Писец. История одного туриста

– Что?! Вздумал перечить?!

Гера подошла к Марцеллусу и с размаху двинула ему по морде.

– Лежать! Мерзкий раб! Смазливая харя!

Я упал на пол.

– Вздумал перечить мне?! Я напомню тебе, кто ты есть! Я покажу тебе твоё место! Раб! Раб! Раб!

Она с особенным старанием повторяла слово «раб», и каждый раз это весёлое слово сопровождалось болезненными ударами прелестной ножкой по симпатичному лицу и по молодым ещё почкам старины Марцеллуса.

И что на неё нашло?

Но не бывает худа без добра, скажу я вам, – в тот день я узнал о назначении железных накладок на сандалиях Геры и в полной мере ощутил их чудесные прикосновения!

Добрая женщина знала, куда нужно бить, чтобы раб расчувствовался и потерял сознание от счастья, ощущение которого, как правило, приходит от чрезмерного внимания к рабу его господина.

Супруга успешного предпринимателя вошла в раж – она колотила ножками с завидным исступлением, и в какой-то момент я почувствовал, что внимание Геры к Марцеллусу лишает меня сознания. Я не захотел допускать такого поворота сюжета, потому что боялся потерять контроль над телом и уступить его своему Kewpie.

Я схватил своей правой рукой прелестную ножку Геры, которая к тому моменту уже успела украситься красной кровью по самое колено, и не отпускал её, чтобы она перестала, наконец, выбивать искры из глаз Марцеллуса.

В общем, иначе я тогда поступить не мог. Или-таки мог? Кстати, Марцеллус был готов потерпеть, скотина.

Была в нём такая унылая черта – поддаваться собственному терпению в неподходящих случаях. Я не раз ловил его на мысли о том, что если сейчас не потерпеть, то можно навредить.

Со всей ответственностью могу заявить, что, за исключением редких случаев, такая мысль может скорее навредить, потому что способна убивать добрые начинания и размывать готовность к эффективному действию. Но решительное действие, зачастую, – это тот инструмент, которым можно починить сломавшуюся реальность, скажу я вам. Да и боги любят помогать решительным и смелым, как их ни покрути.

Мой захват женской, но опасной ноги тоже не остался без внимания божественных сил, и дальнейшие события в моей истории могут служить крепкими доказательствами моих же утверждений.

Гера завопила с такой же оглушительностью, с какой вопит суровый охотник тамагочи всякий раз, когда жирный кабанчик обводит его вокруг пальцев.

На женский крик сбежались все, кто был на вилле и мог бегать.

Рабы стояли и смотрели как я сжимал женскую ножку в своих объятиях, а Гера поколачивала своими острыми кулачками уставшего Марцеллуса, но молчали в недоумении.

Интересно, кому они тогда сочувствовали – мне или Гере? А может, им было не до сочувствий? Ведь у людей могут быть и более важные дела, не так ли?

Когда прибежали Триксий с Дорис, я продолжал с завидной настойчивостью удерживать герову ногу. Честно сказать, я не помню, какая это была нога – правая или левая. Скорее всего, правая, потому что фазаньи крылья Гера брала с блюда правой, а не левой рукой.

– Триксий, он напал на меня! Эта смазливая харя напала на меня внезапно! Я вся в крови! Он хотел унизить меня при всех! Убей его!

Триксий подскочил к нам и вызволил жену из надёжного рабского капкана. Но он ещё и пнул Марцеллуса своей ногой!

– Ты что, сука?! Совсем озверел?! Писец! Твоё дело – считать и записывать, а не матрон унижать! – закричал добрый господин.

– Убей его, Триксий! Иначе он накинется и на Дорис! – кричала его супруга.

Вероятно, такой вариант устроил бы Дорис, но она промолчала с плебейской деликатностью.

– Не дай ему вкусить господского тела! – не унималась Гера.

– Он сейчас вкусит моего пинка!

Триксий ещё раз с размаху поддал Марцеллусу, но схватился за свою ногу.

Полагаю, у него не было такого опыта контактного воспитания рабов, какой наработала его супруга, поэтому сильные удары ногой для Триксия были не менее болезненными, чем для Марцеллуса. Да и железных накладок на сандалиях у него тоже не было.

– Папочка! Ты ушибся? – закричала Дорис, подбежала к отцу и обняла Триксия.

– Тебе нужно почаще напоминать рабам кто в доме хозяин, Триксий!

– Нога опять опухнет… – посетовал глава семейства.

– Я тебе потом покажу как правильно бить, чтобы ничего не опухало и синяков не оставалось. Меня Базилий научил, – сказала Дорис.

– Чего вылупились, долбаные морды?! Вам тут театр? Пошли вон! У вас дел нет никаких?! Вечером не поленюсь – каждого проверю! Кто не доделает свои дела – будет жрать дерьмо! – крикнула Гера рабам, и те в панике разбежались.

Женщина подошла с столу, на котором стояла ваза с фруктами и взяла себе виноградную лозу. Она принялась отщипывать по ягоде и с нервозностью отправлять их в свой финикийский рот.

– Вкусный виноград. Писца нужно наказать, Триксий! Убить его нужно!

– Гера…

– Убить, Триксий! Он уже на хозяев кидается! Он бешеный!

– Я не бешеный, – сказал я и выплюнул пару-тройку зубов. – Я не бросался на твою жену, господин! Она…

– Что?! Как ты смеешь, раб?! Молчать! – крикнула Гера.

Женщина выбросила сладкий виноград и изо всех сил ударила лежащего Марцеллуса ногой. Он застонал от боли и обиды.

– Видишь, Триксий? И никаких ушибов! – сказала Гера и показала на свою ножку с кровью Марцеллуса.

Триксий махнул на супругу своей рукой и доковылял с помощью дочери до кресла.

– Он стоит денег. Ты и так уже нескольких рабов загубила. Это убытки, Гера. Если бы я не запретил тебе списывать рабов, давно бы уже сухарики в воде размачивали!

– Триксий, ты хочешь, чтобы он нас унизил и убил?!

– Гера… Что ты такое говоришь?!

– А он это сделает – не сомневайся! Посмотри только, какая у него мерзкая харя со звериным оскалом! А зенки залиты кровью! Такой ни перед чем не остановится! А для тебя деньги важнее родной дочери! Убей его! Слышишь? Я настаиваю!

– Это может не понравиться Кайсару. Он уже спрашивал о Писце.

– При чём тут долбаный Кайсар? Это разве на его дочь кидаются рабы?

– Он Дорис не трогал.