Стать собой: Путь к самопознанию. Тантра, переданная шепотом. Осознанность: Ключ к жизни в равновесии. Любовь, свобода, одиночество: Новый взгляд на отношения

Только там ты расцветешь, – а в этом цветении случается знание.

Как ты можешь знать себя? Ты еще даже не вырос. Может быть даже, ты все еще внутри своего семени; может быть, даже ростку не было позволено прорасти. Каждая религия об этом заботится: немедленно окрестить ребенка… сделать обрезание… отвести на какую-нибудь индуистскую церемонию… А ребенок совершенно не понимает, что вы с ним делаете.

Обождите!.. – даже для того, чтобы получить избирательное право, ребенку придется ждать двадцать один год, ждать до совершеннолетия – даже права вмешиваться в третьесортную политику ему придется дожидаться двадцать один год! Неужели для посвящения в религию не нужно зрелости? Я бы сказал, для решений относительно религии может быть подходящим возраст сорока двух лет… но никак не день от роду – ребенок едва успел родиться, а вы уже начинаете принимать за него решения; другие уже принимают за него решения.

Да, новорожденного ребенка можно поднести к урне для голосования. Ему можно вложить в руку бюллетень и помочь опустить бюллетень в ящик, и он под вашим руководством изберет президента или премьер-министра, – но ребенок совершенно не осознает происходящего: зачем этот ящик?.. зачем эта карточка?..

Ведь вы так не делаете. Вы понимаете, что для того, чтобы разобраться в политике, нужно время, хотя бы двадцать один год – не меньше. Но для того, чтобы разобраться в религии, вы совсем не отводите времени. Вы боитесь, – потому что, если вы дадите ребенку достаточно времени и не напустите ему в голову туману, прежде чем он начнет думать своей головой, прежде чем он услышит свой собственный голос, у вас ничего не выйдет. Вам уже никогда не сделать из него иудея или христианина, или индуиста, или мусульманина.

Может быть, однажды он станет религиозным, но это будет уже его собственный поиск. Может быть, однажды он найдет пути, ведущие к молчанию, пути, ведущие к самому центру существования, но это будет уже его собственное исследование.

И помните одно: что бы вы ни нашли сами, это приносит экстаз.

Если самого Бога дать вам в готовом виде, это не принесет вам экстаза.

Но иногда ребенок, бегая по берегу моря, находит самую обычную раковину… вы увидите, что ребенок в экстазе.

Когда я был совсем маленький, я возвращался с реки домой, и все мои карманы… – а у меня было очень много карманов, я непременно хотел иметь много карманов. Мой отец говорил:

– С этими карманами ты похож на сумасшедшего. Меня все время спрашивают… Ты без конца доставляешь хлопоты, и без всякой причины. Ну зачем тебе четыре кармана спереди и по два кармана по бокам?

– Они мне нужны, – отвечал я. – Мои потребности отличаются от твоих. Я никогда тебе не говорю, сколько у тебя должно быть карманов: это твое дело.

Мне нужны были карманы, потому что, когда я ходил на реку, я находил удивительные сокровища – множество красивых камешков, разноцветных, ярких, и я часами бродил по пескам, собирая их. И я возвращался домой с грузом, который был почти вдвое тяжелее, чем я сам.

Завидев меня у входа, отец говорил:

– Так вот для чего тебе нужны карманы! Ты что, сошел с ума? Зачем ты все время носишь эти камни? А нам приходится каждый день их выбрасывать.

– Ты не понимаешь, – отвечал я. – Можете их выбрасывать, но если бы вы хоть что-нибудь понимали… я испытываю такой экстаз, такую радость, когда вижу эти камни! Меня не интересуют твои деньги, мне не интересует ничто другое – я просто собираю камни.

Но радость была в том, чтобы их искать; чтобы долго идти вдоль реки только ради того, чтобы найти один красивый камень.

Однажды отцу это так надоело, что он привел четверых рабочих и сказал им:

– Пойдите на реку и принесите как можно больше камней, потому что он каждый день тратит на эти камни слишком много времени.

