Работа собой. Записки психотерапевта

взгляд с обеих сторон

Если вы никогда не нарушаете чужих границ, они у вас всегда нарушены, потому что вы не знаете, где они – совершенно верно сказал кто-то из знакомых психологов.

Я бы добавила, что если вы постоянно нарушаете чужие границы, вы же сами страдаете от этого сильнее других.

Тему нарушения чьих-то личных границ принято обсуждать в одностороннем ключе. «Он нарушил мои границы», «я нарушил твои». Жертва-агрессор. И так далее. На самом деле, вопрос нарушения личных границ всегда обоюдоактуален. Нарушая чьи-то личные границы, мы тем самым нарушаем свои собственные. И наоборот.

Вот вам два простых, но выпуклых примера обоюдо-нарушенных границ: неадекватное психологическое обнажение и агрессия – соответственно.

Допустим, я сообщаю другому человеку о себе нечто сугубо интимное. И это неадекватно. То есть – он, во-первых, меня не спрашивал про это, во-вторых, меня подвела интуиция и я «дала мАху». То есть – сказала лишнего. Вопрос: чьи границы я тем самым нарушаю? Стриптиз, вроде бы, мой. Без трусов – вроде бы я. Но границы другого человека нарушены не меньше, чем мои собственные. Потому, что ему не нужен был мой стриптиз. Потому, что ему было совершенно неинтересно, что у меня в трусах. Потому, что он теперь не знает, что со всем этим делать. Потому, что он обязан реагировать «на уровне», а ему это нафиг не надо. Потому, что он теперь (зачем-то) вынужден хранить в тайне сей «интимный» инцидент. Теперь мы зачем-то связаны с ним секретом, ему не нужным.

Агрессия – не менее любопытный пример обоюдно-нарушенных границ. Допустим, я веду себя агрессивно по отношению к другому человеку. Вид агрессии неважен, она может быть прямая или завуалированная, вербальная или физическая. Агрессия – она и в Африке она. Так вот. Чьи границы я нарушаю? Казалось, бы – того, на кого я напала. Формально – да. Однако, стоит помнить: ничто так не обнажает, как агрессия. Ничто так не выдает наших тайных мучений и тяжких комплексов. Ничто так психологически не обезоруживает агрессора, как его агрессия. Потому, что если стриптиз – это обнажение в известных мне и заранее подготовленных для обнажения местах, то агрессия выставляет напоказ вещи, казалось бы, до того скрытые: слабость, беспомощность, неуверенность в себе. Если, конечно, у «жертвы» есть мозги, глаза и уши.

В самом общем виде тема обоюдного нарушения личных границ может быть проиллюстрирована следующим сельскохозяйственным примером. Вот, есть у меня загон, а в нем овцы. Или козы, как нравится. Может быть, даже тёлки. И за забором за своим я не слежу, он сгнил. И провалился в одном месте. Границы нарушены вроде бы мои – забор-то мой. И даже какая-то моя овца бегает укушенной волком в задницу. Но, между тем, другие мои овцы (козы или даже тёлки) – бегают по соседним участкам, едят чужую капусту и топчут чужие георгины.

Про (не) уважение

С (не) уважением нередко получается парадоксальная вещь.

Неуважение к детям (в частности) нередко выражается в том, что взрослые не считаются с мнением ребенка, не принимают его во внимание, не воспринимают его всерьез. Что же дальше?

Очень вероятно, что из ребенка вырастет человек, не слишком уверенный в каких бы то ни было собственных мнениях. И вот такой человек говорит однажды: «Похоже, родители меня не уважали». Так вот. Не верьте, если он говорит это уверенно!

P. S. Именно поэтому с неуважением довольно трудно работать. Ведь уверенности нет ни в чем! В том числе – что родители не уважали. Может, все таки, любили? Может, все-таки, заботились? А когда читали личный дневник и рылись в столе – так это от неравнодушия.

«Плохая девочка»

…это та девочка, которую не любила и не хвалила мама. Не говорила ей «ты моя хорошая»… Печальные детские воспоминания – очевидный минус в ее бытии. Зато есть плюс: плохой девочке можно делать то, что нельзя хорошей. То, что хорошим девочкам мама запрещала. Потому, что она все равно пропащая.

