История одного портрета

– Жень, хочешь, закончу прямо сейчас? – предложил дед.

Бабушка всё смотрела и смотрела. Не то чтобы любовалась, скорее раздумывала.

– А знаешь, – сказала она. – Не стоит. Ты его убери куда подальше. В подпол, может.

– Как в подпол? – испугался дед.

– Ну вот так. А то смотрю на него и кажется, что старая такая стала.

– Да где ты старая? – засмеялся дед. – Ты посмотри на себя!

– Ну, знаешь… чувство у меня такое. Как будто если я буду не него смотреть, то начну сравнивать и постарею быстрее. А так останусь всегда молодой. Прямо как здесь.

Так у бабушки появилась своя тайна, связанная с портретом, потому что с того момента она и правда не старела. Конечно, постепенно годы брали своё, морщинок на лице прибавлялось, пальцы, увлеченные стиркой, глажкой, готовкой, уборкой, со временем начали хуже сгибаться, и кожа на руках стала сухой, но бабушка этого не замечала. Она жила поездками, семьей, детским садом, походам в гости к подругам, она никогда не сидела на месте, всё время на бегу.

Деду не оставалось ничего, как послушаться и спрятать портрет в подпол. Там он и лежал долгие-долгие годы в кругу картошки, банок с соленьями и вареньем, старых фотографий, велосипеда, многочисленных железок и паяльных схем.

***

Квартира Красовых с такими активными жильцами никогда не отдыхала. Один ремонт сменялся другим, зимние занавески сменялись весенними. Всё лето проходило на огороде. Картошку сажали, окучивали, обрабатывали от колорадских жуков, потом собирали в мешки и везли на велосипеде в подпол. Квартира принимала гостей, а дети вырастали. Мои бабушка и дедушка наконец-то стали настоящими бабушкой и дедушкой. Я горжусь этим, потому что это моя заслуга. Но родилась я не там, а далеко в Москве, куда отправилась моя мама строить свою жизнь. У неё не всё вышло так складно, как она хотела, но мама не отчаивалась, ведь у неё появилась я. Мне было почти три года, когда она принесла меня в квартиру Красовых. Я не знаю, были ли у неё слёзы на щеках. Я надеюсь, что нет, потому что все женщины в нашей семье всегда были сильными.

Бабушка сразу взяла меня на руки и пошла баюкать.

– Ничего, Леночка, – Успокоил её дед, – наш дом, это и твой дом. Так всегда было. И Полинку вырастим. Будет у нас Полинка-картинка. – С годами дед стал всё оригинальнее на прозвища.

– Спасибо пап, – ответила моя мама.

– Да какой я тебе папа, – отмахнулся он. – Я же теперь дед!

Я думаю, что именно к этой роли мой дедушка всегда стремился. Так же, как и бабушка. Они очень соскучились по детям в доме. И я была рада подарить им столько счастья.

Детство в маленьком городе никогда не могло бы сравниться с детством в Москве, поэтому мне очень повезло. Меня вскоре отдали в детский сад, где работала бабушка, он был в шаге от дома. Лето проходило в огромном поле, в огороде и на маленькой сидушке дедова велосипеда. Я сама так и не научилась ездить на велосипеде, потому что меня всегда возил дед. В своем городе, не в том, в котором я родилась, но который меня воспитал, я облазила все деревья и оббегала все овраги. Все мои мячи улетели за забор старой сварливой бабки с козой. Я подолгу разглядывала дедушкины картины и, загипнотизированная, смотрела, как старые морщинистые руки Бабы-Насти раскладывают на диване карты. Она делала это невероятно медленно, но оторваться было невозможно: «Тебе… мне… тебе… мне». Творилась какая-то магия, настоящее волшебство. Играть в «Козла» было легко, но не так интересно, как следить за манипуляциями этих пальцев. Баба-Настя умерла, когда я была совсем маленькой. Я почти не помню её, только карты, руки и голос. Но они – это одно из самых ранних моих воспоминаний.

***

После того, как Бабы-Насти не стало, за мной стала круглосуточно приглядывать бабушка. Она приводила меня в детский сад, следила за мной там и уводила обратно домой. Бабушка была для меня самой любимой воспитательницей и самым лучшим в детском саду Дед Морозом на Новый год. Сколько я помню своё детство, рядом всегда была она. Мама тогда уже вышла на работу, и я ждала её долгими вечерами, чтобы она пришла и почитала мне на ночь. Большую часть времени я проводила с бабушкой.

– Ба, – сказала я, ползая по их с дедом кровати. Вечера мы часто с ними проводили у телевизора. Там показывали «Комиссара Рекса» и самые лучшие телешоу: «Любовь вслепую», за которыми следовали «Бои без правил». Моя бабушка тогда считала себя слишком молодой, чтобы смотреть скучные мыльные оперы. – А где мама?

– На работе мама твоя. Не придёт никак.

– А если мама так и будет на работе, ты будешь мне мамой? – предложила я сделку.

– Ох, внучка, – рассмеялась бабушка, – ну а кто же я? И бабушка, и мама. Конечно, буду.

Я тогда не видела сильной разницы между мамой и бабушкой. Они были как будто продолжением друг друга. А вот дедушка всегда оставался дедушкой. Уж слишком подходила ему эта роль, словно всю свою жизнь он готовился им стать. С годами он стал хуже слышать. Сказалась работа на фабрике, в ткацком цеху. Он так и не стал художником, но зато на фабрике и в клубе, где он на протяжении многих лет был лучшим Дедом Морозом, его все уважали. С тем, как из его жизни стали пропадать звуки, он забирался всё глубже и глубже в себя. Проводил много времени в подполе, паял там схемы (в комнате бабушка не разрешала этого делать), на семейных застольях всё реже разговаривал, вместо этого слушал телевизор в радио-наушниках и согласно кивал, когда его спрашивали.

Как хотелось бы деду угнать за бабушкой. Иногда, сидя в подполе, он доставал её портрет и любовался им, немного завидуя. И почему он не написал свой автопортрет раньше? Может быть, тоже тогда не стал бы дедом, а остался всегда только папой? Он много думал об этом. Что если в его руке таилась эта волшебная сила? Что если с её помощью он мог бы изменить мир? Что если секрет вечной радости жизни крылся в заброшенных тюбиках, закрытых на замок этюдника? А ведь и впрямь сработало! Бабушка не старела. Он смотрел на портрет и видел её – глубоко посаженые тенистые глаза, бархатные губы, ворох курчавых волос. Да, на её лице с каждым годом добавлялась какая-нибудь крошечная морщинка, и кожа, которая всегда купалась в солнце, с возрастом стала не такой свежей. Но вот ключ жизни никуда не делся. Бабушка не собиралась стареть.

Во всеуслышанье она объявила об этом, когда ей исполнилось пятьдесят пять лет.

– Всё, больше я не старею! – огласила она торжественно. – Вот отныне мне всегда будет только пятьдесят пять!

И никто в нашей семье не подумал бы ей перечить. С тех пор каждый год мы поздравляли её с очередным пятидесятипятилетием. Так моя бабушка законсервировала время и оставила его храниться в подполе вместе с вареньем и соленьями.

***

Дедушка как-то зашёл на кухню, а бабушка стояла возле окна задумчивая, молчаливая, немного грустная. Он подошёл и обнял её за плечи.

– Ты что, молчишь, Женечка?

– Да вот думаю…

– Скучаешь?

Дед всегда предугадывал бабушкины настроения.

– Да, как-то комната наша надоела. А что, если нам всем комнатами поменяться?

– И дверь из зала замуровать, а в коридоре пробить. – Предложил дед.

– И стенку перед залом достроить. – Подхватила бабушка.

– С раздвижными дверьми.

– Обои переклеить…

– И окна пластиковые вставить пора.

– Ну что, ремонт?

– Ремонт!

Понеслась новая череда ремонтов. В них проходили годы. Бабушка с дедом всегда славились удивительным талантом в оценке того, что можно поменять в доме. Наша квартира прыгала, скакала вместе с ними, меняла краски и очертания. Они вдвоём всё суетились в этой бесконечной пляске обновлений. Лето проходило на огороде, зимы в ремонтах. Осенью варили варенья, перебирали грибы. Весной устраивали генеральную уборку, переворачивая весь дом с ног на голову.

Потом золотую свадьбу справили, новыми кольцами обменялись, теперь-то точно золотыми. Сидели отмечали, когда дед вдруг отлучился на несколько минут, а вернулся с бабушкиным портретом.

– Дед, это что, ты нарисовал? – восхитились мы. – А раньше почему не показывал? Ну и что, что незаконченный! А где он был? Как это в подполе? А почему не на стене? Бабушка, ты это как допустила?

– Ой, не нужно, Толь. – Тихонько сказала она. – Убери, не надо.

– Почему ещё не надо? – возмущались мы.

Только бабушка с дедом молчали. Переглядывались, думали об одном и том же. Хранили общую тайну.

***

Так и жили они вместе больше пятидесяти лет. Дедушка понемногу старел, а бабушке было всё не до этого. Она даже болеть на успевала. Да и когда? Это же время надо найти. Сначала домчись до Парижа, там цветы полей, обратно прибеги, внуков на кружки, соседке хлеб принести нужно, да мусор вынести, а то она одна живёт, не ходит. Вот и взяла бабушка над ней шефство, заодно и поговорить с кем найдётся. Потом, когда все внуки подросли, стала раз в год в Ессентуки ездить. И там гуляла, в гостинице не сидела никогда. А возвращалась, деда начинала гонять за то, что тот опять в комнате паяет. И всё у бабушки крутилось, варилось, стиралось, неслось на всех парах.