И они принесли полные ведра камней. Они точно знали, где их можно было взять – я понятия не имел, что там был рудник – и они высыпали их в моей маленькой комнате, где у меня был свой собственный мир и куда никому нельзя было входить. Отец сказал:

– Все это тебе. Теперь больше незачем ходить на реку, потому что ты не найдешь ничего лучшего. Мы собрали для тебя камни всех цветов и всех видов… ты тратишь слишком много времени.

– Ты отнял у меня всю радость, – сказал я. – Суть была не в камнях, а в том, чтобы их находить. А теперь я смотрю на эти камни – их здесь тысячи, – но не чувствую никакой радости. Уберите их. Ты что-то разрушил.

– Но, – сказал отец, – я думал, ты любишь камни.

– Нет, камни здесь не при чем, – сказал я, – я люблю не камни, я люблю их находить. Камни были только поводом. Иногда ты находишь камни, иногда ты находишь бабочек, иногда ты находишь цветы, иногда ты находишь истину, – но помни: красота всегда в том, чтобы что-то найти, а не в том, что именно ты нашел. Это только повод.

– Кажется, тебя трудно сделать счастливым, как ни старайся, – сказал отец.

– Это правда, – сказал я. – Никогда не пытайся сделать другого человека счастливым. Этого никто не может. Ты можешь сделать меня несчастным – это возможно, – но счастливым? Это мое абсолютное право: быть или не быть… Ты не можешь заставить меня быть счастливым; это насилие. Высыпав передо мной все эти камни, ты пытаешься сделать меня счастливым?

Но нечто подобное все равно случалось по всякому поводу. Постепенно в моей семье стали понимать, что, похоже, этот мальчик очень странный, и лучше оставить его в покое. В моей семье поняли, что в мои дела лучше не вмешиваться, да это и бесполезно – от этого все только осложняется: я находил такой выход, который делал положение еще более затруднительным.

Наконец, пришло время, когда я сидел в своей комнате, а моя мать заглядывала и говорила:

– Жаль, что тут никого нет. Я хотела послать кого-нибудь на рынок за овощами.

– Я тоже никого не вижу, – говорил я. – Точно никого нет, только я. Тут никого нет.

Меня вообще перестали брать в расчет – как будто меня и не было. Мать смотрела на меня и говорила: «Что-то я никого не вижу…» Или соглашалась со мной: «Я тоже никого не вижу, комната пуста», – и шла дальше, чтобы найти, кого послать на рынок.

Как только меня стали воспринимать так, будто меня нет – как только я был признан как никто… Я вижу в себе, что с того момента я не слышу никаких голосов. Должно быть, мне было лет девять или десять, когда меня признали – моей семье ничего другого не оставалось, как признать, что я никто: ни в чем на меня не рассчитывать, не поручать мне никаких дел. Даже в мелочах…

Моя мать говорила: «Сходи на рынок и принеси дюжину бананов», – и я шел на рынок. До рынка было недалеко, всего четверть мили; городок был маленький. Но на протяжении этой четверти мили я встречал столько людей, вступал в такое количество дискуссий, что к тому времени, как мне удавалось добраться до рынка, я уже не помнил, за чем пришел. К тому же и время обычно было уже позднее. Я должен был поторапливаться, потому что солнце уже садилось – или давным-давно село.

Я приходил домой и спрашивал у матери:

– Так что это ты просила меня купить?

– Ты ни на что не годишься, – говорила мать. – Я просила тебя об одной простой вещи: купить дюжину бананов. И вот, через пять часов, ты возвращаешься с пустыми руками – и еще спрашиваешь!

– Что поделаешь? – говорил я. – По пути встречается столько людей, столько проблем, вопросов, споров. Когда я добрался до рынка, я уже забыл, что мне нужно было купить. Вот я и вернулся, чтобы спросить.

Мои родственники оставили всякую мысль о том, чтобы я мог быть чем-то полезен; но мне это было чрезвычайно на руку. Постепенно в собственном доме я стал своего рода отсутствием. Мимо меня проходили, как мимо пустого места. Со мной не нужно было здороваться. Не нужно было спрашивать, как я поживаю.

