Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов

– Из Парижа, и приехал специально, чтобы повидать вас, друзья мои!

– Да полно тебе!

Ноэ сразу принял серьезный вид, и это отразилось также и на выражении лиц остальных.

– Господа, – сказал Ноэ, – я примчался из Парижа, где раздаются сдержанный ропот, мрачное потрескивание и похоронный звон. Этот ропот – ропот народа, не видящего перед собой светлого будущего. Это потрескивание – потрескивание трона Валуа, медленно, но верно идущего к разрушению и развалу. Этот похоронный звон гудит о смерти трех принцев, из которых младшему двадцать лет, а старшему – двадцать четыре, что не мешает им всем троим носить на своем челе печать близкой смерти!

Трое гасконцев уже не смеялись. Они с серьезным интересом смотрели на оратора, ожидая продолжения.

И Ноэ заговорил:

– Религиозные распри ускорили дело разрушения. Гугеноты обращают взоры к электору Палатинскому [1 - Электор Палатинский – монарх одного из мелких протестантских государств, входивших в то время в состав Римско-Германской империи.], католики призывают к себе на помощь лотарингских принцев и Испанию. Ни у кого нет патриотической сознательности!

Последняя фраза вызвала взрыв негодования у слушателей.

– Клянусь вечным спасением, – крикнул Ожье де Левис, – в качестве родственника Богородицы я добрый католик, но я стану гугенотом, если испанцы перешагнут через Пиренеи!

– И я тоже, – сказал Лагир.

– Черт возьми! – воскликнул Гектор. – Я гугенот, но лучше стану католиком, чем допущу этого тевтонского болвана электора вмешиваться в дела Франции!

– Да благословенно будет имя Божие! – торжественно отозвался Ноэ. – Я не ошибся в вас, и вы действительно те люди, которые мне нужны!

– Для чего?

– Выслушайте меня! Мы гасконцы, мы беарнцы, мы дети рыцарской страны, где когда-то носилась шпага самого Роланда [2 - Роланд – знаменитый паладин IX в., племянник Шарлеманя (Карла Великого), окруженный легендарной славой. Французская народная поэма (соответствующая нашим былинам) «Песнь о Роланде» особенно воспевает его шпагу «Дурандаль», которой приписывались волшебные свойства. Однажды, как говорит легенда, Роланд нанес своей шпагой такой страшный удар по скале, что скала эта рассеклась; расселина до сих пор носит имя Роландовой щели.]! В наших горах нет золота, но зато воздух, которым мы дышим, закаляет сердца, делая их недоступными для страха. Нас только горсточка, но короли старой Франции старались привлечь эту горсточку в свою армию, говоря, что шпага беарнца стоит сотни пик, а рапира гасконца – сотни аркебуз [3 - Аркебуза – ручное огнестрельное оружие того времени, уступившее затем место мушкету.]!

– Да в чем дело-то, куда ты клонишь? – спросили хором молодые люди.

– Слушайте, только слушайте! – Ноэ встал, его жесты и звук голоса стали еще торжественнее, еще многозначительнее. – Это было около месяца тому назад. Ночью на балконе Лувра стояли двое людей, любуясь видом гигантского Парижа. Оба они были молоды, оба верили в свое будущее. Одетые в простые камзолы, они мечтали о парче. Положив руки на эфесы своих рапир, они мечтали о том, чтобы командовать целыми армиями. Один из них поднял взор к облачному ночному небу; в клочке потемневшей лазури горела одна звезда, и человек, внимательно и долго посмотрев на нее, перевел взор снова к Парижу, и его губы пробормотали: «Как знать? Быть может, когда-нибудь я все-таки буду королем Франции!» Этот человек – сын наших гор; это юный принц, который не раз спал под открытым небом с голубым эфиром нашей страны вместо покрова и с камнем под головой вместо подушки. Это – король нашей бедной страны, где властно и разгульно носится чистый ветер свободы! Этот человек – шляпы долой, господа! – этот человек Генрих Наваррский, ставший королем с тех пор, как королева Екатерина Медичи приказала отравить Жанну д'Альбрэ, его мать и нашу государыню!

– Да здравствует наваррский король! – крикнули трое молодых людей.

