Горбун

– Тогда, о чем же?

– О Бастилии.

– И ты меня избавил от Бастилии. В таком случае благодарю вдвойне.

– Я сделал для тебя больше.

– Еще больше? Может быть тебе угодно, чтобы я сейчас распростерся перед тобой ниц? Я не против, если хочешь.

– Твоя земля в Шаней при прежнем короле была конфискована?

– Да. По Нанскому эдикту.

– Она приносила большой доход, – эта земля в Шаней, не так ли?

– 20 000 экю в год, кузен. Я был вы готов продаться всем чертям за вдвое меньшую сумму.

– Твоя земля в Шаней будет возвращена.

– Это правда? – воскликнул маркиз и, протянув к принцу руку, прибавил с пугающей серьезностью:

– Что ж, слово – не воробей, – придется отдать себя чертям.

Гонзаго нахмурился. Все замолчали в предчувствии скандала. Шаверни, окинув окружающих критическим взглядом, тихо и убежденно сказал:

– Кузен, я никогда не желал и не желаю вам ничего худого. Но если, упаси Бог, придет беда, если паче чаяния вы разоритесь, – все от вас разбегутся. Я никого не хочу обидеть. Но такова жизнь. Так вот, тогда вас все покинут, я, пусть даже один, – останусь.

Глава 5. Почему не пришли Фаёнца и Сальдань

Раздача милостей подходила к концу. Носе обдумывал, какой ему завтра надеть костюм перед тем, как он сядет в карету. Пять минут как дворянин Ориоль пытался вспомнить своих предков со времен Людовика Святого.

– Кузен, – обратился к принцу молодой маркиз, – после такого щедрого благодеяния мне неловко о чем – либо просить, но…

– Ну, что там у тебя еще?

– Не знаю, почему, возможно из-за моих приключений с мадемуазель Клермон, но Буа Розе не дал мне приглашения на праздник в Пале-Рояль. Он сказал, что все билеты уже розданы.

– Еще бы! – оживился Ориоль. – Сегодня с утра на улице Кенкампуа их продавали по 10 луидоров за штуку. На этих пригласительных карточках Буа Розе выручит не меньше полмиллиона ливров!

– Разумеется, половину он отстегнет своему шефу аббату Дюбуа.

– Десять луидоров! – чуть не возмутился Альберт. – Да я своими глазами видел как их продают по пятьдесят!

– Мне даже за шестьдесят не удалось купить, – добавил Таранн.

– Это потому, господа, что празднество, которое развернется сегодня вечером в королевском дворце, будет во всех отношениях, грандиозным. Для тех, кто на него сможет попасть откроются пути к богатству и дворянскому титулу. Не думаю, чтобы достопочтенному регенту взбрело на ум наживаться на пригласительных карточках, но ничего не поделаешь, такова сегодня жизнь. В конце концов не так уж страшно, если этот Буа Розе или аббат немного погреют руки на таких пустяках.

– Значит, покои Пале-Рояля сегодня заполнят маклеры и торгаши? – удивился Шаверни.

– Сегодня торгами, а завтра – аристократическая элита нации, – вразумил несмышленого кузена принц.

– Полагаю, однако, им никогда не сравниться в благородстве с истинным дворянским сословием прошлого и настоящего, хотя бы, например, с тобой, любезный Ориоль, не так ли? – подтрунивал благодушного толстяка маркиз.

Нужно сказать несколько слов о предстоявшем празднестве. Его идейным вдохновителем и меценатом был шотландец Лоу. На него он из собственного кармана пожертвовал фантастически огромную сумму. Мероприятие должно было символизировать триумфа, как тогда говорилось, «системы», обеспечивающей полную победу бумажных денег над монетами. Чтобы придать всей акции должную значимость Лоу получил от Филиппа Орлеанского разрешение использовать в дни празднества залы и сады Пале-Рояля. Ко всему прочему приглашения подписывались именем регента, и значит придуманный Лоу спектакль приобретал масштаб общенационального праздника. Сказочно богатый благодетель Лоу не жалел средств на то, чтобы ошеломить, поразить, ослепить приглашенных во дворец расточительной роскошью. Гвоздем программы планировался грандиозный фейерверк, – за его организацию отвечал кавалер Жойа. Из праздничных огней предполагалось воспроизвести очертания гигантского дворца, который через год – другой Лоу обещал по своему проекту построить на берегах Миссисипи. Считалось, что это восьмое чудо света затмит семь, уже известных. Здание будет возведено из розового мрамора, обильно инкрустированного серебром и золотом, которые к тому времени вытесненные из обращения более совершенными и перспективными кредитными бумажками, утратят эталонные свойства драгоценных металлов. Кроме фейерверка в программе ожидался балет, где фигурки танцовщиц должны были олицетворять банкноты, в чьей власти положить конец всем человеческим бедам: нищете, голоду, болезням, распрям и войнам. Посетившие празднество должны были увериться в том, что кредитные ассигнации – новый мессия, присланный к человеку Богом Милосердным, чтобы построить земной рай. После Пале-Рояля каждому надлежало уразуметь, что кредитная система – та благодать, в честь которой необходимо соорудить храм. Благо, жрецы уже имелись.

Регент установил число приглашенных в 3 000. Дюбуа его утроил. Буа Розе, церемониймейстер, втайне удвоил и эту цифру.

