Мужики, мужики…

Мужики, мужики…
Андрей Ткачев

Была такая советская песня на слова Владимира Солоухина: «Пусть вороны гибель вещали, / И кони топтали жнивье, / Мужскими считались вещами / Кольчуга, седло и копье. / Во время военной кручины, / В полях, в ковылях, на снегу / Мужчины, мужчины, мужчины / Пути преграждали врагу». О них – мужьях, отцах, воинах – новая книга протоиерея Андрея Ткачева. О месте мужчин в семье и обществе, в храме и на поле битвы…

Протоиерей Андрей Ткачев

Мужики, мужики…

Пятая заповедь

Десять заповедей, которые снес Моисей с горы на каменных досках, не делились ровно на пять и пять. Четыре и шесть – так делились заповеди, и первая часть относилась к Богу, а вторая – к людям. Шесть слов, начертанных на второй скрижали, открывались заповедью о почитании отца и матери.

Заповеди – это не смесь и не сумбур. Они логичны, последовательны, связаны изнутри. Мы можем смело, не боясь ошибиться, думать, что неисполнение пятой заповеди делает невозможным исполнение всех остальных, касающихся общежития.

Кровопролития, воровство, похоть, зависть и всевозможная ложь становятся просто неистребимыми, если мы перескочим через заповедь о почитании родителей и не дадим ей должной оценки. Между тем классическое общество распалось, отцы и дети перестали быть тем, чем быть должны, и только в силу биологии продолжают называться прежними именами. А мы не чувствуем опасности и называем черное белым, как будто пророк Иеремия не произнес «горя» на тех, кто делает это.

Из всех заповедей пятая наиболее нравится родителям. Им кажется, что эти слова обслуживают их родительские интересы и стоят на страже их прав и эгоизма. В действительности это не так. Хотя бы потому, что правильное исполнение этой заповеди предполагает наглядный пример, а значит, совместное проживание нескольких поколений. Я, как отец, должен на глазах своего сына проявить сыновнее почтение к своему отцу, то есть дедушке моего сына. Послушание, уважение, почтение должны быть жизненными принципами, а не высокой теорией. Хорошее дело – на глазах своего сына мыть ноги, и целовать руку, и отдавать лучший кусок своему отцу, следовательно, его дедушке. Это будет лучшим залогом выстраивания в юной душе правильной системы ценностей и залогом правильного отношения к себе в старости. Но для этого как минимум нужно, чтобы у твоего отца не было второй семьи, чтобы он не бросил твою маму с тобой на руках и не стал искать счастья с другой женщиной, в другом месте.

Много ли у нас семей, где три и четыре поколения живут рядом? Много ли семей, где словосочетание «второй муж» или «бывшая жена» являются кошмарными и нереальными?

Итак, из сказанного уже ясно, что реальность противится, а отнюдь не способствует исполнению заповеди о почитании родителей. Пойдем дальше.

Главные разрушители пятой заповеди – это не строптивые дети, а любящие родители. Это они развращают детей, избавляя их от домашнего труда, сочиняя для них «великое» будущее, лишая их счастья воспитываться в коллективе многих братьев и сестер. Они рожают одного, максимум – двух детей, думая, что уменьшение количества рожденных улучшит качество воспитания. Они превращают детей в домашние божества и сами превращаются в идолопоклонников. Весь жар нерастраченной гордости и нереализованных мечтаний такие отцы и матери вкладывают в «воспитание», которое лучше бы назвать погублением или развращением.

Спесивые, изнеженные, заласканные, приготовленные для «великой» будущности, эти маленькие эгоисты жестоко разочаруют своих родителей. Те на старости лет опомнятся и станут, быть может, требовать к себе уважения и почтения согласно пятой заповеди. Но о каких заповедях можно будет вести речь в доме престарелых или над могилой безвременно погибшего посреди разврата молодого человека?

Отец семейства должен быть капитаном корабля. Мать и жена – помощником капитана или – боцманом, хоть и звучит это не по-женски. А дети – юнгами и матросами. Их нужно сбрасывать, как ложных богов, с пьедестала и запрягать в работу. В черном теле, а не в белом воротничке нужно держать их. К труду, а не к карманным деньгам должны привыкать их руки. Если родители этого делать не будут, то они – разрушители пятой заповеди, а значит, и уничтожители всех остальных. Рожденные ими гордецы и лентяи не остановятся на отсутствии почтения к родителям. Они начнут и красть, и убивать, и прелюбодействовать. И некому будет сказать святую фразу из Гоголя: «Я тебя породил. Я тебя и убью».

