И кнутом, и пряником

– Ну чего ты разорался, ничего девчонка еще плохого не сделала. – И обратилась к дочери: – Людка, в каком саду урюк-то рвали?

– В больничном, через дорогу. Его никто не сторожит, – тихо ответила Людка.

– Смотри мне, а то быстро по заднице получишь, – пригрозил отец, и все замолчали.

Отца Людка боялась. Когда он повышал на нее голос, ее сердечко замирало, и ей хотелось куда-нибудь убежать и спрятаться. Она не могла видеть его сердито насупленных бровей, пугающих, вдруг становящихся чужими глаз.

Было еще хуже, когда у отца в руках оказывался ремень. Тело каменело в ожидании наказания, а сердце готовилось выпрыгнуть из груди, даже если ожидала карательную меру не она, а кто-нибудь другой. Но чаще всего все заканчивалось криком и угрозами: за детей горой вставала мать. Вот и в этот раз слова заступницы притушили гнев отца, и он утихомирился.

После ужина все прибрали, постелили на пол толстые одеяла, что выдал хозяин, легли спать. В комнате было темно и душно. Устав за день, все уснули. Но Людке не спалось. Она вспомнила новых друзей, фрукты, что падали в шелковую траву, угрозу отца и молча заплакала. Слезы обиды ползли по ее щекам и мочили подушку.

«За что мне попало? Что я такого сделала? –  думала она. – Почему папа так рассердился и накричал на меня? Хорошо, когда он играет на гармони и мы поем. Тогда он улыбается и становится добрым и красивым. Конечно, ему трудно с нами: нас много. Я уже большая, а Валька, Витька и Светка еще маленькие. И еще нам приходится часто переезжать, чтобы папа нашел хорошую работу и получал много денег. Ему не нравится жить у чужих людей, поэтому он сердится. А я ничего плохого не сделала. Правильно мама сказала».

Людка еще долго перекатывалась с боку на бок на непривычной постели и тяжело вздыхала. Наконец глаза ее незаметно закрылись, и реальность уплыла из ее сознания. Во сне Базар протягивал ей большое румяное яблоко. Людка хотела его взять, но оно стало расти и превратилось в красный шар. Шар-яблоко полетел вверх и застрял в ветках деревьев. Мансур, Базар и Людка, подпрыгивая, пытались его достать, но не могли и, падая в мягкую, прохладную зелень травы, неудержимо хохотали.

Глава 2

Нужда

Утром следующего дня Людка проснулась первой. Она тихонько открыла дверь и выскользнула из домика. После изнурительной духоты было приятно окунуться в ласковую свежесть раннего утра. Девочка сладко потянулась и осмотрелась.

Солнце уже поднялось над горизонтом и готовилось плыть дальше по голубому безоблачному небу. Но небесное светило Людка не увидела: его скрывал плотный навес из виноградных лоз, протянувшийся над двором от ворот до самого хозяйского дома. Земля двора была обильно полита водой и чисто выметена.

Резвые ноги понесли девчонку к цветущим кустам, стройная шеренга которых отделяла двор от маленького сада. Желтые, красные, белые и розовые цветы в прозрачных капельках росы так взволновали ее, что она прошептала: «На щечках роз бусинки слез». Людке так понравилось то, что у нее получилось, что она тихонько запела: «На щечках роз бусинки слез. На щечках роз бусинки слез».

– Людка! – В дверях стояла мать. – Помоги сестрам и брату умыться. Будем завтракать.

Во двор высыпали малыши, и девчонка, вздохнув, принялась за дело.

После завтрака взрослые ушли, и Людка осталась за старшую. Возиться с малышами ей было не впервой. Она носила их на руках, укладывала спать, поила и кормила. Сама еще ребенок, чувствуя за них ответственность, она испытывала к сестрам и брату нежные чувства. Как могла, пыталась их развеселить, защитить, успокоить.

Екатерина вернулась домой к обеду.

– Нашла работу, – переодеваясь в домашнее, довольная, сообщила она. – Берут уборщицей в гостиницу. А Витьку и Светку устроила в детсад. Завтра пойдем сдавать анализы.

– Мам! – просительно начала Людка.

– Знаю, – засмеялась Екатерина. – На улицу хочешь. Хорошо. Бери ребят и иди, только не лезьте, куда не следует.

Людку с детворой как ветром сдуло. А Екатерина занялась домашними делами.

Катя Юрова (так звали в девичестве Екатерину Афанасьевну Никитину) была невеста хоть куда. Многие круторожинские парни вздыхали по смазливой и бойкой девушке из работящей небедной семьи. И не думала она, что выйдет замуж за сироту, у которого, как говорят, ни кола ни двора; что придется им с мужем мыкаться по белому свету в поисках лучшей доли для себя и своих детей. А их уже было четверо, и каждого нужно одеть, накормить и напоить. Умная, энергичная от природы женщина не имела возможности долго учиться, вот и приходилось ей соглашаться на самую черную работу. Заработка мужа вместе с ее жалкими грошами едва хватало на жизнь…

Екатерина готовила на примусе ужин и вздыхала: деньги на исходе, а зарплата будет нескоро. Что делать? Она откинула крышку одного чемодана и стала перебирать вещи. Может, что-то продать? Ее платья, рубашки мужа, детская одежда для этого не годились – сто раз стиранные тряпки никто не купит. А если это? Она внимательно посмотрела на недавно вышитую крестиком картину.

«Пойдет, – решила женщина. – Сама завтра поведу малышей сдавать анализы, а Людку с Валькой пошлю на базар. Авось, продадут».

К вечеру домой явился глава семьи. Дети обступили отца, полезли к нему в ожидании внимания и нежности. Сегодня можно: на его лице понимание и доброта. Николай после работы устал, но терпеливо сносил терзания детей. Они соскучились по отцу, радовались его приходу, и, поощряемые его молчанием, выражали свою радость, как могли.

Скромный ужин закончился семейным концертом. Молодые родители любили петь, а дети, уютно примостившись возле них, всегда слушали и подпевали. Обычно начинала Екатерина. Ее сочный грудной голос проникал в самое сердце притихших детей, им хотелось петь так же красиво, как мама.

Вон кто-то с горочки спустился.

Наверно, милый мой идет, – слышалось в ночной тишине.

Русская протяжная песня в чужом по нравам и обычаям краю звучала особенно трогательно. Родная сторонка осталась далеко. Не было здесь, в Риштане, у Никитиных ни родных, ни близких. Услышали от знакомых о том, что в риштанскую нефтеразведку можно устроиться на работу и неплохо зарабатывать, вот и прикатили, и теперь выпевали свою грусть-печаль по родине в любимых песнях.

На нем защитна гимнастерка.

Она меня с ума сведет, – выводили проникновенно голоса.

Любовные страдания девушки не были понятны Людке, но сама мелодия песни трогала за душу, и девочка с удовольствием пела, подражая взрослым…

На завтрак был только хлеб, посыпанный солью. Отец ушел на работу, невесело бросив полуголодному семейству: «Пока!».

– Девчата! – обратилась Екатерина к старшим дочерям. – Денег нет, продуктов тоже. Я иду с Витькой и Светкой в больницу, а вам придется отправиться на базар. Продадите вот эту вышивку. Купите килограмм ливерной колбасы и буханку хлеба.

Валька возмутилась:

– Мам, но мы не умеем продавать!

– Ничего страшного в этом нет. Положите вышивку на прилавок и ждите. Спросят «почем?», скажете: «Пять рублей». Дешевле не отдавайте: она дороже стоит.

Людка же промолчала: она прекрасно понимала, что только крайняя нужда заставила мать расстаться с полотном, над которым старательно трудилась не один месяц. Екатерина аккуратно свернула вчетверо вышивку, завернула ее в платок и отдала старшей дочери.

Одевшись в выходное, все вышли за ворота. До конца улицы шли вместе, затем разделились. Екатерина с малышами свернула влево, а Людка с Валькой – вправо, в сторону рынка. Он находился недалеко, и скоро девочки оказались в шумной толпе народа.

Кто только и как только не описывал восточный базар! Но одно дело читать о нем, а другое – бродить по нему, видеть собственными глазами то, чем богата земля Средней Азии, наслаждаться увиденным.

Особенно славным базар бывает летом и осенью. Горки ароматных фруктов, румяных лепешек, свежих овощей и азиатских сладостей на прилавках приковывают взгляды покупателей. Арбузы и дыни, плотно прижавшись округлыми телами друг к другу, радостно ожидают ценителей сочных плодов. На все лады расхваливают свой товар и радушно улыбаются продавцы. Люди разных национальностей снуют взад, вперед в поисках необходимых продуктов, приглядываются, пробуют и выбирают, на их взгляд, самое лучшее.

Есть на базаре место, где можно купить промышленные товары и ручные изделия. Девчонки, приласкав по пути глазами янтарные шарики урюка, румяные лепешки и прозрачные куски узбекского сахара, нашли здесь свободный прилавок и разложили на нем материно изделие.

Никто не догадывался о том, что творилось у Людки в душе, пока она стояла на виду у прохожих в роли торговки – в рабочих семьях торгашей не жаловали. Все ее маленькое существо пронизывал стыд, будто ее саму выставили на продажу или принудили заниматься на глазах людей чем-то постыдным, унижающим человеческое достоинство. Наверное, нечто подобное испытывает человек, который впервые оказался на паперти и, стоя с протянутой рукой, ждет, когда в ладонь упадет разменная монета, брошенная сердобольным верующим. Но Людка стояла у прилавка не одна: с ней рядом стеснялась Валька. И от сознания того, что сестра рядом, ей становилось немного легче.

– Люда, – тихонько позвала ее Валька. – Я пить хочу.

– Потерпи немного, – попросила младшую старшая, – может, вон та женщина в соломенной шляпке купит. Тогда и напьемся.

Покупательница подошла ближе, полюбовалась вышивкой, спросила цену и пошла дальше. Девчонки огорченно переглянулись. Но через некоторое время женщина вернулась и купила рукоделие. Людка свободно вздохнула, будто сбросила с плеч тяжелый мешок, взяла сестру за руку и потянула к водопроводной колонке.

– Люда, – утолив жажду, просительно начала Валька, – а конфет купим?

– Какие конфеты? – возмущенно ответила старшая сестра и продолжила рассудительно: – Большая, а не соображаешь, что говоришь. Сегодня конфеты, а завтра и хлеб не на что будет купить. – И категорично отрезала: – Никаких конфет! Купим только то, что сказала мама…

Солнце уплыло за горизонт, и на небе высыпали глазастые звезды. В домике постояльцев все затихло. Наевшись колбасы с хлебом, маленькие уснули. Екатерина и Людка не спали. Они лежали на одеялах лицом к открытой настежь двери и, в ожидании отца, прислушивались к ночным звукам. Никитин-старший все не приходил.

– Люд, к вышивке многие приценивались? – тихо спросила мать.