– Да здравствует Генрих Наваррский, король Франции! – ответил Амори де Ноэ. – Да, господа, это он, наш обожаемый монарх! А другой молодой человек – это я сам, господа! И вот тогда я вспомнил о вас и подумал: если четыре беарнца, четыре гасконца, храбрые, как Роланд, благородные, как король, обяжутся клятвой отдать не Наварру Франции, а Францию – Наварре, то сам Бог не сможет помешать им в этом!

Молодые люди вскочили со стульев и клятвенно подняли руки кверху. В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Пандриль.

– Ах, ваша честь! – жалобно сказал он, обращаясь к хозяину. – Какое несчастье! Я очень торопился и нечаянно проткнул бурдюк шпорой! Все вино и вылилось на дорогу!

– Господа! – смеясь, сказал Гектор. – Господь принял нашу клятву и дал нам знак большим чудом: он просветил ум Пандриля!

II

В тот самый день и почти в тот самый час, когда гасконские дворянчики заключали между собой таинственный союз, за триста пятьдесят лье от замка Гектора де Галяра один юный рыцарь звонко пощелкивал шпорами по мостовой доброго старого города Нанси, резиденции герцогов Лотарингских. Он был закутан в широкий плащ, закрывавший часть лица, а широкополая шляпа была надвинута до самых глаз. Рыцарь торопливо проскользнул в боковую улочку, по которой спустился до берега Мерты, но здесь остановился в нерешительности, не зная, направо или налево ему идти.

– Чтоб черт побрал необстоятельность! – буркнул он. Посередине улочки горел фонарь. Рыцарь подошел к столбу, достал из-за пазухи маленький сверточек пергамента и при мерцающем огоньке фонаря прочел:

«Если граф Эрих де Кревкер любит по-прежнему, он придет сегодня вечером к девяти часам на берег Мерты, выйдя через улицу Святого Павла».

«Я вышел через эту улицу, спустился к берегу и все же не видел никого, – сказал себе рыцарь. – Как быть? Что же, я спущусь теперь к самой воде против улицы и буду там ждать. Но что нужно от меня и кто мог проникнуть в мою тайну? О да, я люблю по-прежнему, но объект этой любви слишком далек, чтобы я мог хоть на что-нибудь надеяться».

В этот момент послышался звук осторожных шагов, заставивший молодого человека насторожиться. Вскоре он увидел, что от улицы Святого Павла к реке спускается какая-то женская тень.

– Граф! – сказала эта женщина, подходя к рыцарю.

– Что вам угодно от меня? – спросил Кревкер, подумав тут же, что этот голос совершенно незнаком ему.

– Вы – граф Эрих де Кревкер?

– Да.

– Получили ли вы какую-нибудь записку?

– Да.

– В таком случае вы ожидаете здесь меня!

– Вот как! – сказал граф, стараясь разглядеть сквозь покрывало и густую вуаль, молода ли и хороша ли собой незнакомка.

– Граф, – продолжала женщина, – пойдемте ближе к реке, так как только на открытом месте можно быть гарантированным от шпионов!

Граф последовал за таинственной незнакомкой к самой реке. Там она сказала:

– Ведь вы – граф Эрих де Кревкер, потомок героя Кревкера, который был правой рукой герцога Бургундского, Карла Жестокого?

– Это был мой прапрадедушка.

– Вы молоды, красивы и храбры?

– Молод – да, красив ли – не знаю, храбр – наверное.

– Вы – один из богатейших синьоров Лотарингии?

– Так говорят, по крайней мере.

– И, несмотря на это, красавицы города Нанси и придворные нашего герцога уверяют, что нет рыцаря более печального и угрюмого, чем вы!

– Я болен!

– Да, вы поражены в сердце! – Граф вздрогнул от неожиданности; незнакомка продолжала: – Граф Эрих Кревкер, вы стали жертвой роковой и всепожирающей любви!

– Вы-то почему знаете это? – нетерпеливо буркнул граф.

– Я знаю все! – ответила женщина.

– Ну так назовите мне имя той, которую я люблю! – с резким хохотом предложил Кревкер.

Женщина подошла ближе, приложила свои губы к его уху и шепнула ему какое-то имя, что заставило графа вскрикнуть: