Костяной капеллан

– Утро доброе, начальник, – поприветствовала она.

Кивнув ей в ответ, я встал и направился на задний двор, чтобы справить нужду. Кухню, увидел я, обобрали подчистую, все шкафы и ящики были нараспашку, а всё съедобное из них уже выгребли. Умел-таки Котелок добывать провизию, тут надо отдать ему должное.

Я остановился на грязном дворике за трактиром, и моя струя слилась с утренней моросью. Было зябко, а всё вокруг как бы окрасилось цветом свежего дерьма. Может, городок этот пока ещё не вымер, но было видно, что осталось ему недолго, а прибытие нашего полка, несомненно, ускорит его кончину.

Возвёл я глаза к низко нависшему небу и прикинул, что время где-то час после рассвета. Подтянул и подпоясал портки, затем прислонился ненадолго к двери и задумался.

Вот мы уже в трёх, ну, может, четырёх дневных переходах от Эллинбурга. Уверен – в этом городке полк распадётся. Здесь повсюду земледельческие угодья, а ребята по большей части из сельских, и им не терпится вернуться к родным полям, жёнам, свиньям да овцам. Кому повезло, тем даже есть к чему возвращаться. Ну а мы с Йоханом выросли в городе, так же как Лука Жирный и Котелок. Взрослели мы вместе все четверо, вместе учились в школе. Эти двое знали, что у меня за дело, а Лука до войны нам в нём нет-нет да и подсоблял. Малый был он добрый и при необходимости очень изворотливый. Может, он и был жирен, но при этом силён, а уж дрался отменно. О, Госпожа, и умел же он драться!

Из Котелка боец был никудышный, зато он умел воровать и готовить пищу, и этими двумя умениями приносил огромную пользу. Во всяком случае, в полку, где драться умели почти все, а вот готовить – едва ли, ему цены не было. Я был рад тому, что он тогда влился в нашу братию, рад я был и тому, что теперь он у нас в отряде.

Чем же займутся в городе остальные – сэр Эланд, Брак, Стефан, Анна Кровавая, Борис, Ник Нож и все прочие? Сэр Эланд говаривал – бывал он, дескать, в Даннсбурге, даже при дворе, впрочем, верить этому стоило не больше, чем басням о его предполагаемом рыцарстве. При дворе – при дворе той самой королевы, сражаясь за которую, мы прошли всё это адское пекло, – не очень-то жаловали подобных сэру Эланду. Я даже толком не имел понятия, какая она из себя, королева-то. И всё же сэр Эланд так красочно плёл, что, ежели ты глуп или пьян, то во хмелю его россказни покажутся даже в чём-то убедительными, так что, полагаю, он, на худой конец, и впрямь видел какой-нибудь город. Впрочем, точно не Эллинбург. Там-то он явно не был. Выговор его походил на южный или западный, ну а мы вот уж несколько недель двигались на север. Там, на севере, был наш дом – вдали от границы. Вдали от войны. Там, среди холодных болотистых холмов, набирали наш полк, и там же он вновь распадётся.

Я не знал, что станется с ребятами. Тех, кто думал, что вот воротятся да и заживут, как жили раньше, поджидало, насколько я мог судить, неприятное открытие. Жёны их, скорее всего, околели от голода или от чумы, либо сбежали с первым, у кого нашлось для них что-нибудь съестное. Овец их отымели, свиней сожрали, поля сожгли. В такие уж времена мы жили.

Да, мы победили, но какой ценой? Ради этой победы королева ввергла страну в нищету, вымерла вся торговля, затем сменилась погода, пропал урожай, а потом ещё и чума. Человек суеверный сказал бы, что все эти беды связаны, только насчёт этого не знаю. Я капеллан, а не мистик, а Госпожа не давала ответа.

Я отбросил с головы капюшон и провёл пальцами по волосам – пусть дождик их чуток промочит. Приятно было просто постоять вот так, вдохнуть свежий утренний воздух, подставить лицо каплям, послушать, как они стучат по лужам. Вспомнились мне дни войны, удушающая пыль и иссушающая жажда, грохот пушек и едкий пороховой дым. Дождь приятно обмывал и освежал кожу. Под Абингоном же не было ничего чистого или свежего: только огонь и пыль, дерьмо и смерть, люди, подыхающие от ран, и реки крови. Чего бы мы тогда ни отдали за такой вот прохладный дождик! Чего бы мы тогда ни отдали…

Я ощутил, что кто-то тронул меня за плечо, и развернулся быстрее, чем понял, что к чему. Укоризна выскользнула из ножен, сталь соприкоснулась с живою плотью. Меч оказался у шеи Йохана раньше, чем я узнал брата. Он только ошарашенно уставился на меня, и огни моих воспоминаний отразились в его затравленных глазах. Я на мгновение замер – с колотящимся сердцем и клинком у горла своего брата. Где-то на другой улице заржала лошадь, и заклятие пало. Я спрятал клинок и натянул капюшон на мокрые волосы.

