Писец. История одного туриста

Автор

Платон Абсурдин

Жанр

Историческая фантастика

Год написания книги

2020

Теги

<< 1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 174 >>

На страницу:

Перейти

33 из 174

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

Затем зачитали приговор – имя одного из преступников я запомнил – Харрисон, и он был генералом.

Самообладанию Харрисона можно было позавидовать – он держался молодцом, и в отличие от висельников, ему дали возможность сказать последнее слово. И было слово. И слово это было крепким.

С вашего позволения, я не буду его цитировать, потому что оно выходит за рамки пристойности и может поколебать доверие к правдивости моего повествования.

Вероятно, Харрисон с приятелем напакостили от души, раз их признали виновными в государственной измене. Изменять государству – занятие неблагодарное и опасное для жизни. Если хочется изменить – измени супруге или своему доброму мужу, но не государству. Таков мой добрый совет.

Потом добровольные помощники развели костёр, а перед виселицей поставили деревянную скамью.

Волонтёров на роль палача на этот раз вызывать не стали – характер казни не допускал дилетантского подхода к делу. Потрошить и четвертовать – это вам не подставки ногами выбивать – тут нужна сноровка и выдержка.

На передний план вышел человек в длинном кожаном фартуке. Он был спокойным, и как будто не замечал толпы, – его движения были точными и размеренными – угадывался мастер своего дела, знаете ли.

Палач осмотрел топор и нож, а затем подал знак своим помощникам. Они сняли Харрисона с изгороди, связали ему руки и повесили рядом с казнёнными в первом акте.

Он задёргался, как и прочие до него, а толпа с восторгом наблюдала и аплодировала палачу.

Людей, вероятно, можно понять – ведь не каждый же день вешают целых генералов, да ещё с таким завидным профессионализмом.

Когда Харрисон начал терять сознание, его подхватили, перерезали веревку, раздели до нижнего белья и положили на скамью.

Генерал очнулся, а палач развязал ему руки и воткнул нож в упругое генеральское тело.

Харрисон вскрикнул, а из него полилась красная генеральская кровь.

Палач без суеты и спешки взрезал военному человеку живот и поднял окровавленный нож над своей головой. Зрители ликовали!

Но в этот самый момент, когда восторг публики достиг апогея, генерал приподнялся, что-то сказал, – вероятно, что-то обидное – я не расслышал, и с размаху заехал своей рукой палачу в ухо. Тот не ожидал нечестной игры от бывшего, но всё же военного человека, и растерялся, и даже выронил нож.

Да, Харрисон сыграл против правил, но настоящего мастера не сбить с толку, даже если действовать исподтишка, скажу я вам.

Палач схватил топор и одним ударом отсёк чудесному генералу Харрисону его голову. Это тоже было против правил, потому что, по правилам, голова освобождалась от тела лишь после изъятия внутренностей и отсечения конечностей.

Публика, конечно, простила палачу маленькую вольность, но требовала завершения процедуры, и палач доделал работу без лишних телодвижений и ненужных слов.

Мне был симпатичен этот Харрисон – жаль, что я не был с ним знаком.

Его приятеля разделали по всем установленным правилам – придушили, затем вспороли живот, достали кишки на его глазах, отсекли сначала руки, потом ноги, а потом и голову. Его криков слышно не было – он заглушался рёвом благодарной толпы.

Внутренности казнённых изменников Отечества покидали в костёр, отчего по площади разнёсся запах горелой плоти, а отсечённые части тел рассовали по большим корзинам, погрузили на повозку и увезли.

Я вернулся в тюрьму в подавленном настроении. Мало того, что сам спектакль потряс меня и ужаснул, но мысль о том, что мне тоже придётся покинуть мир под аплодисменты ликующей толпы не давала покоя.

Пускай, думал я, будут резать не моё тело, а тело Сэндлера, и кишки полетят в огонь не мои, но всё же хотелось избежать неприятных ощущений.

Всю ночь я твердил себе, что я должен вернуться в ресторан, что я обязан это сделать во что бы то ни стало, ведь там меня ждали любимая девушка и фазан под любимым соусом. А что может быть прекраснее для молодого ещё человека?

07

Утром меня вызвал толстяк-тюремщик – он был в отличном настроении.

– Как Вам вчерашняя казнь, мистер Сэндлер?

– Мне понравилось, – сказал я.

Толстяк предложил мне сесть и выпить, а я взял и не стал отказываться, знаете ли.

– Вы, наверное, заметили, что к Вам тут отношение иное, нежели к другим изменникам?

– Моя голова пока что при мне – я всё вижу и всё слышу.

– Это прекрасно, но временно. И времени осталось не много. Вас осудят и выпотрошат, как тех двоих.

Чиновник посмотрел на меня, а я смотрел в окошко позади толстяка и молчал – собирался дождь.

– Мистер Сэндлер, Вы – человек уважаемый, и я хочу дать Вам шанс.

Шанс мне давали уже второй раз в жизни – это меня тогда позабавило.

– Что Вы предлагаете? – спросил я.

– Свободу в обмен на…

– Фунты?

– Говорите тише. Вы догадливы.

– Давайте к делу, – сказал я.

– Всё просто – Вы говорите мне где храните деньги, я их нахожу и устраиваю Вам побег. Часть денег Вы сможете забрать с собой. Уплывёте в Америку, и про Вас забудут.

Толстяк, видимо, считал меня наивным простачком, и мне это не понравилось

– Мистер Джонсон, я Вам не верю, – сказал я.

Чиновник рассердился – он встал на свои ноги и заходил по комнате, как лев по клетке.

– Не валяйте дурака! Вы же хотите жить! Вы боитесь смерти! Все боятся долбаной смерти, мистер Сэндлер. Даже я!

Толстяк перекрестился, а я усмехнулся.

– У меня другое предложение, мистер Джонсон.

Тюремщик оживился.

– Рисковать будем вместе. Вы бежите со мной. Мы забираем деньги. Я отдам Вам половину и мы расстанемся. Уплывёте в Америку, и про Вас забудут.

– Заманчиво. Но… боязно. Говорю Вам честно!