же, я теперь до конца жизни останусь хромоногой уткой?

– Прости, я не хотел, – смутился Гена. – Но может есть какая-нибудь обувь с разными подошвами? Нужно у докторов спросить. Наверняка можно что-то придумать, чтобы было не так заметно? Поначалу будет тяжело, потом привыкнешь, не сломаешься. Люди и не с такими травмами живут. А ты же у нас – морской лётчик! А у народа знаешь как? Если лётчик, да ещё морской, то должен задницей гвозди гнуть!

– Не пробовал, – хмыкнул Макс. – Но уверен, что не получится. Ладно, забыли. Со своими ногами я как-нибудь сам разберусь. А что там с Катком? Ты мне в прошлый раз так и не рассказал?

– С Катком? – на этот раз Гена потемнел лицом и отвернулся. – У Кирилла ещё хуже, чем у тебя. Там не ноги, там душа в хлам.

– Да ладно! Это из-за жены, что ли?

– Из-за неё самой. А ты чего удивляешься? Главную опасность для мужчин как раз-то представляют не враги или болезни, а именно женщины. Болезни лечатся, вражеские раны зарастают, а женщина может отравить жизнь на все оставшиеся годы. Запил наш Каток крепко. На службе проблемы. От полётов отстранили. Если не остановится – разорвут контракт.

– Каток запил?!

Эта фраза прозвучала равносильно, как если бы Крокодил сказал, что Кирилл вдруг стал инопланетянином. Даже на выпуске, где самые отчаянные трезвенники считали своим святым долгом превратиться в свинью, Каток пил только сок. Захмелевшие Максим и Гена висли у него на плечах, требуя обмыть то кортики, то погоны, то якоря на лацканах. Поочерёдно и сообща угрожали сначала дружбой, потом войной, затем дуэлью на этих самых кортиках. Но всё напрасно. Кирилл оставался неумолим. И вдруг – запил! Это что же такого могла сделать с ним жена, чтобы он запил?

– Гена, ты мне про кого сейчас рассказываешь? – недоверчиво спросил Максим. – Ты ничего не перепутал?

Шатов внезапно встал и направился к двери. Если о своём визите он всегда предупреждал заранее, то уходить предпочитал неожиданно.

– Готовься к встрече с Главкомом. По регламенту, он здесь будет к двенадцати.

Гена, наверное, уже вышел из госпиталя, а Макс продолжал тупо смотреть на закрывшуюся за ним дверь палаты. Кирилл запил! Отстранили от полётов! Может, даже выгонят к чёртовой матери из армии! Не укладывалось в голове.

В другой раз, когда его скромную персону посетил главврач, он бы непременно напрягся. Но сейчас даже не обратил внимания. Хотя тот и ввалился тот к нему в палату без стука, с огромной свитой. Как обычно проигнорировав пациента, главврач прошёл к окну широким шагом и мазнул пальцем по подоконнику.

– Пыль! – поднёс он к глазам чистый палец. – Непорядок! Шторы заменить! Стёкла протереть! Между рамами обязательно проверьте.

– Сделаем! – преданно показал крайнее внимание завотделением и ткнул в блокнот медсестре: – Вы записывайте, записывайте.

Затем взгляд главврача упёрся в пустую стену. Такая стерильная пустота показалась ему преступной.

– Возьмите в моём кабинете картину и повесьте сюда, – ткнул он в стену и тут же уточнил. – На один день.

– Кого-то ждёте? – изобразил наивное неведение Макс.

– Ждём… ждём… – задумчиво пересёк палату главврач. – Здесь поставьте цветы. Принесите из хирургического. Да с них тоже пыль протрите!

– Может, ещё аквариум? – подсказал завотделением. – Из амбулатории?

– Это лишнее, – не оценило его рвение начальство. – Займёт рабочее пространство.

– Давайте аквариум! – решил внести свой вклад в общую суету Максим. – Я рыбок люблю. Вот сюда, на тумбочку, в самый раз.

Но его глас остался неуслышанным.

– Достоверно известно, что будет телевидение, – главврач отошёл к двери и окинул палату оценивающим взглядом. – Проверьте, чтобы все розетки были рабочие.

– Кто-то едет? – не унимался Максим.

– Едет, едет… – теперь главврач подступил к кровати и недовольно уставился на загипсованную ногу. – Бинты обновить! Бельё сменить! Но не сейчас – утром! Больного подстричь. Побрить немедля и ещё раз после завтрака. Да повторно пройдитесь общей приборкой. И… – вдруг потянул носом воздух полковник. – Я чувствую хороший аромат. У кого такие духи?

– У меня, – покраснела медсестра.

– Прекрасно! Если дорогие – освежите больного и палату.

– Только женских духов мне не хватало! – возмутился Макс.

Но, как и прежде, его мнение утонуло в общей суматохе.

Но с уходом главврача суета не исчезла. Напротив, она постепенно превращалась в тихую панику. Травматологическое отделение загудело, как растревоженный улей. В палату Максима врывались все, кому не лень. Кто-то в поисках пыли под кроватью, кто-то в поисках этой самой коварной пыли на экране телевизора. Затем следовал очередной разнос и снова уборка. Потом всё повторялось сначала. Максим наблюдал за развернувшимся представлением с неподдельным интересом. Больше всего его забавляло то, что все считали своим долгом молчать и играли с ним в некую Большую военную тайну. Все хитро хмурились, делали загадочные лица, но никто ни обмолвился ни словом о причине этой самой паники – вот валяешься ты тут и ничего не знаешь! А мы знаем, но хрен тебе чего скажем!

«Однозначно, с ними уже поработала служба безопасности, – резонно заключил Максим. – Ещё наверняка запугали, чтобы и дома сидели как мыши. Да чтобы не вздумали трепаться перед соседями. Это вам не кочерыжка обглоданная под кровать закатилась. Это сам Главком флота России сии Гиппократовы хоромы высочайшим вниманием осчастливить изволили!»

Утром началась вторая серия, но уже с нервозно-истерическим накалом. Теперь все не ходили, а бегали. Не разговаривали, а приглушённо покрикивали. За дверью в коридоре туда-сюда двигали что-то тяжёлое, отчего пол скрипел, а главврач задыхался от злости, что поцарапан линолеум. Заинструктированная до умопомрачения дежурная сестра заглянула к Максиму в палату и едва не потеряла сознание, увидев смятый уголок одеяла.

– Лежи как мумия! – взмолилась она. – Потом хоть окна бей! А сейчас я тебя умоляю, даже дыши через раз! Вот чтоб ни одной складочки ни на подушке, ни на одеяле.

Затем внезапно всё стихло. Как перед бурей. Будто по отделению прошлась беспощадно выкосившая всех до одного обитателей страшная эпидемия.