Голова, полная призраков

Она лгала. Это было до смешного очевидно. Ее попытка скрыть от меня то, что она удерживала в себе, давала мне основания воображать самые различные ужасы, происходящие в кабинете врача. Не то чтобы я знала, о каком враче, собственно, говорила мама. Не то чтобы я вообще знала, что бывают разные доктора. Я как всякая второклассница думала, что доктор – это просто доктор, человек, который лечит больных. Впрочем, я понимала достаточно, чтобы начать волноваться, что у Марджори нашли рак или какое-то страшное заболевание с непроизносимым названием. У меня никогда не будет детей, но если я вдруг неожиданно и необъяснимо буду проклята материнством, то я торжественно обещаю отвечать на все вопросы своего ребенка, рассказывать ребенку все и не скрывать от ребенка ни одной неприятной детали.

Пытаясь выудить информацию, которую никто не собирался мне выкладывать, я пустила в ход единственный козырь, который у меня был.

– Мам, она себя в последнее время ведет довольно странно.

– Серьезно? В каком смысле?

Плакать захотелось просто от того, что я проговорилась. Это было больше ябедничества. Это было предательством сестры, которая, по всей видимости, была тяжело, страшно больна. Впрочем, какая уже разница. Я больше не могла держать все в себе. Я открыла рот и позволила всему, переполняющему меня, пролиться наружу. Я рассказала маме о том, что Марджори прокрадывалась ко мне в комнату по ночам и забирала мои книги, об истории с потоком патоки, о записке, о растущих существах, о том, что она говорила о призраках в ее голове. Сюжет про растущих существ я несколько приукрасила. В моей версии Марджори заявила, что существа вырастут прямо на футбольном поле во время тренировки и поглотят нас всех.

Мама потерла лоб одной рукой, а потом другой поднесла сигарету ко рту.

– Спасибо, что поделилась со мной, Мерри. Рассказывай мне, пожалуйста, все, что она делает… не знаю, как объяснить… все, что кажется странным. Хорошо? Это будет нам в помощь. Это поможет ей. – Она покачала головой и выпустила новую струйку дыма. – Марджори не должна была тебя так пугать.

– Я не боюсь, мама.

Мама открыла отсек между нами и вытащила оттуда красный блокнот размером почти с ее руку. Между страницами была аккуратно вложена ручка. Мама быстро сделала какие-то пометки.

– Ой, а мне можно такую? – Я потянулась за красной записной книжкой. Мама отдернула ее от меня.

– Мерри, нельзя все так хватать! Сколько мне тебе еще твердить об этом?

– Извини.

– Прости, что я накричала. Пойми, этот блокнот не для тебя. Доктор Гамильтон хочет, чтобы я записывала все, что происходит дома. – Кажется, она увидела, как дернулось мое лицо, потому что положила руку мне на плечо. – И я надеюсь, что ты не будешь думать, будто бы происходящее с Марджори каким-то образом происходит по твоей вине.

Своей вины я ни в чем не чувствовала. Однако ее слова заставили меня запаниковать. Я крепко ухватилась за мамин воротник и приподнялась с сиденья, чтобы приблизиться к ней. Я собиралась сказать ей, что Марджори вообще-то ничего плохого не сделала, что я преувеличила истории, которые она рассказывала, что мне они, в принципе, даже нравились, что мне хотелось послушать еще больше таких историй и что я может быть собиралась даже сама придумать что-то подобное. Вместо этого я сказала:

– Только пожалуйста, не говори Марджори, что я с тобой поделилась. Не делай этого.

– Не буду, солнышко. Обещаю. – Обещала она не по-настоящему. Это была просто точка в конце ее фразы.

Я села на место. Я все еще отчаянно хотела разобраться в том, что происходит.

– Я беспокоюсь о Марджори, даже если ты не беспокоишься.

Мама улыбнулась и затушила сигарету.

– Конечно же я беспокоюсь, Мерри. Очень сильно. Но Марджори оказывают помощь, и мы справимся со всем этим. Обещаю. Пока же постарайся быть особенно мягкой с сестрой. Проявляй как можно больше понимания. Она… Для нее сейчас все запутанно. Догадываешься, о чем я?

Нет, я не догадывалась. Но я утвердительно кивнула головой, так быстро, что у меня чуть не растрепались косички и слетели резинки.

Больше мы ни о чем не говорили, пока на парковку не въехал тренер на красной машинке, которая была бы в самый раз для любящего играть в прятки Золотого Жучка.

– Вот и он. Давай, иди, веселись. Слушайся тренера.