Если в сознание людей вселяется дух наживы, то он распространяется со скоростью чумной эпидемии, поражая все сословия от низов до королевского дворца. В те дни в торговых кварталах можно было, например, наблюдать маленьких, едва ставших на ноги ребятишек, торгующих между собой игрушками. Еще не научившись говорить, они уже осваивали азы спекуляции, превращая в товар пряники, бумажные змеи, цветные лоскуты, стеклянные шарики. Подрастая, они научаться продавать все, что попадет в их распоряжение: пропуск в модный ресторан, билеты в театральную ложу, места на церковных скамейках. Когда Гонзаго произнес: «Не так уж странно, если Буа Розе или аббат немного погреют руки на таких пустяках», он этим высказал то, что у многих было на уме.

– Пейроль мне сообщил, – сказал Гонзаго, вынимая бумажник, – будто за пачку пригласительных билетов, что его высочество герцог Орлеанский соблаговолил мне прислать, ему предлагают 3 000 ливров. Но мне такие деньги не нужны. Лучше я бесплатно раздам билеты друзьям.

В ответ раздались благодарные возгласы. У многих из этих господ уже имелись приглашения, но запас никогда не вредит, особенно, если за штуку к вечеру можно было выручить сто пистолей. Да уж, похоже в этот день не было человека, щедрее, чем принц Гонзаго. Он открыл бумажник и выбросил на стол пачку розовых карточек. На их лицевой стороне в окружении ангелочков, возносящих на крыльях виньетки из пальмовых гирлянд, изображался прекрасный юноша, – державший в руке рог изобилия сам его Всемогущий Кредит.

Все брали по несколько штук: для себя и для друзей, – все, кроме Шаверни. В нем еще сохранялись понятия чести, не позволявшие продавать то, что было получено даром. У новоиспеченного дворянина Ориоля, по – видимому, было много друзей, так как карман, в который он положил билеты, заметно вздулся.

– Господа! – предупредил Гонзаго. – Надеюсь, вы не забудете оставить два приглашения для Фаёнцы и Сальданя… Весьма странно, что они до сих пор не явились.

Действительно, такого еще не было, чтобы эти преданные служаки не прибыли на вызов хозяина.

– Я рад, – говорил принц, глядя на то, как быстро исчезали со стола пригласительные карточки, – я рад, что успел перехватить для вас эти приглашения. Запомните одно: всюду, где пройду я, пройдете и вы. Вы – мой черный легион, роковая гвардия, моя слава, и мой позор. Ваша задача – идти за мной по пятам; моя – видеть в толпе ваши лица.

Навай: – Мы готовы!

Жирон: – Все, как один!

Круглый, как мяч, Ориоль, по – кавалерийски щелкнул каблуками, воскликнул:

– Хоть в пекло!

Внезапно рьяные изъявления преданности стихли. Что-то, как порыв свежего ветра, заставило всех на мгновение замолчать. Юный Шаверни, раскрыв рот и уставившись на дверь, ведущую из кабинета Гонзаго в спальню, замер на месте. В кабинете появилась очаровательная девушка. Она видимо не ожидала здесь застать столько людей. На ее юном нежном личике играла озорная усмешка. Шагнув через порог, она уже приоткрыла рот, чтобы заговорить с принцем, но, обнаружив в комнате посторонних, смутилась, опустила вуаль и застыла, как изящное изваяние. Шаверни не мог оторвать от нее глаз. Остальные, хоть и с усилием, но не проявили к неожиданной гостье интереса. Гонзаго приблизился к пришедшей, взял ее руку и поднес к губам, напоминая скорее галантного наставника, нежели влюбленного поклонника. Девушка молчала.

– Прекрасная затворница! – прошептал Шаверни.

– Испанка! – в свою очередь проявил осведомленность Навай.

– Так вот почему мсьё принц держит теперь на замке дверь своего особнячка за церковью Сен – Маглуар! – заключил Носе.

И они, как специалисты, (кем действительно и являлись), принялись со знанием дела оценивать ее гибкий благородный стан, стройные щиколотки над изящными, как у лесной феи, ножками, роскошную копну густых шелковистых блестящих иссиня черных волос.

На незнакомке было не крикливое, но добротное платье. Оно прекрасно на ней сидело, не стесняло движений, – словом, все говорило о том, что пришедшая, не смотря на молодость, настоящая советую дама.

– Господа, – сказал принц, – я намеревался сегодня вам представить это юное и дорогое для меня дитя. Именно так, – она мне дороже титула. Но я не предполагал, что она здесь появится так рано. В данный монет, не могу вас с ней познакомить. Не пришло время. Попрошу пока не расходиться. Скоро вы нам понадобитесь.

Взяв красавицу под руку, он увел ее к себе в спальню, и затворил за собой дверь. Едва Гонзаго покинул кабинет, компания заметно преобразилась. Те, кто стоял, опустились в кресла. Горевшие огнем преданности глаза, будто потускнели. Напряженные лица расслабились, многие расплылись в улыбке. Позы приобрели вальяжность, – словом они теперь напоминали школьный класс, который ненадолго покинул строгий учитель. Один лишь Шаверни сохранил торжественную серьезность, – от его устремленного на закрытую дверь спальни взгляда казалось, вот – вот начнется пожар.

– Попутного ветра! – обрадовался Жирон.

– Наконец-то можно немного передохнуть! – с облегчением вздохнул, вытирая пот и обмахиваясь платком Монтобер.