Проснись, Михель!

Проснись, Михель!
Пётр Бем

Ей рисовалась странная картина: люди в масках клоунов; Кристоф в их окружении; надвигающийся туман – в котором один за другим исчезли все, кроме доброго клоуна. Он подсказывал Эрике, что нужно искать Кристофа. Но с клоуном вступил в спор только что сошедший со стены немецкий Михель: «Не нужно искать его, – возражал он. – Зачем? Рано ли, поздно его верность писательству разлучит их. Так зачем же пытаться привязать его к себе ласками и иными женскими штучками?»

Эрика вздрогнула. «Нет, это невыносимо», – шевельнулась мысль где-то в глубине её сознания. Она поворочалась с боку на бок… И опять: туман… добрый клоун… сошедший со стены Михель…

Пётр Бем

Проснись, Михель!

1

Часы пробили половину второго. В гостиной своей уютной квартирки Кристоф – Кристоф Шульц, тридцати лет и уже успевший заявить себя талантливым писателем, – расположившись на диване перед монитором компьютера, отстукивал на клавиатуре последнюю главу своего будущего романа. Нужно было закончить, и во что бы то ни стало – литагент ждёт! Но зато он потом будет свободен, как вольный ветер в поле, и сегодняшний вечер вознаградит его за эти последние месяцы, в которые он так усердно трудился. Сегодня у него свидание с девушкой!

«Неплохо, неплохо получается, – радовался успеху Кристоф. – Ещё один абзац – и роман готов. А то, что предстоит понервничать, прежде чем получу согласие на его издание, – это наверняка».

И вот кончена работа. Кристоф распечатывает на принтере свои труды и подымается, чувствует лёгкое недомогание: боль в спине и в ногах, и голова кружится; однако радость наполняет его сердце. Кристоф собирает листы в стопку и… на глаза ему попадается предпоследняя глава. Он несколько раз, морщась, перечитывает главу – не то, не то. Вчера ещё казалось, нормально, сегодня – нет. Не пойдёт. Сделав некоторые исправления в тексте, Кристоф берёт рукопись под мышку и подходит к карикатуре, – на ней изображён немецкий Михель – она висит на стене уже лет пять, не меньше, и всё это время служит её обладателю талисманом.

– Ну, – выдохнул Кристоф, – пожелай мне удачи, Михель!

Произнеся эти слова, он облегчённо вздохнул; несомненно, Михель его услышал. Вот теперь можно отправляться в путь, чтоб застать на своём рабочем месте дорогого и всеми уважаемого в литературных кругах Лукаса Фишера.

Едва Кристоф ступил за порог, как тут же увидел Генриха Шнайдера, соседа по лестничной площадке. Это был немолодой человек чуть ниже среднего роста, худощавого телосложения, в чёрном костюме и галстуке, с усталыми доверчивыми карими глазами; редкие седые волосы были аккуратно уложены, – он отворял дверь своей квартиры так медленно, как будто боялся войти. Заметив Кристофа Шульца, он повернулся лицом к нему и приковал его к себе внимательным взглядом. По этому взгляду сразу нельзя было угадать: рад был он этой встрече или нет.

И прежде, до этой встречи, когда Кристофу приходилось пересекаться с этим человеком, в лице его обнаруживал признаки какого-то беспокойного волнения.

Сцена становилась очень забавною. Шнайдер почти в упор смотрел на Шульца и, казалось, не замечал, что сделался сам объектом любопытства. Они простояли так минуты две, рассматривая друг друга. Кристоф не знал, что сказать, а тот, пожалуй, тоже не знал, с чего начать разговор.

– Скучновато нынче на улице, все суетятся, а радости никакой, – наконец проговорил Генрих Шнайдер трагическим тоном. – Самое дрянное в том, что люди перестали доверять друг другу, каждый сам по себе. Город блуждающих мертвецов! Раньше было куда веселее и интересней жить. Так что в воссоединившейся Германии не всё так благостно, как многим кажется. Как ты думаешь, Кристоф, есть разница между западными и восточными немцами?

