И зашли, уже в итоге,
к Дон Гвидону по дороге:
коньячку разок хлебнуть
и немного отдохнуть.
Хоть доходов всех лишились,
но зато повеселились.
В мире нет по красоте
равных девкам в варьете.
А уж Белку, вы поверьте,
не забыть до самой смерти.
Эта Белка – краше всех.
Опа крепка, как орех,
Стан – что греческая ваза.
Кто посмотрит – кончит сразу.
Ходит Белочка по сцене
В белом платье _ точно в пене.
Там аршин пятнадцать шелка!
И стоит на сцене елка,
а на елке для потехи
золоченые орехи.
Тут на Белке платье рвется,
и всего-то остается
что чулочки на шелку,
а она берет доску,
опой гвоздь в нее вбивает.
Мужики обуевают.
Белка песенку поет
а потом орех берет,
и сует себе же в щелку,
ножкой громко бьет о елку,
выше носа поднимает,
изумрудец вынимает.
И лежит на сцене груда
этих самых изумрудов.
На такое посмотреть –
и не жалко помереть!
Мы отчалили с рассветом –
ни гроша в кармане нету.
Но Господь благоволил:
путь к Днепру спокойным был.
У Днепровских светлых вод
глядь – татарский челн плывет.
А на нем поганый пес
продавать брильянты вез.
По понятьям – все законно.
А к тебе мы от Гвидона.
Говорил он: «Царь-отец
лишь детей топить храбрец.
Опустить его грозился,
да похоже, устрашился.