Писец. История одного туриста

– Это было несложно – его пленил старый добрый ром! Хе-хе. Пускай отсыпается. Долбаные голландцы сваливают, так что, Сэндлер, оставим на Горее гарнизон, заполним трюмы, и в путь. Не скучай!

– Дайте воды!

– Получишь вместе со всеми! – сказал Уизли и скрылся наверху.

Я снова остался один и целый день отгонял мрачные мысли, которые то и дело у меня появлялись. Слова Уизли «получишь вместе со всеми» не прибавляли мне долбаного оптимизма.

Я не ошибся в своих ожиданиях – вечером мне подселили соседей.

– Сэндлер, принимай пополнение! – крикнул мне Уизли с палубы.

В трюм спустили больше двух сотен потных и грязных разновозрастных негров, а я запаниковал.

– Уизли, брось! Подними меня наверх! Я могу пожить в гальюне! Не оставляй меня здесь! – кричал я.

– Не оставлять, говоришь? А не ты ли оставил меня без гроша, да ещё с этой паскудиной – твоей толстожопой жёнушкой? Я не прощаю подлости, Сэндлер! Это только долбаные цветочки, поверь!

– Я дам тебе денег и порежу на куски толстозадую суку! Только подними меня наверх! Я не хочу с долбаными неграми!

– Сиди смирно, Сэндлер! Будешь вести себя тихо – тогда подумаю.

Это было ударом в междуножие, не иначе.

Долбаный Уизли оказался ещё большей скотиной, чем я предполагал, и следующие пару-тройку недель я проклинал его, Каннингема, и свои мелкие страстишки.

Так я покинул гостеприимную Африку. Корабль взял курс на Америку, и надежда вернуться в ресторан таяла с каждым днём.

16

«В тесноте – да не в обиде» – это не про наш случай, пожалуй. Теснота в трюме была такой, что сидеть приходилось вплотную к потным и грязным негритянским телам. Да и моё тело, полагаю, находилось не в лучшем состоянии, и источало не менее удушливую вонь. Но я её не слышал, потому что негритянские запахи сводили меня с ума.

Я успел занять место в углу – это добавило мне комфорта, но лежать не получалось.

Наверное, мне повезло, что невольники не знали, кто я такой – вероятно, иначе меня бы убили. А может, и нет.

Негры мало разговаривали между собой – поначалу они недоумевали, почему белый человек сидит вместе с ними в трюме, а не в красивой кают-компании, – это читалось в удивлённых взглядах, которые они то и дело кидали в мою сторону.

Они были запуганы до смерти белыми людьми, поэтому относились ко мне с некоторым почтением.

В трюмной темноте я различал лишь силуэты, а лица, тем более чёрные, сливались в одно. Зато я видел множество белых глаз.

Яркий свечной свет слепил меня, когда открывался люк и нам бросали еду или опускали амфоры с водой.

Воды давали в малом количестве – пить хотелось всё время и за неё приходилось бороться – когда открывали люк, я вскакивал и с криком прорывался к нему, распихивал негров и бил их без пощады своими руками и ногами.

Мне было всё равно кого и куда я бью – я должен был пить, чтобы выжить, как вы, наверное понимаете. Надо сказать, мне повезло, что я был в лучшей физической форме, чем остальные, поэтому пил всегда.

Со временем негры сами расступались и пропускали меня, потому что не хотели лишний раз получать по морде.

У люка, вместе со мной, собирались самые крепкие африканцы. Они тоже не гнушались бить своих соплеменников – вероятно, потому что тоже хотели выжить.

Я узнал одного из них – при свете свечи я разглядел знакомое лицо с лиловым шрамом – это был тот самый негр, что гонялся за мной по лесу.

Он узнал меня и, видимо, испытывал чувство вины передо мной, потому что опускал глаза всякий раз, когда я пинками отталкивал его от люка. Наверное, он думал, что я буду мстить, и прикончу его здесь, но мне было не до него, знаете ли.

Потом вместо воды стали давать ром, причём самый дешёвый – моряцкий. А так как еды давали ещё меньше, чем питья, то я пил ром – меня тошнило, но я всё равно пил ром, чтобы не пить мочу, а многие африканцы пили мочу.

Нужду приходилось справлять на том же месте, на котором сидели. Это самая скверная штука, которая может случится с человеком, скажу я вам. Потому что теснота – теснотой, но дерьмо всегда остаётся дерьмом.

Поначалу я старался раскидать своё и чужое дерьмо подальше, а потом плюнул, потому что негры пользовались темнотой и норовили вернуть мне всё дерьмо обратно, да ещё со своим в придачу.

Смрад от пота и нечистот удушал, но деваться было некуда.

Это непростые воспоминания, и пожалуй, самые тяжёлые для меня.

Бывало, невольники ссорились из-за воды или еды, или докучали мне своим стоном, поносом или другой неприятностью. Это меня раздражало и, в некоторой степени, обижало.

Тогда я находил в себе силы добраться до обидчика и пустить ему красную кровь. В общем, через пару-тройку недель я заставил негров уважать себя и бояться пуще прежнего. Пожалуй, потому, что тогда я был сильнее их.

Ко мне даже стали обращаться за помощью в улаживании негритянских конфликтов. Я не понимал, что они мне говорили, но кивал, а потом бил одного из спорщиков по морде, и спор тут же разрешался. Это всех устраивало, скажу я вам.

Я потерял счёт времени, лицо моё осунулось и заросло бородой, тело Сэндлера покрылось язвами, и выпал один зуб. А может, два – я не помню.

Я стал видеть галлюцинации – я видел то Патрицию, которая сидела рядом и была негритянкой, то мать, то мерзкого отчима, и даже Элвиса Пресли с полковником Сандерсом я тоже видел. Последний, вероятно, явился из-за мучительного голода, который не давал мне покоя. Со всеми ними я вдоволь пообщался.

Надо сказать, что эти галлюцинации скрашивали моё одиночество в те нелёгкие дни.

А потом негры начали помирать один за другим. Их можно понять – невыносимые условия нашего трюмного быта могли свести в могилу кого угодно – это дело времени. Сэндлер, конечно, тоже предпочёл бы умереть, но я держался. И я не сошёл с ума, как ни странно.

Расплодились мухи – целый день приходилось отмахиваться от надоедливых тварей, но силы убывали, и я их экономил – позволял насекомым посидеть на мне подольше.

Мёртвые тела разлагались с невероятной скоростью – раз в день их забирали наверх и выбрасывали в океан. Уизли был недоволен трюмным мором, и почему-то считал виновным в смертности негров меня.

– Сэндлер, почему долбаные негры мрут? Сегодня уже двое улетели за борт! – кричал мне Уизли. – Это мои долбаные деньги летят за долбаный борт, Сэндлер!

Надо сказать, длительное общение с морячками обогатило словарный запас виконта, и теперь всё вокруг английского аристократа было «долбаным».

Я прервал очередную беседу с полковником о фазаньих грудках, потому что претензия виконта возмутила меня своей нелепостью.

– Накорми их! И смой с них дерьмо! – ответил я.

Уизли такой ответ разозлил.

– А я всё ждал, когда ты выведешь меня из себя. Сегодня у тебя получилось, долбаный неудачник! Пожалуй, я смою сначала твоё дерьмо, чтобы ты не сдох раньше времени!

Меня вытащили на палубу. Дул слабый ветер – корабль шёл на небольшой скорости. Солнце ослепило меня и я пустил скупую слезу – то ли от счастья, то ли от яркого света.

Вокруг меня собралась команда во главе с виконтом.