– Думаю, что нет, – пожал плечами он.

– Есть, – не согласился с ним Генрих Шнайдер. – Разница между западными и восточными немцами в том, что первые, отпраздновав воссоединение, зажили прежней жизнью, а вторым пришлось пережить перестройку, после которой всё для них стало по-иному. Вне зависимости от возраста и образования каждый вынужден был по-своему начинать жизнь сначала. Что было вчера, того в одночасье не стало: работы, уверенности в завтрашнем дне. Что вчера считалось правдой, сегодня оказалось ложью. Семьи восточных немцев ложились спать со страхом, что утром их попросят освободить квартиры. Не было ни семейных сбережений, ни собственных квартир, ни наследства от предков. Зато появились новые слова и выражения: «безработица», «социальное пособие» и так далее. Родители не имели жизненного опыта, пригодного для новой системы, поэтому подрастающее поколение могло положиться только на себя. Разве это справедливо?

Кристоф вздохнул.

– Что ж делать, господин Шнайдер! Жизнь ведь не стоит на месте.

– Эх, Кристоф, Кристоф! Ты, я вижу, обеспеченный человек, иначе бы не занимался писательским делом; а я – человек за бортом! Чтобы не утонуть, стараюсь цепляться за каждую соломинку, но, кажется, погружаюсь всё глубже и глубже. Хм! Ну, да это всё вздор! Ты прав. Что верно, то верно – жизнь не стоит на месте. Оставим этот разговор. Ты, я вижу, торопишься? Что ж, не буду задерживать тебя. Иди. – Он пожал Кристофу руку, но не отпускал её, не давая ему никакого другого выбора, как только стоять и слушать продолжение его исповеди: – Ты, впрочем, не думай чего-нибудь очень плохого обо мне. У меня всё-таки есть надежда улучшить материальное положение моей семьи. Я, например, если не удастся найти работу по специальности, могу работать на менее оплачиваемой работе. Я не стыжусь этого. Я в этом совершенно уверен. Нужна только твёрдость, чтоб переступить эту планку. Ох, жестокое время, Кристоф! Ох, жестокое… Но уверяю тебя, я обязательно подыщу себе работу. Завтра или послезавтра; по крайней мере, за эти два дня – наверное. А если не найду, что же я тогда буду делать? Я тогда умру… да, да я готов к этому! Безденежье хуже смерти! Я бы и рад уже быть мёртвым, но жена, понимаешь!.. Каково жить-то ей без меня? Выходит, что помереть мне никак нельзя. Одно жаль, что я не совсем здоров, поберечься бы нужно. Пожалуй, поздновато спохватился… Но – это уже неважно! Была бы работа, а там и о здоровье позаботиться можно будет, не правда ли? А пока завтра или послезавтра во что бы то ни стало нужно трудоустроиться. – Излив душу, Генрих Шнайдер вспомнил о том, что всё ещё держит руку Кристофа, и отпустил её: – Да, кажется, я несколько задержал тебя. Иди. У каждого в жизни свой путь. Я рад, что у тебя есть любимое дело.

– Доброго здоровья вам, господин Шнайдер. Желаю вам найти работу по душе и утвердиться крепко на своей дороге! Вы человек честный, из-за этого и страдаете; подумайте!.. – сказал Кристоф и ушёл.

А вскоре он уже звонил в дверь, за которой находился литературный агент Лукас Фишер – его друг, отец, исповедник, поверенный и юрист. В одном лице.

Лукас Фишер встретил его приветливо. Ещё бы! Писатель, чьи произведения известны по обе стороны Берлина; автор многочисленных романов о судьбах человеческих. Пока фортуна благоприятствует. Лукас Фишер тотчас же отложил свои дела и принялся оценивать творение. Судя по выражению лица его, оно ему понравилось.

Сочинял Кристоф и в самом деле прекрасно, лучше, чем делал что-либо другое. В умении писать увлекательные романы сказались годы упорных трудов. Так что муки его не пропали даром.

