Писец. История одного туриста

Профессор засобирался на свою конференцию, а мы встретились с новым клиентом.

Это была молоденькая девушка, красивая, но помешанная на ренессансном искусстве. Её папа, богатый промышленник, дал избалованной девочке пару миллионов, чтобы она приобщилась к этому самому искусству и воплотила свою мечту, а мечтала она познакомиться с любезным Леонардо.

Курировать переход доверили мне. Я как раз получил обещанный денежный перевод из Южной Америки – Сильвия сдержала-таки своё слово – и приступил к работе в прекрасном расположении духа.

Я стал обеспеченным джентльменом и мог позволить себе относиться к работе, как к хобби. Но были и обязательства перед Каннингемом, которые он закрепил на бумаге. Эти обязательства, честно сказать, мешали почувствовать себя свободным в полной мере.

Я пытался, втайне от Каннингема, для которого выгода стояла на первом месте, и Патриции отговорить юную особу от тура, потому что шансов выжить у неё не было – она была инфантильной и имела для такого увеселения неподходящую, тонкую психическую организацию, с которой можно с лёгкостью растеряться в непривычных условиях.

– Ты не увидишь больше родителей. Даже если ты выживешь там, вернуться ты вряд ли сможешь, – говорил я ей.

– Это не важно. Лишь бы Леонардо меня не отверг! – отвечала она.

– Он не интересуется женщинами. Тем более, что ты можешь предстать перед ним беззубой старушкой с клюкой и катарактой.

– А если я сменю пол?

Такой вопрос поставил меня в тупик. Я даже поинтересовался у Патриции, потому что возможность смены пола для вояжа нами ни разу не обсуждалась.

– Забей! Пусть идёт в чём есть! У нас нет времени на эксперименты, – ответила Патриция со свойственной ей краткостью.

– У нас нет времени. Дырка откроется ненадолго, а пол сменить – не коньяка выпить, – сказал я девочке и дал нужные инструкции.

Она покивала своей головкой и сказала, что всё понимает, и сделает всё как надо.

В общем, она подписала необходимые документы и умерла во Флоренции с улыбкой на юном лице.

Я всё же надеюсь на то, что она осталась жива в пятнадцатом столетии, и прожила жизнь в окружении любимых художников и философов, а не отправилась на костёр по обвинению в домогательствах к придворным живописцам.

Вероятно, всё же не нужно идти на поводу у своих детей и выполнять любую их прихоть.

Я тут же вернулся в Лондон. Профессор похвалил меня, перевёл добрую сумму денег на мой счёт и свалил на свою конференцию.

Мы были в номере нашей гостиницы, и Патриция налила мне коньяка.

– Давай, выпьем. Возможно, сегодня мы приблизимся к разгадке тайны, – сказала она.

– Какой тайны?

– Якоб, ты что? Ты забыл, что мой отец пропал, и я до сих пор не знаю, что с ним случилось.

– Ах, ты об этом…

– А о чём ещё можно говорить в такой чудесный день? Сегодня мы пойдём к Каннингему и заглянем в его подвал.

– Почему подвал?

– Потому что туда он не пускает даже Батлера. Что он там прячет?

– Но ведь профессор в Америке утирает носы своим научным оппонентам и вернётся не раньше субботы.

– В этом-то вся соль! Мы будем там без него!

– Ты с ума сошла! Уверен, ему это не понравится!

– А он и не узнает.

Я думал, рассказать ли Патриции о чудесном чипе в её голове, или нет. Не хотелось травмировать и без того шаткую психику беременной женщины такими жуткими подробностями, тем более, что я не знал, как можно было этот чип достать. Мне казалось, что этим я могу навредить.

– Патриция, не нужно этого делать! Каннингем с нами расправится!

– Я договорилась с Батлером. Он нам поможет!

– Батлер? Он нас сдаст! А Каннингем растворит!

– Не сдаст! А если сдаст – мы его сами растворим к чертям собачьим! А если Каннингем не войдёт в наше положение, мы и его растворим! Я ни перед чем не остановлюсь! Я должна найти долбаного отца!

– Тише, прошу тебя. Боюсь, мы не успеем всех растворить – у Каннингема всегда найдётся козырь в рукаве!

Мне не нравилась эта идея моей боевой подруги – я знал, что профессор лишь с виду такой безобидный учёный, что это была лишь оболочка, а внутри скромного предпринимателя сидел расчётливый и беспощадный физик с неуёмным честолюбием вкупе с чрезмерным авантюризмом и непомерной жаждой наживы. Вот, кто бы не остановился ни при каких условиях и ни перед чем, так это Каннингем, скажу я вам.

Но в тот день я, по какой-то причине, так и не решился рассказать Патриции о чипе, о чём до сих пор жалею.

Более того, быть может, это то единственное в моей жизни, о чём я жалею даже по прошествии стольких лет.

И я не знаю, почему я так поступил тогда. А может, и знаю, но не скажу, даже под пытками.

В общем, я пошёл на женском поводу и согласился проникнуть в дом Каннингема без его ведома.

Мы приехали в поместье, а рыжий Батлер впустил нас в особняк.

– Только быстро! Я отключил камеры, но я не могу долго их не включать, – сказал Батлер. – Он может в любой момент заметить, что камеры не работают.

И тут Батлеру позвонил сам Каннингем и приказал как можно скорее устранить неполадку с камерами, сказал, что места себе не находит и переживает за свой любимый особняк с уникальной коллекцией.

– Он пригрозил уволить меня и растворить, – сказал Батлер после разговора с профессором.

– Я не сомневаюсь, что он это сделает, – сказал я с надеждой на то, что Батлер одумается и выгонит-таки нас с Патрицией вон.

Но Батлер нас не выгнал, собака. А ведь всё могло пойти по другому сценарию, и Якоба Гроота не мучили бы угрызения его долбаной и сопливой совести. Да и Патриция хороша, скажу я вам!

– Батлер, у нас ведь был уговор! Я выполнила свою часть, теперь твоя очередь! – сказала она. – Если ты не проведёшь нас в подвал, станешь моим врагом! И тогда – берегись!

– Пойдёмте! – сказал Батлер и повел нас в подвал. – Профессор всегда бывает там один, мне он запрещает спускаться, но я знаю где ключ.

Пока мы шли, я поинтересовался у Патриции, что за уговор был с Батлером.

– А что за уговор с Батлером, Патриция? И какую часть ты выполнила? – спросил я.