– Чего? – спросил я.

Йохан замотал головой. Прошёл за мной, не говоря ни слова, во двор – дождь к этому времени усилился. Снял штаны и справил нужду прямо под открытым небом, невзирая на погоду и всё остальное.

– Домой, – произнёс он, завершив начатое. Зашнуровал штаны и взглянул на меня, а по его спутанным космам стекали ручейки. – Вот мы и идём домой. Тётушка Энейд дело-то ведёт?

Я пожал плечами.

– Сказала, что будет. Там увидим, правильно? Как доберёмся. Ты да я, Йохан, и твой отряд вместе с моим.

– А что, чёрт возьми, если не ведёт?

Я посмотрел ему в глаза.

– Что ж, в таком случае у нас есть два отряда, и мы вернём то, что нам причитается.

Йохан кивнул. Это-то он от меня и хотел услышать. Братцу моему воевать не надоело, это было явственно видно. Враг, положим, был повержен, но та внутренняя тварь, что его толкала, то зверское душевное начало, что досталось ему от отца, – его было не преодолеть. В этом отношении мы с ним различались. У меня в душе отец оставил холодного дьявола, а дьявол Йохана был бешен и горяч.

Он рассмеялся. Уж не знаю, что именно его развеселило на этом дворе, где конского навоза было больше, чем грязи.

– Ребятам, чёрт возьми, в Эллинбурге понравится, а?

И снова я пожал плечами. Допускаю, что, возможно, и нет, но в итоге они привыкнут. У городской жизни свои преимущества, научить ребят их видеть будет моей задачей.

– Ну скажи уже чего-нибудь, чёрт возьми, Томас, – не выдержал Йохан. С неба теперь уже хлестало как из ведра, так что я отступил на полшага в дверной проём, чтобы вконец не вымокнуть. Йохан же, казалось, вовсе не замечал ливня, который тем временем залеплял ему лицо вымокшими клочьями нечёсаных косм.

– Что такое? – спросил я.

– Как же так, ты – и ёбаный капеллан?

– Я произнёс клятву. Принял обет.

– И всё, что ли?

– А что ещё надо-то?

Служение нашей Госпоже Вековечных Горестей не подразумевало учения и знания священных книг. Она – не богиня учёных мудрецов, мистиков, торговцев или политиков. Она – солдатская богиня, а большинство солдат и читать-то толком не умеет. Забавно, многие ведь считают, будто у солдат есть какой-то бог войны. Ну да, хрен там есть. У рыцарей-то, понятно, есть такой бог. У настоящих рыцарей, то есть не у жуликов вроде нашего сэра Эланда. У них есть свой железный бог славы и воинской доблести, с длинной пикой в руке и верхом на могучем звере. Ну а нам, простым солдатам, не нужно славы или почестей. Нам бы только не сдохнуть, хотя бы сегодня. Это-то и дарует наша Госпожа, если повезёт и если биться храбро. Вот и всё, что у нас было, и на что могли мы уповать на этом свете.

Йохан встряхнулся, брызги с его волос смешались с дождём.

– Но почему?

Я опять пожал плечами.

– А почему нет-то? В отряде нужен был капеллан, раз уж наш поймал как-то стрелу в горло на переправе. Что капеллан делает? Выслушивает людей. Ведёт за собой отряд. Это и я могу.

– Да тебе же плевать на людей, – возразил Йохан, шагнув ко мне. – И всегда, чёрт возьми, было плевать!

– А кто сказал, что тебе когда-то было не плевать? – ответил я. – Выслушивай и веди, сказал командир. А чтобы не плевать, такого он не говорил.

Йохан расхохотался с такой силой, что из левой ноздри у него вылетела сопля.

– Едрёна монахиня, Томас, ты – и ёбаный капеллан!

– Ну да, – ответил я. – Я – капеллан.

Тогда он взглянул на меня, почуяв, что тон мой сменился. Я на братца не сердился, но у него едва не вырвалось нечто такое, чего я не вынес бы. И по нему было видать, что он и сам это знает. Йохан смахнул с лица намокшие пряди и без единого слова ввалился в трактир. Когда он ушёл, я позволил себе минуту отдыха, стоя в дверях и просто вдыхая дождевую свежесть. Но за Йоханом нужно было приглядывать. Я дал ему пару минут форы и проследовал за ним в общую комнату. Парни уже почти все пробудились, и его, и мои, а между ними посреди комнаты отчётливо просматривалась разделяющая черта, отчего мне стало не по себе. Я шагнул прямо в этот пустой промежуток между двух отрядов и встал спиной к стене, чтобы видеть и одних и других. Йохан, как я заметил, сидел со своими, обсыхая на полу.