Что касается Лукаса Фишера, то его можно смело назвать спасителем многочисленного отряда начинающих писателей. Устраивая дебюты взявшимся за перо, он многим открыл двери в будущее. Ему чуть больше сорока, но выглядел он значительно моложе; чуть ниже среднего роста, не обросший жирком, которым покрываются души важных персон.

Странно всё происходит в писательском мире: захочешь пробиться в круг «самых-самых», так не сможешь, а затем случай, некая случайность – и ты там, в кругу «самых-самых». Вон куда занесло! Главное, как танцующий пьянчужка, не сбиться с круга!

Кристоф вздохнул и шевельнулся в чересчур уютном кресле. Однако же как удобно в нём! Он взял со стола газету, прочёл несколько строк и задремал. Но сон длился недолго, через пару минут он очнулся от толчка в плечо.

– Хорош спать, Кристоф! – раздалось возле его уха. – Проснулся? Так вот, слушай, что я тебе скажу: в целом – роман не плох, но кое-что в нём требует доработки. Например, портретные зарисовки не очень-то выразительные. В общем, смотри заметки на полях – их не так много – и исправляй. Думаю, за неделю управишься.

– Нет, – качнул головой Кристоф, – за неделю не осилю. Лукас, я же не рассказ пишу, сам понимаешь; а кроме того, и здоровье погублю. Вон один мой приятель, тот по одному роману в год пишет, а другой и вовсе в три… Потому у них ни одной небрежности не найдёшь.

– Ну, хорошо, хорошо! Ах ты, обидчивый! – протянул Лукас, похлопав Кристофа по плечу, что любил делать при всяком удобном случае, лишь бы добиться своего. – Я ведь так, спроста сказал. Ну, хоть не за неделю, так уж за две… Пиши, друг, пиши поскорее! Роман-то неплохой, наверняка напечатают, а там, глядишь, и второе издание будет. Тогда опять деньги…

Чёртовы деньги, никуда без них! Мало денег – бедный стол, значит, и меньше друзей соберётся за ним. Нет денег – вовсе одинок, разве что проблемы не покидают тебя. А что с ними напишешь? Ничего достойного! Умом это Кристоф сам понимал. Безденежье ведёт в глубины депрессии, а стало быть в стремлении заработать деньги нет ничего постыдного. Откажешься, будешь писать в стол. Надо решать. Решать быстро. Деньги, деньги!.. Сердце сжало от острой жалости к себе. Представилась квартира: пустые шкафы на кухне, в гостиной на полках кипы никому не нужной макулатуры… Не квартира, а хранилище рукописей. И Кристоф, разумеется, сдался. Настал миг ответить. Он нервно дёрнул головой, сглотнул и пробурчал:

– Что ж, ничего не поделаешь, придётся изрядно попотеть. Буду трудиться дни и ночи.

– Ну да… конечно, Кристоф. Сам понимаешь! Что тут ещё объяснять!

– Да понял я, понял. Всё в порядке.

Конечно, всё в порядке. Просто добрые люди будут спать ночами, он – работать; находиться в процессе творческого акта, всецело погрузившись в него, отвлёкшись от реального мира и почти не существуя в нём. Всё просто замечательно!

– Значит, договорились, – подытожил Лукас, – Иди. Успехов тебе! Доведёшь текст до приличного уровня, чтобы он был привлекателен коммерчески, сразу ко мне…

С этим добрым напутствием Кристоф покинул его и неторопливо зашагал по тротуару. Разумнее было бы поймать такси и прокатиться с ветерком, удобно устроившись на мягком сиденье, чем топать ногами, но как-то не хотелось – вернее, не задумывался над этим. Его мысли были заняты предстоящей встречей с девушкой.

Несмотря на вечерний час, было ещё много солнца, тепло уличного камня через ступни ног ползло вверх и расползалось по всему телу Кристофа, поднимая градусы настроения, которое ему очень кстати, ведь скоро он окунётся в стихию очаровательного воркования: «Ах, Кристоф, как же я рада нашей встрече!.. О, Кристоф, букет цветов, – это слишком, не нужно было тратить свои деньги!.. Ах, … !.. О, … !.. Ах, …!..»

