«Лекарство от смерти» доктора Кронина

«Лекарство от смерти» доктора Кронина
Полина Осипова

Тысячелетиями великие умы ломают голову над тем, как продлить человеческую жизнь. И, наконец, гениальному врачу и изобретателю Кронину удается разработать аппарат, способный отодвинуть дату ухода из жизни на годы, а то и десятки лет. Он счастлив, люди воодушевлены – им подарили надежду! Но самое ли главное – добавить человеку дни, проведенные в этом мире? Или есть на свете что-то важнее и дороже?

Посвящается

Луканину Валерию Александровичу,

моему отцу – Юрию Кондратьевичу,

человеку, заменившему мне отца, – Юрию Леонидовичу

и всем безвременно покинувшим этот мир –

тем, чье присутствие дарило свет и радость

и чей неожиданный уход навсегда опустошил жизни близких людей.

Хорошие люди – живите долго и будьте здоровы!

Не успела Анна Федоровна, открыв дверь, снять руку со щеколды замка, как Сергей уже влетел в прихожую – будто вихрь, сметающий все на своем пути. Сейчас он выглядел смешно и немного нелепо – глаза матери с нежностью заметили это – редеющие, сероватого цвета волосы топорщились на его голове, давно не бритая щетина, уже готовящаяся стать бородой, неровными клочьями торчала в разные стороны на его подбородке, глубокие морщины, избороздившие лоб и оставшиеся на память о тяжелых часах напряженной работы мысли, почему-то расположились сейчас в веселом беспорядке, будто заранее выдавая тот разброд чувств, который творился сейчас глубоко под ними – за высоким лбом хозяина, худые впалые щеки словно распирало изнутри дыханием, учащенным от желания немедленно рассказать что-то жизненно важное – весь он сейчас был похож на взъерошенного воробья и одновременно – на обрадованного и удивленного своей радостью ребенка. Но больше всего замершую от волнения и ожидания Анну Федоровну в сыне поразили глаза – их светлое выражение мальчишеского счастья, отчего вдруг у сорокапятилетнего мужчины они вдруг заголубели, заискрились, как тридцать лет назад.

– Мама! – Только смог выдохнуть Сергей. – Мамочка!.. – И, схватив испуганную женщину за плечи, не в силах высказать всех чувств, переполнявших его сейчас, он вперил ей в глаза свой сияющий юношеский взгляд.

– Что случилось, Сережа? – Недоуменно прошептала Анна Федоровна, втайне все же радуясь неожиданной перемене в сыне, которого последние несколько лет привыкла видеть мрачным, задумчивым, молчаливым, замкнувшимся в себе, сосредоточенным на чем-то, ей неведомом.

– Мама… – Сергей посмотрел в ее выцветшие серо-желтоватые глаза, и вдруг женщина заметила, как в густых зарослях щетины задрожали его губы, – мама, – справившись с волнением, твердо произнес Сергей, – мой аппарат испытали! Сегодня! В больнице… Случайно…

Он, увлеченный, парящий в высотах мечты о грядущем признании, не услышал, как мать тихо и недоуменно пробормотала:

– Какой аппарат, Сережа? Не понимаю, о чем ты…

Но Сергей не слышал – сейчас он даже не осознавал, что говорит с матерью, и ему было неважно, где он, кто он и зачем – ему важно было кричать о своей самой великой победе в жизни, и он кричал о ней – в испуганные, но радующиеся за него глаза матери:

– Мое детище, которому я посвятил почти десять лет, над которым сидел ночами напролет, с которым привык разговаривать и советоваться… Я создавал его, как художник рождает свое творение – в муках, дрожащими, но верными руками, в страхе, что никто никогда не взглянет, не оценит. А создав, я стал бояться, что он не заработает, что эти десять лет своей жизни я угробил зазря – коту под хвост. Ну, как можно было испытать его? Как все – на мышах, кроликах? Нет, не выйдет! Аппарат, предназначенный только для людей, можно испробовать только на людях.

– И что? Ты использовал людей вместо кроликов? – С долей ужаса спросила мать, ожидая услышать самое худшее.

– Да, все произошло случайно и прошло успешно, даже более чем успешно! Ну, да ладно – что мы в дверях стоим. Пойдем, я тебе сейчас все расскажу.

– Ты кушать-то, как, – будешь? – С беспокойством за своего, в сущности, еще такого маленького сына спросила Анна Федоровна.

– Нет-нет, не сейчас. Пойдем же! – Сергей схватил мать за руку и стремительно потащил ее в свою комнату – тайную комнату Синей Бороды, запретную для каких-либо посещений в течение последнего десятилетия.

– Ой, грязь-то какая! – Невольно ахнула старушка, едва Сергей с горделивым видом распахнул перед ней дверь, обычно запертую на ключ.

Она помнила эту комнату другой: давно – с игрушками, часто самодельными, с книгами – на столе, на шкафу, на полу, потом с мотоциклом, который пятнадцатилетний Сережа притащил в квартиру – к ужасу матери – и чинил несколько месяцев в своей комнате, а потом привел ее вот так же, как сегодня, похвастаться – сделал! Она помнила вот эти же коричневые шторы, которые висели на окнах еще в те полузабытые дни ее молодости, тогда, когда с ныне уже давно покойным мужем и маленьким Сережкой они ютились в «коммуналке» – в одной небольшой, но чистой и светлой комнате, этот шкаф, старый промятый диван, – все было как когда-то давно, только теперь все это было покрыто густым слоем пыли, и оттого комната походила скорее на заброшенные покои средневекового замка, чем на жилище конца двадцатого века.

– Мама, – с упреком повернулся к ней сын, что ты: «грязь, грязь»! Смотри-ка! – Сергей Кронин аккуратно взял мать под локоть и повел ее, осторожно ступающую по давно не мытому полу, заваленному книгами, чертежами, инструментами, в угол комнаты, к окну, рядом с которым висела огромная полка, уставленная баночками, колбами, пустыми или полными разноцветных жидкостей.

Там же стоял широкий письменный стол, лежали кипы бумаг, каких-то чертежей, проектов. На краю стола беспорядочно валялись кнопки, обрывки резины, кусочки проводов, неизвестные приборы со стрелками или горящими на экране цифрами.

Вот, смотри, – не замечая в глазах матери страха перед всеми этими конструкциями, столь неведомыми ей и в то же время так знакомыми ее сыну – плоти и крови ее, но, по сути, оказывается, совершенно неизвестному ей человеку, – Сергей одним жестом сгреб все лишние бумаги, освободив лист ватмана, на котором было изображено доселе не виданное миром устройство.

– Чудище какое-то – провода, провода – вроде паука что ли, – простодушно отметила Анна Федоровна, – и еще в зубах что-то держит!

Кронин расхохотался над деревенским простодушием старой матери.

– Это чудище называется «Лекарство от смерти» доктора Кронина. Так-то! Я его еще давно так назвал, тогда еще, когда его и в проекте-то не было! Сергей с долей гордости и любви похлопал ладонью по листу ватмана, будто лаская собственное единственно дорогое детище.

– От смерти? – усомнилась Анна Федоровна, и в ее глазах мелькнуло недоверие. – Ты что, Господь Бог что ли – людей от смерти спасать? Это тебе игрушки что ли – смерть-то? И сразу же, вспомнив разговор у дверей, быстро спросила:

– И что – помогает?

– Помогло, сегодня именно помогло! Заставило человека выжить. Понимаешь, я своими руками создал систему, которая может спасти человека от смерти.

– Что – навсегда? – еще более пораженная, переспросила мать.

– Да нет, ну, как ты не понимаешь, – с легкой долей раздражения пробормотал Кронин и, улыбнувшись вдруг, тепло добавил:

– Какая ты смешная. Ну, разве можно изобрести вечную жизнь на Земле?! Может, конечно, и можно, – добавил он с задумчивой полуулыбкой, – и когда-нибудь светила науки, наверняка, дойдут и до этого, – он оторвал от бумаг неизвестно отчего погрустневший взгляд и посмотрел на мать в упор, будто признаваясь в какой-то непростительной ошибке, – но это буду не я, и слава Богу. А я решил спасти человека от одной, первой из возможных, смерти, причем только если он умирает сам, без посторонних вмешательств. Вот, посмотри, – Кронин в одно мгновение вновь оживился и в запале начал широко размахивать руками, сильно жестикулировать, показывая на чертеже какую-то деталь, на первый взгляд, совершенно не отличающуюся от множества других:

– Вот это – датчики, их подключают к умирающему человеку, находящемуся в критическом состоянии, жизнь которого исчисляется минутами. Вот здесь – в этой колбе – жидкость. – Сергей показывал матери каждую деталь механизма, каждый отрезок на чертеже, не слыша ее тихого бормотания: «Колбы, датчики… одни черточки нарисованы. Попробуй, разгляди что-нибудь…», перемежаемого вздохами: «ничего не понимаю…». – Через вот этот проводок, – в упоении продолжал Сергей, – через вот этот проводок, в конце которого спрятана игла, наподобие иглы шприца, только гибкая с твердым острием, в вену умирающего вводится доза раствора из колбы. Но это не главное – самое основное – энергия – без нее не будет работать аппарат, без нее не сможет продлиться ничья жизнь. И поэтому вон тот провод забирает ее снаружи от постороннего человека – достаточно только положить ладони в круглые отверстия и включить аппарат…

– Как это?! – замерла от ужаса внимательно слушающая и не смеющая перебить сына Анна Федоровна, – Как – из постороннего? Одного надо убить, чтобы другой жил?!

– Да нет, мам, никого убивать не надо. – Ласково усмехнулся Кронин, тронутый ее простодушием. – Для того, чтобы сохранить жизнь одного человека, нужно просто собрать энергию с десяти любящих его людей. Просто, когда человек любит, когда беспокоится за своего близкого, у него в организме происходят определенные процессы, что ведет к выбросу энергии, которая может уйти в пространство, в воздух, – я же хочу подчинить ее себе и использовать для благой цели, заставить работать. Поэтому – а это самое главное – ни за какие деньги нельзя будет купить жизнь, а выживать будут самые лучшие – те, кого сильнее любят, за кого боятся, кого не хотят потерять.

– А почему именно с десяти? – тихонько и отчего-то с некоторой грустью переспросила мать. – И как это – забирать-то? А если ты заберешь, – в ее голосе зазвучали нотки обиды, – а те десять, которые отдали, возьмут, да и помрут из-за того толстого?!

– Почему – толстого? – смеясь, переспросил Кронин.

– Кажется мне так. – Отрезала мать. – Богатые, толстые, в телевизоре которые, – все их любят. А мы кому нужны, голодранцы? – старушка сокрушенно вздохнула.

– Ну, во-первых, – самодовольно посмеиваясь, заметил Кронин, – если все будет хорошо, я скоро сам буду толстым, богатым и в телевизоре, а во-вторых, никто от этого не умрет. Понимаешь, – вновь увлекаясь своей идеей, объяснял Сергей, – это как сдача крови донорами – я высчитал суммарное количество энергии, необходимое для восстановления жизнеспособности, и в то же время – тот максимум отдачи энергии, который был бы безвреден для каждого отдельного донора. Дело в том, что, если взять эту дозу с одного человека, пусть даже сильно любящего и готового на такую жертву, – это, я думаю, хотя мои предположения никто не проверял и никогда не проверит – какой ненормальный пойдет на такой риск, – принесет ему непоправимый вред, если не убьет, а умирающему все равно не поможет. Поэтому энергий нужно именно десять…

– Хорошо, что не пятьдесят…

– … чтобы поддержать в другом человеке искру жизни. Эти десять любящих энергий достигнут колбы, отфильтруются, произойдет реакция и…

– А если человека никто не любит? – не слушая сына и думая уже о чем-то своем, волнующем, говорила Анна Федоровна.

– Ну, кто-то же должен умирать. Это – как естественный отбор, только уже на научном уровне, на ступень выше. Там – в природе – выживает сильнейший, здесь – можно так сказать, – любимейший, а поэтому лучший.

– За счет других… Ничего себе лучший! И ты тоже хорош – такую машину придумал, чтобы кто-то мог жить вечно, а кого-то – в землю, в белых тапочках!..

– Мама, ты как ребенок, ну что такое «вечно»?! Ну, десять, двадцать лет прибавится, а может, и пять, и год – на сколько энергии хватит – все сугубо индивидуально – все от организма пациента зависит. А этим десяти выброс энергии никак не повредит – это, как кровопускание, – даже для здоровья полезно, правда, если не злоупотреблять. Главное, чтобы любовь была.

– Где ж ее взять-то, столько любви?!. – женщина вздохнула и, не отрывая глаз от таинственного чертежа, задумалась.