Про время

Меньше всех умеют ждать дети. Хотя из всех людей у них больше всего времени. Потом они взрослеют и научаются ждать. Хотя им бы (нам бы) уже можно было бы и поторапливаться. И чем дальше, тем способность ждать у людей развивается все больше. В обратной последовательности к тому количеству времени, которое осталось на ожидание.

Мир абсурден.

…Ах, вспомнил: «Магнолия»

Размышления о характере

Главная задача развития подросткового возраста, основная личностная работа и одновременно самая большая беда любого подростка – это непрерывные мучительные попытки угадать, кто же он такой. Ребенок не знает, кто он, и он счастлив в незнании. Подросток уже знает, что не знает и мучается. Взрослый наконец завершает этот изнурительный марафон: он выясняет, кто он и фиксирует найденное, формируя характер. И платит за эту данность тем, что характер уже не изменить. Характер – это ответ на вопрос, кто я.

Я вспыльчив, ревнив, закрыт, мягкотел, я безвольный, я терпеть не могу, когда на меня давят, я подозрителен, я тревожен или я болтлив без меры, особенно, когда никто не слушает меня. Я неразборчив в знакомствах и готов рассказать первому встречному о том, что меня волнует. Я боюсь одиночества, я нелюдим, скрупулезен или неряшлив и бросаю незаконченными каждые пять дел из десяти. Я депрессивен, но вдумчив или наоборот – легко и подолгу веселюсь, но не очень могу сосредоточиться на том, что для меня действительно важно. Я…

Список бесконечен. Все это – характер. Наш скелет и наша болезнь. Наш фундамент и наша проблема одновременно. Потому, что я точно какой-то, но именно поэтому я такой, а не другой. Я живу так, а не иначе и завидую тем, кто умеет иначе, но не так, как я. Или не завидую, если я не завистлив по характеру. В этом контексте ясно, что выражение «бесхарактерный» лишено всякого смысла. Как я живу, такой у меня и характер. И если от того, как я живу, у меня сложности, то меняя характер, я уменьшаю их количество. А для психотерапевта слова «изменить характер» означают лишь – изменить способ человека жить. Что неминуемо повлечет за собой пересмотр ответов на вопрос «какой я». И самое ценное достижение любой психотерапии – это не само изменение ответов, а допуск того, что изменение возможно.

Какая я? Например, я всегда считала, что я злопамятна. Постепенно выясняется, что это не так. Память у меня остается хорошей, но сейчас мне кажется, что есть более ценные вещи, для которых в ней стоит освобождать место.

Я никогда не любила кошек, но есть кошки, для которых я согласна сделать исключение. Думала ли я, что будут такие кошки? Никогда.

Больше всего на свете я ценила слова. В самом высоком смысле этого слова. Когда небезразличные мне люди допускали ошибки в тексте, меня тошнило, будто я случайно съела червя. Способность человека внятно формулировать свои мысли я всегда ставила крайне высоко. Пожалуй, даже выше порядочности, хотя это в высшей мере странно, если задуматься. Сейчас я безусловно признаю, что едва ли не самый важный разговор в моей жизни состоялся в полном молчании. И можно догадаться, что тем сильнее было мое изумление. С тех пор я вообще стала меньше разговаривать.

Наверное, главная профдеформация психотерапевтов – постулирование изменений как высший приоритет.

Хорошо это или плохо? Какая разница? Сейчас я думаю, что это хорошо (или плохо), а завтра могу начать думать наоборот. :)

Пустой, но горячий стул

Техника «пустого стула» смущала меня всегда. (Это когда перед вами ставят стул и говорят: «Это твоя мама. Скажи ей, что она испортила тебе всю жизнь, скажи то, чего не говорил никогда». Смущала меня эта техника много чем. Для начала: громоздкостью и нарочитостью. А также – искусственностью и натянутостью. Короче – дебилизмом, тем, что нет на стуле никакой мамы!