Кристоф замедлил шаг. Шумя весёлой жизнью, мимо него пронёсся автомобиль с прицепным фургоном для автотуризма. Он с завистью смотрел ему вслед; всё, чего ему хотелось, – пуститься за ним. Там, вдали от городской суеты, хотя бы пару дней отдохнуть на природе. Сердце у Кристофа заныло – распорядок его дней на ближайшие две недели ясен: писать и писать. Об отдыхе не может быть и речи!

Пройдя немного, он свернул направо и медленно побрёл по тротуару. Этот вечер он не планировал работу за письменным столом. У него свидание!.. Кристоф даже начал раздумывать о женитьбе: «Может быть, в браке всё иначе? А вдруг сунешься – и окажешься в ловушке? Пойдут дети… их крики… Начнутся скандалы с женой, её мамой и так далее. В семейной жизни ведь всякое бывает. Впрочем, когда-нибудь жениться надо. В браке плохо, а одному ещё хуже. Однако о какой женитьбе раздумывать с моим непостоянным заработком? И верно, чем я женщину привлеку, кроме денег? Своими романами? Это вряд ли! Женщине подавай серьги, перстни, кофточки… и подороже, чем у её подруг! Как ни крути, всё сводится к деньгам. Прав был господин Шнайдер: безденежье хуже смерти! Сколь бы дико не прозвучали слова его, возражать было глупо. Когда колотит из-за пустого кошелька, и не такое наговоришь! Окажись Шнайдер сейчас на своей прежней работе, он стал бы вновь самим собой. А так у него всё вкривь и вкось. И всё же Генрих Шнайдер – добрейшей души человек, несомненно…»

Карусель мыслей постепенно раскручивалась, казалось, вот-вот пойдёт вразнос. Уже представлялась забавная картина: Господь послал рабам своим в знак верности деньги, много денег, весь город ими усыпал – падай на колени и греби, греби… их как песка на пляже! Бургомистр Берлина в растерянности смотрит в небо, машет руками и кричит Всевышнему, чтоб прекратил развращать горожан. Генрих Шнайдер, наоборот, пришёл в восторг. Чувство, что все вокруг презирают его, малообеспеченного, исчезло само собой, как в полдень тень…

Волосы дыбом – столько денег! Это же какую свадьбу можно сыграть! И Кристоф с преувеличенным интересом вновь задумался о собственной свадьбе. Как по усыпанной деньгами центральной городской площади поведёт свою возлюбленную под венец. На них будут самые дорогие свадебные наряды… Стоп! А если он ей не понравится?

И только он начал обдумывать сложившуюся ситуацию, как вдруг увидел женщину; она сидела на лавочке и глядела куда-то вдаль, словно заворожённая. На вид ей было около пятидесяти лет; рост чуть выше среднего, лицо блеклое, неприметное, глаза – карие, уже наметились морщинки возле век, на висках клочки седых волос.

– Добрый вечер, – присев рядом с ней, заговорил он. – Меня зовут Кристоф Шульц. А вас?

– Эмилия Уль. И что?

– Вид у вас какой-то очень печальный. Что-то случилось? Почему вы расстроены?

Женщина ничего не отвечала какое-то время, а потом выпалила:

– Вам-то какое дело?

Слова её показались Кристофу невероятно жестокими. «Как у неё только язык повернулся! Неблагодарная!» – возмутился про себя он. А заворожённые глаза её тем временем уже смотрели на него, но не видя его, – Кристоф в этом был абсолютно уверен. И ему тотчас же пришло в голову, что эта женщина сбежала из сумасшедшего дома.

– Извините, я не хотел вас обидеть, – терпеливо стал объяснять ей Кристоф. – Поймите меня правильно, у меня достаточно забот с устройством собственной жизни, и мне некогда лезть в чужую, но так уж вышло, что, проходя мимо, я взглянул на вас, и меня охватило волнение. Я вдруг встревожился – а что если вам требуется помощь?