Ломаный сентаво. Аргентинец

– Завтра.

– Теперь хотя бы понятно, почему ты вернулся так поздно.

– Да, мы были заняты сборами.

– Поверь, мой мальчик, фальшь в отношениях между людьми – не бог весть какое искусство, потому позволь мне бестактный вопрос, – отложил в сторону газету Сергей Ильич. – А что тебе ещё известно о Германе? Да, ты пропадал в городе все эти дни, и что-то да должен был о нём узнать. Я имею в виду, кроме того, что он охотник за серебром. Чем он занимался раньше? Год, два, пять лет назад?

– Он говорил, что торговлей.

– В Германии война, а крепкий молодой человек занимается торговлей? – усмехнулся Сергей Ильич.

– Любопытно. Так он геолог?

– Не уверен, – смутился Клим. – Герман сказал, что мы присоединимся к группе профессионалов, которая знает, что и где искать.

– Какая же роль отведена вам в этой экспедиции? Или профессионалы не знают, с кем поделиться добытым серебром? Допускаю, что вас хотят использовать как переносчиков грузов.

– А хоть бы и так. Если это научная экспедиция, то я не вижу ничего зазорного в том, чтобы нести рюкзаки с инструментом.

– Да-да… – вздохнул Сергей Ильич. – Теперь о том, куда вы собрались на «лёгкую прогулку». Аргентинская сельва до сих пор практически не исследована. Но что известно точно, так это то, что в её дебрях всё подчинено исключительно единственному рефлексу – убийству.

– Я всё понимаю, – перебил Клим, – и не боюсь. Возможно, весь мой предыдущий путь был проделан только для того, чтобы я сейчас себя испытал. Как мне понять, чего я стою? И где это сделать, как не здесь – в джунглях? Вы с Маннергеймом разведывали Гималаи, мёрзли на перевалах, отстреливались от бандитов – так почему я не могу испытать себя, как это делали вы, Сергей Ильич? Иногда мне кажется, что я иду предначертанным мне путём. Этот путь швыряет меня из стороны в сторону, подрывает на мине, погружает под воду, приводит к вам, теперь он требует, чтобы я отправился в джунгли. Опасный путь! Но он мой. Предрассудки, скажете вы? А я так не думаю. Всё в нашей жизни случается не просто так, а для чего-то. Всё имеет свой смысл и предназначение.

Напоминание о бурной молодости качнуло Сергея Ильича на философский лад. Он выслушал Клима подчёркнуто внимательно, затем медленно поднял руки и сложил ладоши, изобразив бесшумный хлопок.

– Браво, мой мальчик. Если ты, в твои-то годы, задаёшься такими вопросами: как, что и для чего, – то я вижу, что жизнь тебя не жалела. Но не надейся найти ответ – нам её не понять. Раньше я тоже думал, что Наполеон пришёл в Россию только для того, чтобы граф Лев Толстой написал «Войну и мир». Но после того, как оказался здесь, в Аргентине, понял, что ничего-то я не понимаю. Хочешь, расскажу притчу?

Клим осторожно кивнул.

– Мне её рассказал служивший под моим началом казак. В его родной станице жил есаул, у которого в конюшне был прекрасный конь. Он им гордился, берёг, не привлекал к работе, а слава о скакуне тем временем разлеталась далеко за пределы казацких степей. Да так взлетела молва, что прослышал о коне император и прислал своих конюхов. Те поглядели и решили, что такому красавцу самое место в царской конюшне. Но казак и не думал продавать коня. Какие деньги ни предлагали, даже слушать не хотел. Осудили его станичники. Мол, и сам мог разбогатеть, да и станицу прославить. Но, как на грех, вскоре конь перемахнул ограду и убежал в степь. Тут уж и вовсе его подняли на смех. Дескать, за жадность наказан. Конь же нагулялся, порезвился на свободе, а потом привёл казаку целый табун. Вот тут-то станичники зубами и заскрипели. Но скоро опять обрадовались. Сын казака хотел объездить коня, да свалился и переломал ноги. Решили – так ему и надо. За упрямство наказание. Однако дальше началась война. Всех забрали, одного сына есаула из-за ног не тронули. А из тех, кого забрали, никто не вернулся. Вот и решай, что да для чего.

Сергей Ильич встал и, оставив на террасе растерянного Клима, вошёл в дом. Вернулся он, держа на ладони небольшой чёрный пистолет со звездой на коричневой рукоятке.

– Держи. Из моей коллекции. Наш ТК Коровина. Редкость большая, в Советах выдавался только высшему командному составу. Сам поначалу не поверил, что подлинный, когда увидал у местных торговцев. Жаль, что у меня к нему всего две обоймы. Но и ты не на войну собрался. Иди, Клим, раз решил. Решай свою дилемму с жизнью. А нас с Ольгой Павловной не слушай. Возрастная это сентиментальность – имеем право. Там, в джунглях, придерживайся открытых троп, спи ближе к костру и держись подальше от всего яркого. Чем красивей цветок, тем больше в нём яда. Это же правило касается и прочих тварей. А уж людям верь в самую последнюю очередь.

Глава третья

Тяжёлый трёхосный американец «Джимми» взбирался по пологому склону, чадя из-под кузова чёрным дымом. Деревянный, наполовину закрытый брезентовым тентом кузов раскачивало, и Клим, склонив голову, раскачивался ему в такт. Кажется, вот-вот должен начаться дождь. Клим поднял обожжённое солнцем лицо навстречу опускавшейся с неба влажной росе, но в полноценные капли она так и не превратилась. Он облизал пересохшие губы и вновь уткнулся в стоявший между коленей рюкзак. Весь день они гнали грузовик по пыльной, едва угадывающейся в красных пампасах дороге, и лишь после полудня на горизонте показалась зелёная полоска джунглей. Справа, не выпуская из рук лежавший поперёк живота карабин, полулежал Герман, обычно ни на минуту не умолкающий. Но сейчас лицо его было на удивление задумчиво. Он искоса поглядывал на расположившегося напротив громилу Айземанна и нервно поглаживал приклад. Представился Айземанн авантюристом, охочим до приключений и путешествий. Странно представился, с вызовом, даже не пожав никому руку, а потому Климу Айземанн сразу не понравился. Отталкивающая личность. Полный рот зубов из нержавейки, выбритая, без единого волоска голова на мощной, с выпуклыми венами шее. Тонкий шрам, начинавшийся с уголка рта и уходящий под подбородок. Оттого, когда Айземанн улыбался, становилось жутковато. Всё это могло принадлежать кому угодно, но только не учёному-геологу.

А взглянув на Клима сверху вниз, Айземанн именно так и представился:

– Как погляжу, здесь собрались исключительно проходимцы. На такую публику я и рассчитывал. Люблю поискать приключений на свою задницу, особенно за чужой счёт. Я – Айземанн, а кто остальные – мне плевать.

– Вы геолог? – удивился Клим.

– Что? Угу. Что-то вроде того. Все мы геологи, когда есть тяга поискать блестящий жёлудь в навозной куче.

Слева, заняв угол кузова и провокационно вытянув ноги, сидел появившийся в последний момент небритый тип в серой куртке моряка, со свежеоторванной свастикой на рукаве. Герман представил его как своего хорошего друга Удо. Однако герр Шмидт, лишь только завидев перед отъездом Удо и Клима, заявил, что в экспедицию их не возьмёт. Может взять одного лишь Германа. И места в машине мало, и доверяет он исключительно проверенным людям. Однако, после долгого спора и после того, как Герман заявил, что без них не поедет, Шмидту пришлось уступить. Хотя вот из всех именно Шмидта Клим, пожалуй, смог бы отнести к учёной братии. Интеллигентный лоб, глубокий, с хитрецой взгляд, из кармана жилетки торчат тёмные очки, на голове пробковый шлем – всё как полагается. Заняв место в кабине рядом с водителем Францем, Шмидт сразу дал понять, кто он для остальных. Ещё в кузове сидели трое помощников Шмидта: Ганс, Каспар и Пёшель. Молчаливые, с бегающими глазами, нервно реагирующие на любой посторонний звук. Стоило Климу обратиться к Герману, и они сразу напрягались, ловя каждое обронённое слово. В Каспаре Клим узнал типа с рынка, следившего за Фегелейном. Между Пёшелем и Гансом, зажатый с двух сторон, отрешённо уткнувшись в колени, сидел проводник Сальвадор. Этот был единственный, у кого не было оружия. Во всяком случае, напоказ.

Неожиданно «Джимми» остановился и начал неприятно пятиться задом. Скользнув по гладкой каменной плите, грузовик качнулся и замер.

– Всем вон! – выкрикнул, распахнув дверь кабины, Франц.

И только сейчас Клим заметил, что пампасы закончились, а вокруг из густых кустов потянулись редкие деревья. От подобия дороги не осталось и следа. Каменные глыбы щедрой россыпью преграждали путь «Джимми» на полпути к вершине холма. Так и не сумев вскарабкаться на вершину и сдвинуть стальным носом тяжёлый камень, грузовик, наклонившись, замер, напоследок взревев перегретым двигателем, затем так же внезапно замолчал. Стоя на подножке кабины, Франц прислушался к скрипу под колёсами и, успокоившись, выкрикнул высыпавшим из кузова пассажирам:

– Пронесло! Всем сюда – придётся толкать.

Однако Шмидт думал иначе.

– Приехали, – обернулся он к подножию холма, – дальше пешком. Машину оставим здесь.

Посмотрев по сторонам, Шмидт уточнил:

– Вон там! – указал он на густые кусты акации ниже каменной тропы. – Рубите ветки и спрячьте грузовик так, чтобы ни одна обезьяна не смогла его увидеть!

Клим бросил на Шмидта удивлённый взгляд. Он понял, что Шмидт вовсе не приматов имел в виду. Удивлял тон, так не вязавшийся с его внешностью.

– Ганс, Каспар, чего рты открыли, доставайте!

После этого его помощники сбросили с кузова мешок и размотали тёмно-зелёную камуфляжную сеть с узлами тряпичных листьев. Шмидт и дальше приказывал не терпящим возражения тоном фельдфебеля:

– Франц, заезжай задом, мимо ручья. Перелей канистры в бак, да проверь давление. Остальным осмотреть снаряжение и готовиться в путь.

Поднявшись на вершину холма, Шмидт придирчиво взглянул на исчезнувшую среди деревьев машину и остался доволен. Спускались по другую сторону вдоль камней, уже растянувшись в длинную цепочку. Первым шёл проводник, рядом с ним Шмидт, и, постоянно сверяясь с компасом, делал на карте пометки. Герман шагал замыкающим. Клим, заметив его в конце вереницы, постепенно отстал, чтобы оказаться рядом.

– Кто эти люди? – шепнул он, склонив голову и пряча лицо от шедшего впереди Пёшеля. – Герман, они не те, за кого себя выдают.

– Вот как? – усмехнулся Герман. – Какой ты догадливый. И что ты теперь сделаешь? Повернёшь обратно?

– Я думал, ты должен знать.

– Послушай, Вилли, главное, что должен знать ты, – так это то, что получишь всё, что я тебе обещал. Ты, кажется, хотел кого-то там отблагодарить? Так отблагодаришь с лихвой. Но я сейчас думаю не об этом. Вот скажи мне как один немец, оказавшийся на чужбине, другому такому же несчастному немцу, потерявшему родину: разве в жизни главное – богатство? Сейчас мы с тобой творим историю. Запомни – великая идея способна обесценить любое золото. А для меня идея куда ценнее богатств, за которыми мы идём.

– Какая идея, Герман?

– Например, возрождение нашей с тобой Германии, – остановился Фегелейн. – Или, по-твоему, это не стоит всех богатств мира?

– Германии? Ты говорил, мы с геологами идём искать серебряный рудник. Это был обман? Герман, ты меня обманул?

– Нет. Всего лишь не договорил. Тебя интересует серебро? Вот здесь я слукавил. Вилли, мы будем искать золото и бриллианты. А ещё мы идём возрождать Четвёртый рейх. Такая цель тебя вдохновляет?

– Рейх? – замер потрясённый Клим.

– Вижу, вдохновляет, – подталкивая вперёд, похлопал его по спине Фегелейн. – Прости, Вилли, что не сказал сразу. Уверен, ты бы ни секунды не сомневался, однако я решил рассказать тебе всё уже в пути. Так надёжней: у тебя не возникнет желания поделиться ещё с кем-нибудь своей радостью.

– Что ты ещё не договорил? – нахмурился Клим.

– Ещё? – неожиданно тоже потемнел лицом Герман. – Ещё то, что наша экспедиция будет далеко не лёгкой прогулкой. И рассчитывать нам придётся только друг на друга. А что нас ждёт впереди, рад бы тебе рассказать, но уж поверь на слово – вот тут точно не знаю. Обещаю только массу неприятных сюрпризов. Так что уж будь готов и не выпускай из рук оружия.