Заросли

– Ты чего сидишь? Купайся!

Он поднялся и тоже, как она, медленно вошел в воду и поплыл к ней.

– Давай, я тебя покатаю!

– А как?

– Давай руки!

Он нащупал ногами дно, взял ее руки в свои и побежал, упираясь в уползавший из-под пальцев песок, потянул за собой Иру. Она крепко сжала рот, надув щеки, чтобы не хлебнуть воды, и смешно улыбалась сжатым ртом, блестя глазами. В воде бежать тяжело. Он устал, задохнулся и остановился:

– Хорошо?

Она, не разжимая губ, кивнула.

– А вот так лучше! – сказал он. – Ложись мне на руки!

Роман подставил в воде руки под ее живот так, словно учил плавать, и, поддерживая ее, побежал назад, рассекая воду.

– А это что? – прикоснулась Ира поочередно к двум круглым потемневшим в воде шрамам на груди возле правого плеча. – Смотри, у тебя и сзади! – заглянула она ему за спину.

– Бандитская пуля! – улыбнулся Роман, вспомнив известный фильм с Никулиным «Старики-разбойники», и подумал, что в его случае не шутка: действительно следы бандитских пуль.

– Ты же в Афганистане служил! – вспомнила Ира. – В тебя стреляли?

– И я стрелял…

– Ты убил кого-нибудь?

– Нет, меня убивали, а я не успел… За меня Егоркин постарался!

Потом они сидели на песке, слушали, как шуршат листья, как поют комары, как разговаривают парень с девушкой. Говорили они о спорте, к которому имели какое-то отношение. Роман вспомнил о билетах на соревнования на Кубок СССР по велогонке на шоссе в Крылатском, их он сегодня взял у Гали. Она распространяла билеты в цехе. Взял потому, что Иван говорил, в гонке примет участие брат Гали. Вспомнил и пригласил Иру, уточнив, что гонка через две недели.

Она поблагодарила и сказала, поглядев вслед удаляющейся паре:

– Вообще-то я к спорту равнодушна, не понимаю ажиотажа… Спорт, спорт, спорт! Бегают, прыгают в свое удовольствие, ну и пусть бегают-прыгают! Зачем шум такой вокруг этого…

– Я тоже думал: в каждой газете пишут о спорте, как какой-нибудь Вася пробежал быстрее Вани километр. Шум вокруг этого Васи: квартиру Васе, какую пожелает и где пожелает, машину Васе, все блага для Васи, а через неделю Петя на секунду быстрее Васи пробежал, и забыли о Васе… Был такой футболист Колотов лет восемь назад, я в газете читал – он сразу в трех городах квартиры имел, кажется, в Казани, в Киеве и в Москве, а в это время писатель Шукшин прописаться в Москве десять лет не мог, конуры задрипанной получить не мог. А кто сейчас помнит Колотова, кроме его друзей-футболистов, а Шукшина вся страна знает и будет знать всегда… А ты хоть раз читала в газете, что, мол, такой-то режиссер снял новый фильм или такой-то писатель сдал в издательство новый роман? Нет такого! А для жизни страны разве соизмеримы секунды Васи или голы Колотова с книгами Шукшина…

Ира хлопнула себя ладонью по плечу, убила комара. Роман обернулся; взглянул на ее белую спину, увидел темное пятнышко, прицелился, осторожно придавил пальцем и попытался смахнуть.

– Родинка, а я думал, комар!..

На противоположном берегу озера появился огонек, заколебался, разрастаясь, осветил двух людей. Кто-то развел костер. Роман подумал о Егоркине с Лазаревой и произнес:

– Иван теперь с Галей у костерка возле палатки сидят… Поедем с ними в следующий раз, а?

– Поедем…

Он не удержался от нахлынувшей радости. Клюнул губами в ее холодную руку чуть выше локтя и смутился, погладил рукой то место, куда поцеловал. Она засмеялась и поднялась:

– Пошли, а то холодно становится… Да и пора уже…

– Куда ты так торопишься? Родители за тобой не следят, ты же одна…

Глава вторая

I

Проснулся Роман от жары, духоты. Солнце поднялось над деревьями, калило, освещало палатку сквозь брезент неестественным желтым светом. Слабый ветер шелестел листьями, покачивал ветки. Тени от них успокаивающе ползали по палатке. Ира лежала рядом, лежала лицом к Роману. Обнаженное плечо ее с зеленой бретелькой купальника робко выглядывало из-под простыни. Спала она тихо, дыхания не было слышно. Он с нежностью смотрел на ее лицо, на приоткрытые припухшие губы, на тоненькую полоску реденького темного пушка над верхней губой, на лежавшую на щеке темную прядь волос, на густую челку, он смотрел на это милое, ставшее таким родным лицо и чувствовал, как от избытка счастья набухают его глаза горячей влагой. Он лежал, вспоминал подробности прошедшей ночи, вспоминал напряженный шепот Иры, когда он терял голову:

– Ты все испортишь!.. Ты обещал!

– Да-да! – шептал он, приходя в себя. – Не бойся!

Ему казалось, что стук его сердца слышат Егоркин с Лазаревой в своей палатке.

– Ой, что теперь Галька обо мне думает! Зачем я поехала!

– Ничего она не думает! – шептал Роман. – Зачем ты себя мучаешь? Мне больно, что ты так говоришь! Разве я тебя обижаю?.. Разве тебе плохо сейчас? Плохо?

– Хорошо…

– Ну вот… Только и дела сейчас Гальке, как думать о тебе! Ей сейчас, может, в сорок раз лучше…

– Ну да? Ей-то что… Ой, дура, какая же я дура! Зачем я поехала! – Ира неожиданно заплакала ему в плечо.

Он растерялся, зашептал:

– Ты что? Что с тобой?

Она успокоилась, вытерла щеки ладонью и уткнулась ему в грудь горящим лицом, говоря тихонько:

– Это я так… Все хорошо… Хорошо… Ты тут ни при чем… Я знаю, ты меня не обидишь!

И снова она была ласкова, и снова он терял голову, и снова напрягалась, шептала испуганно. Он приходил в себя, остывал, а потом повторялись сладкие мучения. Уснули они, когда стало светлеть на улице, лес зашевелился, зацвиркал, засвистел тонко птичьими голосами. Подробности этой ночи долго любил потом вспоминать Роман. Чудесная ночь! Богатая ласками ночь!

Слышно было, как забубнил что-то вполголоса Егоркин в своей палатке, как ему сонно ответила Галя. Роман слышал, как Иван вылез из палатки и проговорил:

– Эге, ну и спали мы! День в разгаре!

– Одиннадцать часов, – вслед за ним вылезла Галя.

– Одиннадцать? – удивился Иван. – А тех не слышно!

– Спят…

– Эй, сони! Живые вы там? – заорал Егоркин.