Но больше всего она смущала меня, такую когнитивную, тем, что она – работает! Причем – в отсутствии мамы. Осознание этого факта как-то всегда унижало во мне интеллектуала. Порой один неприятный, но содержательный разговор со стулом без мамы заменяет долгие часы напряженных бесед про маму. Никакого мозгового напряжения не требуется, чтобы пнуть тупую деревяшку ногой или ударить по ней тапком. Мозги для этого не нужны. Как не нужна, собственно, и мама. Нужно только небольшое доверие универсуму…

В связи с тем, что техника пустого стула работает, я ее использую. Но из-за того, что я ее недолюбливаю, я всегда испытывала сложности пригласить человека в ней поучаствовать. Не то в слиянии, не то в контрпереносе, я всегда, как бы извиняясь, с трудом подбирала слова. «Вот вам стул» – лепетала я, а про себя добавляла: «… и это не потому, что вы дебил». «Глупо выглядит, но работает хорошо» – оправдывалась я всякий раз, принося человеку из кухни многажды битую и видавшую виды табуретку. «Конечно, это не ваша мама…» – зачем-то добавляла я, хотя если я правда не считаю клиента дебилом, эта прибавка лишняя.

Сегодня со мной наконец произошел прорыв. Я нашла простой и честный способ приглашения клиента к беседе с мамой со стулом. Я сказала: «Конечно, это не ваша мама. И, откровенно, говоря, слава богу, что это не она!».

Он не хочет на мне жениться

Есть такая забавная проблема. То есть, имеются она и он. И он не хочет жениться на ней. Не хочет. Что такое «жениться»? Это, наверное, жить с ней вместе, отдавать весомую часть своего мамонта, возвращаться к ней вечером, чинить краны, есть мамонта, приготовленного ею, спать с ней вместе, просыпаться вместе, есть мамонта, уходить, предупредив, когда вернешься, возвращаться… А еще это дети, общие дети, их нужно кормить, отщипнув еще одну весомую часть от остатков своего мамонта. С детьми, вероятно, надо гулять по выходным, так обычно делают добропорядочные папы. И еще много-много всего. И всего этого он не хочет. Из предложенного списка он хочет только спать с ней. И, возможно, чуть-чуть отщипывать от мамонта на подарки.

А сейчас – гвоздь программы. Он не хочет на ней жениться, но она! Она-то хочет за него замуж. Она хочет за него замуж, вы понимаете? Она хочет замуж за мужчину, который ничего вышеперечисленного (кроме спать) – с ней не хочет.

Я этого решительно не понимаю. Как можно хотеть замуж за человека, который не хочет на тебе жениться?

Игровой пласт человеческих отношений

…очень широк и разнообразен. Читайте Берна, кто сомневается.

Безусловный плюс игр в том, что они возбуждают и придают жизни некий азарт и вкус, ощущение движения в противовес бессобытийности.

Очевидный минус – в том, что игры истощают и, как правило, на выходе оставляют ощущение опустошенности.

Выйти из игрового пространства можно, но фокус в том, что за все нужно платить. Выйти из него можно лишь отказавшись от последнего выигрыша. То есть, пользуясь «игровым словарем» – «проиграв».

Именно поэтому люди играют в игры годами. Они уже истощены, им скучно, у них мигрень, они осточертели друг другу. Но они продолжают ждать паузы, чтобы перед «окончательным» уходом сказать свое последнее ку-ка-ре-ку. В ответ они слышат, конечно, мяу – и новый цикл начался.

Соревноваться —

…значит всегда быть вторым. Единственный шанс быть первым – это придумать что-то свое. Найти собственную уникальную нишу, которую никто кроме вас просто не может занять. Потому, что вы сами ее для себя придумали и подходите к ней, как ключ к замку.

Счастливые не спорят

Я понимаю, что провокативно, сейчас поясню.

Во-первых, сколько бы я не видела людей, я не могу вспомнить ни одного спорщика, которого с легкостью можно было бы назвать счастливым.

Дальше. Представьте себе, как обычно выглядит досужий спор. Именно досужий, потому что если продуктом спора являются не «истина», а свобода, статус или размер гонораров, то спорить, безусловно, есть о чем.

Так вот, досужий спор. Он сказал, я ответил. Он со мной не согласен или – я с ним. Ну и я для порядка говорю, что не согласен. И объясняю, почему. Аргументировано. А у него свои аргументы, и он все равно не согласен.