История с привидениями

Ее улыбка стала более дерзкой:

– А это важно? Ты прямо все хочешь знать.

– Что ты имеешь в виду – «просто люди»?

– Они просто люди, их фамилия Митчелл. Вот и все.

– И ты сама изменила свою фамилию?

– Ну и что?

– Не знаю… – Это было правдой.

Они смотрели друг на друга. Он сидел на краю кровати, прятал за спиной нож и сознавал: что бы ни случилось, он не сможет пустить оружие в ход. Он подумал, что Дэвид тоже не смог бы отнять жизнь – у кого угодно, кроме себя самого, что он и сделал. А девочка, похоже, знала, что он прячет нож, мелькнула мысль. И просто не воспринимала это как угрозу. Для нее это и не было угрозой. И сам он не был ей угрозой. Она ничуть не боялась его.

– Так, хорошо, давай сначала, – сказал он. – Кто ты?

Впервые с того момента, как она оказалась в его машине, девочка улыбнулась по-настоящему. Это была разительная перемена, не принесшая, однако, ему облегчения: никогда прежде она не выглядела такой взрослой.

Она сказала:

– Ты знаешь.

– Что ты такое? – настаивал он.

Она вся осветилась улыбкой:

– Я – это ты.

– Нет, я – это я. Ты – это ты.

– Я – это ты.

– Что же ты такое?! – вырвалось в отчаянье у него.

Затем на короткий миг он перенесся назад, на улицу в Нью-Йорке, и увидел перед собой уже не загорелую модно одетую незнакомку, а Дэвида: лицо брата было изъедено червями, и тело покрывала изорванная и гниющая одежда.

…о самом чудовищном…

Часть первая. После вечеринки у Джеффри

Как тоскливо сквозь ветви блистает луна,
Как уныло сквозь ветви блистает луна.

Блюз

I. Клуб Фантазеров: октябрьские истории

Первые литературные герои Америки были пожилыми людьми.

Роберт Фергюссон

Милбурн сквозь призму ностальгии

Ранним октябрьским утром Фредерик Готорн, семидесятилетний адвокат, вышел из своего дома на Мелроуз-авеню, Милбурн, штат Нью-Йорк, прогуляться пешком до своего офиса на Уит Роу, что начиналась сразу за площадью. Для ранней осени было непривычно холодно, и Рики оделся потеплее: зимнее твидовое пальто, кашемировый шарф и серая шляпа. Чтобы разогреться, он быстрым шагом прошелся по Мелроуз-авеню: мимо массивных дубов и стройных кленов, расцвеченных лишь тенями оранжевого и красного, – еще одно удивительно раннее прикосновение осени. Рики легко простужался, и будь сейчас градусов на пять холоднее, пришлось бы ехать на машине. Однако сегодня, укутав шарфом шею от ветра, он наслаждался прогулкой. Свернув с Мелроуз-авеню к площади, он почувствовал, что достаточно согрелся, и сбавил шаг. Рики не торопился на работу: клиенты редко приходили раньше полудня. Его партнер и друг Сирс Джеймс появится минут через сорок пять, и у Рики оставалось достаточно времени, чтобы легким шагом прогуляться через Милбурн, здороваясь со встречными и разглядывая то, что любил разглядывать.

А больше всего он любил разглядывать сам Милбурн – городок, в котором (за исключением лет, проведенных в университете, правовом колледже и армии) прошла вся его жизнь. Ему никогда не хотелось жить где-то в другом месте, хотя в первые годы после женитьбы его красивая и неугомонная жена частенько жаловалась, что Милбурн уныл. Стеллу решительно тянуло в Нью-Йорк. Это была одна из его побед. Рики казалось непостижимым – как может Милбурн казаться скучным: если семьдесят лет пристально наблюдать за жизнью города, можно услышать поступь столетия. А если столько же наблюдать за Нью-Йорком, полагал Рики, то услышишь в основном лишь звуки жизни одного Нью-Йорка. Ему казалось, что здания в Нью-Йорке появлялись и исчезали слишком быстро, жители двигались чересчур стремительно, закованные каждый в плотный эгоцентричный кокон. Кроме того, в Нью-Йорке по меньшей мере пара сотен тысяч адвокатов; в Милбурне же – от силы пять-шесть, и они с Сирсом на протяжении уже сорока лет были самыми выдающимися из них.

Он вошел в деловой район, начинавшийся за два квартала к западу от площади и тянувшийся еще на четыре квартала по другую ее сторону, и, проходя мимо «Риальто» – кинотеатра Кларка Маллигэна, – замедлил шаг, чтобы взглянуть на афишу. То, что он увидел, заставило его поморщиться. На постерах перед «Риальто» было окровавленное лицо девушки. Фильмы, что любил Рики, теперь увидишь разве только по телевизору: он полагал, что киноиндустрия сбилась с курса примерно тогда, когда ушел на пенсию Вильям Пауэлл. (Он также полагал, что Кларк Маллигэн того же мнения.) Слишком многие современные фильмы были похожи на его сны, ставшие за последний года такими живыми и отчетливыми.

Рики с облегчением отвернулся от кинотеатра. Время оставило заметные следы на первых многоэтажных зданиях Милбурна: даже деревья казались моложе домов. Он шел, под носками черных лакированных туфель хрустели листья; он шел мимо домов – близнецов тех, что на Уит Роу, – а следом за ним летели воспоминания о его собственном детстве, связанные с этими улицами. Он улыбался, а если бы кто-нибудь из тех, с кем он здоровался, спросил, о чем он думает, он бы, наверное, ответил (если бы позволил себе такую напыщенность): «О чем? О тротуарах. Я частенько думаю о тротуарах. Одно из моих самых ранних воспоминаний – это как проложили тротуары вдоль всей Кендлмейкер-стрит, прямо отсюда – и к площади. Тогда еще блоки привозили на лошадях… Видите ли, тротуары внесли больший вклад в развитие цивилизации, чем двигатель внутреннего сгорания. В старину весной и зимой приходилось плестись по колено в грязи и невозможно было войти в гостиную, не испачкав пола. А летом всюду столько пыли!..» Разумеется, припомнил он, гостиные канули в Лету как раз тогда, когда появились тротуары.

На площади его ожидал еще один неприятный сюрприз. Некоторые деревья, окаймлявшие широкий газон, стояли почти голые, а у большинства других имелись, по крайней мере, несколько полностью облетевших ветвей; и, хотя, как Рики и полагал, листва еще была полна осеннего разноцветья, последняя ночь изменила баланс, и теперь на фоне ярких листьев отчетливо виднелись черные ветки, тянувшиеся словно кости рук и пальцев скелета и напоминавшие: идет зима. А площадь усыпало мертвой листвой.

– Привет, м-р Готорн! – сказал кто-то рядом.

Он повернулся и увидел Питера Барнса, старшеклассника, чей отец был на 20 лет моложе Рики и входил в дальний круг его друзей. Ближний же круг состоял из четырех мужчин его возраста – прежде их было пятеро, но Эдвард Вандерлей умер почти год назад. Ему стало совсем грустно, а грустить в его сегодняшние планы не входило.

– Привет, Питер, – откликнулся он. – Ты же должен идти в школу.

– Сегодня уроки на час позже: опять отопление неисправно.

Питер Барнс стоял рядом с ним – симпатичный парень в лыжном свитере и джинсах. Его темные волосы казались Рики очень уж по-девчоночьи длинными, но разворот плеч обещал в будущем, когда парень начнет мужать, фигуру намного крупней, чем у его отца. Хотя девушкам, скорее всего, его волосы не казались девчоночьими.

– Гуляешь?

– Точно, – ответил Питер. – Иногда приятно просто побродить по городу, посмотреть туда-сюда…

Рики едва не просиял:

– Что ж, это верно! Я тоже так считаю. Я всегда любил прогулки по городу. Странные мысли иногда приходят в голову. Я как раз думал о том, что тротуары изменили мир. Они сделали нас цивилизованней.

– Да? – произнес Питер, удивленно глядя на него.

– Знаю, знаю – я говорю о странностях, что приходят порой мне в голову. Как поживает Уолтер?

– Прекрасно. Он сейчас в банке.

– А Кристина – тоже все хорошо?

– Конечно, – сказал Питер, и Рики почувствовал холодок в ответе на вопрос о матери. Что-то не так? Он вспомнил, как несколько месяцев назад Уолтер пожаловался ему, что Кристина в последнее время не в духе. Однако Рики, заставшему родителей Питера еще подростками, их проблемы всегда казались чуточку надуманными: какие могут быть серьезные проблемы у людей, перед которыми распахнут весь мир и впереди вся жизнь? – А знаешь, – сказал он. – Мы целую вечность не разговаривали так. Отец еще не смирился с твоим решением отправиться в Корнелл?

Питер криво улыбнулся.

– К сожалению. Он, наверное, не знает, как трудно поступить в Йель. В его годы это было намного проще.

– Это точно, – ответил Рики, вспомнив обстоятельства его последнего разговора с Питером Барнсом. Вечеринка у Джона Джеффри: тогда погиб Эдвард Вандерлей.

– Ну, ладно, я пойду, поболтаюсь немного по универмагу, – сказал Питер.