Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни

– Давай, – отвечает. – Пойдём вон в сквер, там и выпьем.

Приходим, а у клумбы на лавочке три корешка его сидят. Познакомились. Одного, кажись, Костя звали, а кличка – Кризис. Второй на Арбуза откликался. А третьего не припомню, как звали, сколько лет уже прошло.

Помню только, что все мои деньги пропили, отошли от вокзала куда-то, ночь уже наступила. Тут Костя Кризис вдруг заорал дурным голосом и мне, сидящему, по морде с ноги захуячил. И все, кого поил я этим вечером, примеру его последовали.

Очнулся я на рассвете, в крови весь и синяках, а главное – на мне только носки, трусы и майка с галстуком. Все остальное сняли. Каждая клетка избитого тела болит, каждый нерв стонет… Добрёл я до телефона, хочу «02» набрать, а не получается. И трубку в руках вроде держу, и диск вращаю, а не выходит, и всё… Сел я на землю у будки, ладонями голову закрыл и плачу. Не от боли. И не от обиды. От беспомощности своей.

А времени часа четыре утра, светает вовсю. Вдруг сквозь рыдания голос слышу:

– Ты что плачешь?

Смотрю: мужик стоит передо мной, и повязка дружинника на рукаве.

– Избили меня… и раздели… а мне домой в Быково надо… как я доберусь?

– Подожди, я позвоню.

Минут через двадцать машина ментовская подъехала, усадили меня и отвезли в отделение. Там следак расспрашивать начал: с кем был, что пил, а потом:

– Ты, может, клички какие запомнил?

– Да. Костя Кризис и Арбуз.

– Понятно. Ну и компанию ты себе подыскал. У нас подозрения есть, что они квартиру Тихона Хренникова ограбили. А Колпаков был там? Такой здоровый, постарше остальных. Он судимый, только что освободился.

– Не знаю… был один, в возрасте уже…

– Ладно, жди, глядишь, придумаем что-нибудь. Пойди воды попей и умойся, весь в крови, мудило.

Сначала Арбуза привели. Запонки у него обнаружили, одна, правда, сломана была. Когда меня метелили, я голову руками закрывал. Вот ногой по запонке и попали.

Потом Кризиса доставили в моих брюках и жилетке. А уж после и Колпакова во французских туфлях. Только пиджак с рубашкой не нашли. И пацана, которому я с горя выпить предложил.

Арбуза как несовершеннолетнего судить не стали. А Колпакова и Кризиса посадили надолго. Здание суда находилось в переулке Сивцев Вражек. Мне ещё название таким смешным показалось. А в итоге стало не до смеха.

Суд вынес мне частное определение, в институт его направили. Дескать, ваш студент, комсомолец Петя Шнякин, пьёт в общественных местах с уголовниками всякими. Необходимо меры принять. Но пока следствие велось и суд шёл, год пролетел незаметно. Летом нашей группе в стройотряд ехать, птицеферму колхозникам возводить.

Я по карте определил местонахождение лагеря – деревня Красивка Тамбовской области. Не так уж и далеко от места, где батяня родился. Ну, думаю, перед студенческой стройкой в отцовскую деревню заеду. Тётку навещу, с братьями двоюродными увижусь. В дорогу мать собрала еду и вещи, отец денег дал, а я аккордеон с собой прихватил. На селе музыку любят!

А веселиться я в поезде начал. Весь вагон от водки и песен на ушах стоял, а под утро к станции Башмаково подъезжаем, проводница меня будит: «Вставай, Петя. Заводной ты парень, но пить тебе меньше надо». Я почему-то у неё в купе ночевал.

С утра похолодало, да и с похмелья колотит. Заначку отцовскую прогулял, мелочь какая-то в кармане брякает, но бутылку водки в чемоданчике сохранил. Она мне очень пригодилась. Мужики на грузовике из деревни к станции молоко возили. Поговорил я с ними, распили мы пузырь на троих и на родину отцовскую поехали. Они в кабине, а я в кузове, среди порожних алюминиевых фляг.

До места добрался, тётка рада, яичницу с салом пожарила. Выпить, правда, только бражка. Я и перекусить толком не успел, как брат Степан с самогонкой ломится.

– Спасибо, Петя, что приехал! Меня же председатель наш Пётр Николаевич на пятнадцать суток определил, а я только два дня отсидел – и на свободу!

– А за что забрали?

– Запил я, на работу не выходил, тут от него человек приходит, грозит: если завтра опять прогуляешь, пойдёшь на пятнадцать суток. Мне бы послушаться, но не сумел остановиться.

– А я здесь при чём?

– Не знаю, – говорит Степан, а сам улыбается. – Ты же гость из Москвы, неудобно ему родственников твоих в кутузке держать.

– Погоди, ведь сажает милиция, председатель тут с какого боку?

– Как с какого? Вся милиция у него в подчинении, что он прикажет, то и будет.

– Ни фига себе…

Вечерком подошёл к тётке восемь рублей занять на дорогу до стройотряда.

– А тебе что, разве денег не дали?

– Дали… кончились уже…

– А откуда я тебе восемь рублей сыщу? У меня пенсия – семнадцать! Где хочешь, там и бери. Нет у меня денег!

Погрустил я перед сном, потом подумал, может, найдёт она бабки эти, просто попугать решила в назидание. А если нет? Мне что, здесь навечно оставаться? Но быстро заснул – молодой, девятнадцать лет…

Утром будит:

– Вставай, племянник!

– Что стряслось-то? Дай поспать, тёть Лен.

– Одевайся. Шофёр председателя за тобой приехал.

– Зачем я ему нужен?

– Вот ты у шофёра и спросишь.

Я надел серый костюм, но ноги пришлось обуть в резиновые сапоги – грязь непролазная. «Волга» ГАЗ-21 стояла на дороге, метрах в пятидесяти от дома. На задних колёсах машины из-под чернозёма проблёскивали стальные цепи.

Я подошёл к водителю.

– Здравствуйте, – говорю.

– Здравствуйте, Пётр Яковлевич! С вами товарищ председатель хочет познакомиться. Ждёт вас в гостинице в центре.

Я опешил. Откуда ему имя моё известно?

– А зачем ему со мной знакомиться?

– Этого он мне не доложил. Сами узнаете. Ну, поехали…

И он распахнул передо мной правую заднюю дверь.