Я помню, что с тех самых пор я не нахожу внутри никаких голосов. Но до десяти лет меня пытались воспитывать не покладая рук, и поэтому, когда я начал работать над собой, мне пришлось перебрать все эти голоса и сознательно их отбросить. Это нетрудный процесс: нужно только понять, что ты слышишь не свой голос, что это голос твоего отца, или голос матери – или голос раввина… и тогда нужно сердечно распрощаться: «Как мило с вашей стороны было сопровождать меня до сих пор! Но здесь наши пути расходятся. Пришло время расстаться».

И как только все эти голоса исчезают и ты становишься пустым, лишь тогда… – потому что в этой толпе, в этой базарной сутолоке, в которую превратился твой внутренний мир, невозможно расслышать собственный голос… – лишь тогда ты начинаешь становиться собой. Тогда случится многое другое, но все это будет случаться естественно; тебе ничего не нужно будет делать.

Нужно будет только обезвредить все голоса, заглушавшие твой собственный голос, ничего больше. Как только это произойдет, в тебе начнет расти собственное прозрение. Постепенно ты начнешь осознавать проблемы, которых не осознавал никогда прежде, потому что у тебя на все были готовы ответы. Впервые ты начнешь слышать вопросы, вопросы чрезвычайной важности, существования которых в себе ты даже не подозревал.

А твой вопрос, в силу того, что он твой собственный, очень важен, потому что в самом этом вопросе скрыт ответ. Но вопрос должен быть твоим собственным – лишь тогда он несет в себе ответ.

Но все эти так называемые благожелатели постоянно передают вам свои вопросы, свои ответы. Никому нет дела до того, ваш ли это вопрос, нужен ли вам этот ответ. По существу, они даже боятся, что однажды вы найдете собственный вопрос. В тот день, как вы найдете собственный вопрос, все их ответы станут недействительными, все их писания станут чушью. И они боятся, что, открыв собственное существо, вы станете индивидуальностью.

Общество не хочет, чтобы вы были индивидуальностями, оно хочет, чтобы вы были христианами, хорошими христианами, хорошими иудеями, хорошими индуистами, – респектабельными людьми. Но оно не хочет, чтобы вы были индивидуальностями, потому что индивидуальность движется, действует, живет в свободе. Индивидуальность будет счастлива умереть, но ее невозможно обратить в психологическое рабство.

Если ты индивидуальность, легче всего на свете познать себя, потому что теперь ты умеешь быть собой.

Теперь остается только закрыть глаза – и ты увидишь, кто ты.

Так что не разделяй вопрос на две части. Не спрашивай меня, что важнее, быть собой или познать себя. Я понимаю, откуда идет этот вопрос: в знаменитой максиме Сократа говорится: «Познай себя», – а одно из величайших открытий современной психологии гласит: «Будь собой». Отсюда вопрос: что важнее?

Сократ не такой человек, которого можно отнести к прошлому. Иногда бывают люди, которые всегда будут оставаться современными. Сократ из тех людей, которые всегда будут оставаться современными. Когда он говорит: «Познай себя», – в этих словах подразумевается: как можно познать себя, не будучи собой? Так что, если ты хочешь познать себя, тебе придется быть собой. Это две стороны одной монеты.

Но, для начала, будь собой, – потому что в тебе многое было перепутано и нарушено, многое было перевернуто и смещено, многое было вообще у тебя отнято. Твое существо покрыто множеством слоев личности, поэтому тебе придется проделать с ним то же самое, что делают с луковицей: начни его чистить, как луковицу. Когда ты чистишь луковицу, стоит тебе снять один слой, как под ним обнаруживается следующий, более свежий, более живой. Ты снимаешь и его, но под ним – еще один, еще более свежий и живой… Так же и ты: многослойная личность покрывает тебя как луковая шелуха.

Английское слово personality – личность – весьма примечательно. Оно происходит от корня persona. В греческом театре актеры играли в масках и говорили из-под маски. Sona значит «звук». Persona значит «звук, исходящий от маски». Неизвестно, кто скрывается под маской, слышен только звук, и звук доносится от маски. От этого слова, persona, происходит английское слово «личность» – personality. Так и есть на самом деле: твоя личность, в буквальном смысле этого слова, не что иное, как великое множество масок. И все, что ты делаешь и говоришь, исходит от маски; ничто из этого не твое собственное, ничто не несет твоей истинной подписи.