– Значится так, – сказал я. – Слушайте меня, ребятки. Для тех, кто не знает, – звать меня Томас Благ. Я старший брат Йохана и капеллан Госпожи нашей, – тут я приумолк на время, чтобы сказанное дошло до двух или трёх парней Йохана, которые слишком были пьяны или тупы, чтобы понять это ещё вечером. – Войне конец. Мы победили, хотя так вроде и не скажешь. Мы победили, а теперь мы – ничто, кучка никому не нужного сброда. Так вот, я скажу – на хрен так жить! – я вновь приумолк, глядя на кивки и слушая одобрительное хмыканье с обеих сторон. Со своим отрядом я сей вопрос ещё не обсуждал, но теперь самое время. Как по мне, пусть послушают все вместе. Полк распадётся в этом городке, как уже писалось. Большая часть хотела бы вернуться к своей довоенной жизни, точнее, тому, что от неё уцелело, но мне нужно удержать свой отряд при себе. Свой, а также Йохана, если, конечно, удастся. – В трёх-четырёх переходах к северу отсюда лежит Эллинбург. Мы там выросли – я, Йохан, и Лука Жирный, и Котелок. У меня в Эллинбурге дело, и довольно прибыльное. Неплохие денежки можно заработать. Видит Госпожа, что армии вы больше не требуетесь, зато требуетесь мне. Я не из благородных, чтобы нос задирать почём зря, капелланом тоже был не всегда. Это армия меня таким сделала, а так мы с вами из одного теста. Батька мой был каменщиком, а я ходил у него в подмастерьях. Так оно и шло, покуда я не решил, что хватит мне гнуть спину, таская кирпичи для богатых домов. У тех, кто пойдёт со мной в Эллинбург, будет там работа, еда в брюхе и деньги в карманах. Складно ли звучит, ребята?

По всей комнате одобрительно закивали – все, кроме сэра Эланда. Он, как я заметил, лишь следил за мной, прищурившись, своим скользким взглядом. Было бы правильно уже тогда его прикончить. Но я, пересилив себя, выкинул его из головы и продолжал:

– Вот и славно. Жду всех: и свой отряд, и своего брата. Будете со мной – порадуете Госпожу нашу, ну и меня заодно. Ну а нет, так на нет и суда нет, дверь открыта, а дорогу на юг вы знаете. Вот и катитесь.

К двери не двинулся никто. В итоге это давало мне в распоряжение человек двадцать или около того. Отчасти мне хотелось, чтобы сэр Эланд взвалил на себя свой краденый щит да ускакал ко всем чертям на своем краденом жеребце, но он лишь сидел, глядя на меня, с утренней кружкой пива в руке. Я кивнул.

– Ладно. Выпейте, сходите по нужде да готовьтесь в дорогу – через час выступаем.

Глава четвёртая

В Эллинбург мы въехали через три дня, на закате. Йохан – по правую руку от меня на своём сухопаром чалом мерине, Анна Кровавая – по левую на своей серой кобыле и сэр Эланд – позади на краденом боевом коне, а за нами – вереницей девятнадцать пеших. Когда мы приблизились к городским стенам со стороны южных ворот, стража подозрительно на нас покосилась, но поди-ка откажи солдатам, что воротились с войны. А особенно если во главе у них – капеллан в сутане. Топот конских копыт гулко разнёсся по проходу в проездной башне, а затем, миновав ворота, оказались мы в самом городе.

В ноздри мне, будто кулак в морду, шибанул запах. Эллинбург – город промышленный, и нет в нём числа сыромятням, плавильням и кузницам. Берег речки, что ограничивает город с востока, облепили мануфактуры и превратили её своими сбросами в загаженную клоаку. Я здесь вырос, и всё же за три года войны запах этот успел благополучно забыть. Чтобы успокоить свою кобылу, я потрепал её по гладкой вороной шее. Кобылу эту в своё время пожаловал мне лично сам командир, когда я принял жреческий сан. Лошадь была деревенская, и, очевидно, непривычные шумы и запахи её тревожили.

Через плечо оглянулся я на отряд. Лука Жирный весь расплылся в улыбке, а Котелок таращил глаза на пол-лица, упиваясь знакомыми видами. Двое или трое из остальных парней слегка позеленели, а какой-то из Йохановых селян так и вовсе, согнувшись, блевал в канаву. Я усмехнулся.

– Добро пожаловать в Старого Смердюка! Добро пожаловать в Эллинбург!