– Мам, я не могу пойти, пока ты не дашь мне наставление на тренировку, как это делает папа.

– А что он обычно говорит?

– Бей мяч насквозь. Голову вверх. И он говорит, что скорость не натренируешь.

Мама засмеялась.

– Что он хочет этим сказать?

– Не знаю, наверно, что я и так быстрая и что мне не нужен тренер! – Я тоже посмеялась, но смех получился натужным и маниакальным.

– Хорошо. Марш. Отличной тренировки, милая.

Мама поцеловала меня в лоб и осталась сидеть в машине. Я выбежала на поле и присоединилась к стайке моих подруг по команде. Оливия, самая высокая и блондинистая из нас, ткнула в меня пальцем и зажала нос:

– Фу, от Мерри пахнет дымом.

Тренер сказал ей, чтобы она вела себя прилично. Во время выполнения упражнений один на один я пнула Оливию, целясь в место над ее наколенником. Она свалилась на землю, вопя и прижимая ногу.

Другие игроки выкрикивали мое имя, умоляя меня пасовать им. Я их не слушала. Я быстро повела мяч мимо стонущей и корчащейся Оливии. Скорость не натренируешь.

Глава 9

Я села в кровати. Я понимала только, что я дома – в огромном мрачном пространстве, в котором где-то была заключена и Марджори, то ли потерянная, то ли прячущаяся. Сейчас она орала.

Сложно было понять, что Марджори не стоит непосредственно рядом со мной со сложенными в рупор руками. Ее голос был шокирующе громким. Она кричала душераздирающе. Такого крика я никогда больше не слышала – ни до, ни после. Ее пронзительный визг с перепадами тембра был зовом невменяемого человека. Звук накапливался, набирал мощь, гремел оглушительным взрывом, расширялся и волной накрывал все вокруг. Головокружительные перемены в ее голосе были моментальными и галлюциногенными. Она будто бы настраивала себя своим атональным плачем.

Я осторожно протиснулась через приоткрытую дверь, стараясь при этом не задеть все мои средства обороны. Истошный голос Марджори органными трубами разносился по коридору. Мои родители выбежали из своей комнаты, выкрикивая имя Марджори. Тщетно пытаясь запахнуть халаты, они ринулись в противоположный конец коридора. Хотя мне и было страшно, я помню, что злилась на них, моих бормочущих спросонья родителей. Были ли они вообще в состоянии защитить Марджори и меня? Могли ли они обеспечить нам безопасность?

Заметив меня, мама жестом остановила меня на моем конце коридора и крикнула:

– Быстро в кровать! Скоро приду!

В свою комнату я не последовала. Вместо этого я свернулась калачиком на полу коридора. Я давала мысленные клятвы Марджори, что она может рассказывать мне любые сумасбродные, жуткие и неприятные истории, какие только захочет, и что я ничего не скажу маме. Только пусть прекратит вопить.

Папа колошматил по двери и выворачивал дверную ручку. Дверь не поддавалась. Папа звал Марджори, но его было еле слышно. Никоим образом Марджори не могла его услышать. Мама вплотную приблизилась к нему и тоже пыталась докричаться до Марджори со словами «солнышко» и «милая», как будто бы она уговаривала ребенка съесть порцию брокколи. Они были в замешательстве, не знали, что предпринять. Они тоже были напуганы. Может быть, даже больше меня.

Наконец, папа взломал дверь, и моих ухватившихся друг за друга родителей озарил идущий из комнаты Марджори яркий золотистый свет. За светом последовал вулканический рокот, от которого у меня все полопалось в голове. Я схватилась своими маленькими ручками за голову и пыталась не дать ей расколоться, но отголоски гвалта просачивались в меня сквозь пальцы. К крикам Марджори добавился стук стен, пола, или сразу и того, и другого. Эхо все нарастало и усиливалось, пока все вокруг нас не гремело, стучало, грохотало и горланило. Я ощущала каждый звук всем своим нутром.

Папа крикнул:

– Боже мой, Марджори! Прекрати немедленно! – И исчез в ее комнате.

Мама оставалась в дверях и выкрикивала обрывистые наставления папе.

– Не надо! Осторожно! Мягче! Джон! Полегче! Не трогай ее! Пусть придет в себя сначала! Она не понимает, что делает!

Я поползла по коридору в сторону комнаты Марджори. Мои ладони и голые коленки по пути собирали пыль и грязь с паркета, уже много недель остававшегося без уборки.

Стук прекратился. Марджори все еще истерически кричала, но она все же немного успокоилась, настолько, что я смогла разобрать слова.

Марджори кричала: