Анестезия

– Что с ним? – прошептала Настя, отчаянно ругая себя за то, что не отказалась сразу, стоило ей услышать имя Зубарева.

– Я так и знала, что ты не в курсе.

– Не в курсе. Так что?

– Инвалид он теперь. Парализован. На матче травму получил.

– Давно?

– С полгода назад.

Настя откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Перед глазами замелькали картинки прошлого, в котором и она, и Саша были такими молодыми и полными надежд. Неважно на что – жизнь, будущее, карьеру – главное, что они, эти надежды, были такими осязаемыми. Казалось, протяни к ним руку и сможешь почувствовать, насколько они реальны.

– Даже не думай об этом, – буркнула Настя, уже решив, что откажется. – Странно, что тебе вообще такая мысль хоть на секунду в голову пришла.

Последние слова она проговорила с укоризной, и когда мать опустила взгляд, прекрасно понимая, что именно имеет ввиду Настя, поднялась с дивана и пошла к Аглае.

– Я Глашу разбужу. Завтракать уже давно пора.

И вышла, чувствуя, как её изнутри разрывает на части от самых противоречивых ощущений.

Она всё же пересилила себя и отправилась посмотреть, как работает детской сестрой Маша Зеленцова. Полненькая, вечно улыбающаяся, с кудряшками на голове – наверное, именно она была создана для того, чтобы дарить тепло детям, которые в этом так нуждались. Она, а не Настя. Что она могла дать тем, кто сейчас тянул к ней свои руки, беззубо улыбался через боль или капризничал, жалобно хныкая? Только слёзы, которые сами по себе выступали на глазах, и которые Настя украдкой стирала, чтобы после натянуть на лицо улыбку и продолжить свои манипуляции.

– Так. Ещё один есть мальчик. Тяжёлый. Почти не говорит, точнее, говорит звуками. ДЦП-шник. Над диагнозом бьются, но похоже, там что-то неизлечимое, ну, помимо ДЦП-эхи, – отрапортовала Маша, вручая Насте стопку подгузников, в которые она и вцепилась так, словно только они могли удержать её на ногах.

– Я… Я наверное, не смогу, Маш, – жалко выдавила она из себя, отходя к окну коридора.

Сколько раз за сегодняшний день она испытывала страх, когда понимала, насколько всё хрупкое. Не стань её в какой-то момент, и Глаша сначала окажется в детском доме, а после, стоит ей заболеть, вот в таком ужасном месте. Нет, здесь всё было светлым и просторным, здесь работали чудесные чуткие люди, но всё равно Настя испытывала ужас, когда находилась наедине с малышами, что испытывали боль. Даже представлять, что её Аглая может быть здесь, было страшно.

– Ничего. Это нормально, – поторопилась заверить её Зеленцова. – Не все могут, это правда.

А Настя стояла, смотрела на нежно-голубое небо, и понимала, что испытывает совершенно малодушное желание сбежать. Туда, где есть прикосновение тёплого ветра, где можно просто устроиться на скамейке и подставить лицо яркому солнцу. Где она сможет забежать в магазин и купить дочери фруктов или её любимый шоколад.

Где есть совершенно иная, отличная от этой, жизнь. И да – мчаться отсюда куда глаза глядят было и вправду малодушно, но Настя знала – если останется – попросту сгорит.

– Тогда я пойду, да?

– Да, конечно. А я к Петьке, заждался уже.

Маша процокала каблучками в сторону дальней палаты, и стоило ей скрыться за безликой белой дверью, как Настя сорвалась с места и помчалась в сторону выхода из центра.

В тот вечер она ни о чём не рассказала матери, решив отложить разговор о Зубареве на утро. Посвятила почти весь вечер дочери, потому что это хоть отчасти отвлекало её от мыслей о Саше. И воспоминаний, что так или иначе рождались в душе. Когда же улеглась в постель, сомнения охватили её целиком.

Настя прекрасно понимала, как именно будут проходить её встречи с Зубаревым. Наверняка и он сам не желал бы видеть её рядом в качестве сиделки. Она же отдавала себе отчёт в том, что всё их общение в итоге сведётся к какой-нибудь перепалке или к чему покруче. И ей придётся приложить все усилия, чтобы сдержаться и не наговорить в ответ всякого, за что её уволят уже на следующий день после того, как она устроится на это место.

Повернувшись набок, Настя подложила под голову руку и закрыла глаза. Она начинала злиться. Вроде бы их история с Сашей уже давным-давно подошла к концу, а она чувствовала себя сейчас так, словно заново переживала прошлое.

Сомкнув глаза, она приказала себе больше не думать ни о каких Зубаревых и посвятить время тому, что было ей сейчас необходимо, как воздух – сну.

– Настенька! Как я рада тебя видеть!

Её сжали крепко-крепко в приветственных объятиях, и Настя испытала… облегчение. Потому что приняли не как сиделку, а как хорошую знакомую, коей она и являлась для матери Саши.

Она всегда ей очень нравилась. Тётя Наташа была смешливой, постоянно шутила, порой так, что восемнадцатилетняя Настя краснела. Господи, как же давно это было!

– И я вас очень рада видеть.

Настя высвободилась и устроилась за столиком кафе, куда её позвала на разговор тётя Наташа.

Как оказалось тем утром, когда она решилась и сказала матери, что попробует поработать у Зубарева сиделкой, это предложение поступило ей не на ровном месте. Мама и тётя Наташа случайно встретились на улице, где у них завязался разговор. Вот из него-то мать и узнала, что с Сашей случилась такая беда, и что они ищут человека, который мог бы взять на себя обязанности его «компаньона».

– Ну, как ты? Дочку родила, я видела её с Мариной, – начала беседу тётя Наташа, хотя сама Настя предпочла бы сразу перейти к делу.

– Да. Глашей зовут.

– Сколько ей уже?

– Шесть. Скоро в школу пойдём.

Она улыбнулась, опуская взгляд на меню, в котором ровным счётом ничего не видела. Эта встреча с мамой Саши, всколыхнувшая в ней столь много воспоминаний, была словно из другой жизни. И несколько странным было сейчас обсуждать с тётей Наташей Аглаю.

– Взрослая уже совсем, – она вздохнула и подозвала официанта, а когда тот отошёл, приняв у них заказ, чуть подалась к Насте: – Я тебя сразу хочу предупредить – Саша совершенно не желает видеть рядом с собой никаких компаньонов.

– Почему вы их так называете?

– Потому что совсем не нужно будет выполнять обязанности сиделки. Твоя мама сказала, что ты работаешь в больнице, но у Саши есть человек, который… ну, ухаживает за ним.

– Тогда для чего нужна я?

Тётя Наташа поджала губы, было видно, что эта тема для неё слишком животрепещущая. Но и не говорить о том, для чего они встретились, было бы странным.

– Саша всё больше закрывается в себе. Ну и не только в себе. Стал настоящим затворником. У нас уже работали несколько человек, каждый не продержался и недели. – На лице матери Зубарева появилась кривоватая грустная улыбка.

– И вы решили, что я тот человек, который сможет продержаться? – уточнила Настя, приподнимая бровь.

– До того момента, когда мы с твоей мамой встретились, я уже рассталась с надеждой, что хоть кто-то сможет Сашу… ну…

– Развеселить.

– Нет, не совсем так. Вернуть к жизни.

– И почему решили, что я это смогу? Насколько вы помните, расстались мы с вашим сыном не лучшими друзьями.

Настя тоже кривовато улыбнулась. Тётя Наташа была свидетельницей того, что именно произошло между ней и её сыном.

– Я помню, Насть. Всё помню. – Она принялась комкать салфетку в пальцах и выглядела при этом так, будто сейчас речь шла едва ли не о жизни и смерти.

– Хорошо. Я попробую стать компаньоном вашему сыну. Но вы должны понимать, что делаю я это исключительно потому, что мне нужны деньги.