Классическое, или традиционное, общество рождено пятой заповедью. Там, где жена послушна мужу, а дети – маме, там, где старость в почете, а молодость – в послушании, эту заповедь знают. Там не увлекаются суетным прогрессом и не готовы из-за открытия электрической энергии отказаться от тысячелетних устоев. Счастье и прогресс не только не являются синонимами. Они даже не рифмуются и, более того, часто противоречат друг другу. Вы избрали прогресс? Что ж, готовьтесь поломать всю свою жизнь до самых корней и разделить судьбу старухи у разбитого корыта. Вы хотите счастья? Изберите в качестве ориентира классические ценности и стремитесь к ним, как бы их ни обзывали и ни обсмеивали в газетах.

Всесильный Бибиков, как свидетельствуют мемуары, не смел присесть в присутствии маменьки без ее на то разрешения. Иначе щеки «хозяина Киева» были бы отхлестаны незамедлительно. Милорадович, герой войны 1812 года, бывал не раз сильно бит отцом за различные грехи. Если в высшем обществе таковы были отношения отцов и детей, то что сказать или подумать о простонародье, где и нравы строже, и верность навыку прочней? Именно такие люди, которые и в генеральских эполетах «съедали» смиренно отцовские и материнские пощечины, построили, укрепили и многократно отстояли нашу страну. Поколение ничтожных людей, людей без святынь и ценностей, людей, за неимением иных целей в жизни служащих плоду своего прелюбодейного чрева, способно в считаные десятилетия растерять и разрушить все накопленное столетиями.

Мы видим себя в европейском доме. Да будет известно нам, что этот дом – дом престарелых. Во-первых, потому, что Европа состарилась в войнах, спорах, борьбе за истину. Как старый человек, уставший жить и желающий отдохнуть, Европа уже не живет, но почивает на «заслуженном» отдыхе. Во-вторых, культура Европы – это культура распавшихся семей. Это – культура узаконенного разврата, где плохо не столько то, что разврат есть, сколько то, что развратничают не краснея. Это культура, где юноши не имеют авторитетов, а старики – иных целей, кроме путешествий в теплые края.

Европейцы умудрились нарушить все заповеди, не нарушая при этом приличий. Этим-то они и привлекательны миру. Называя аборт прерыванием беременности, воровство – восстановлением справедливости, а разврат – уступкой требованиям организма, они стали центром притяжения для всех, кто ненавидит Бога, но любит личину приличия. Конечно, заповедь о почтении к родителям не осталась нетронутой.

Пенсионный фонд и социальные службы выполняют теперь то, что должны выполнять по отношению к постаревшим родителям взрослые дети. Умыть руки и сбросить с себя ответственность – вот главная забота современного человека. И этот человек хочет счастья? Нужно сделать одно из двух: либо отказаться от счастья, вести жизнь, которую мы ведем, и ждать огня с неба… Либо изменить систему ценностей и повернуться лицом к простым и незаметным человеческим качествам, составляющим сердцевину нашей земной действительности.

По части веры и культуры мы – европейцы. Наши музыканты играют и Гайдна, и Моцарта. Наши ученые ориентируются в мире западных идей с той же свободой, с которой хорошая хозяйка ищет нужную вещь в своем шкафу. Все, что есть в культуре Запада, понятно нашему сердцу, ибо мы – христиане.

Но мы не полностью отданы Западу. У нашего сердца есть «восточная камера», а у мозга есть «восточное полушарие». Таджикская или афганская деревня, где гостю не показывают лица дочерей, также близка нашей душе. Арабская семья, где сын бежит на голос отца, чтобы налить ему чаю или поправить подушку, тоже должна быть нам близка и дорога.

Высшие достижения Запада нам должны быть понятны. Высшие проявления Востока нам должны быть милы. Высшие достижения Запада – это философия, наука и технологии. Высшие проявления Востока – это ценности не спеша живущего человека. Это ценности, связанные с семьей: уважение к старшим, трудолюбие, взаимопомощь, послушание и многое другое.

Технологии, оторванные от морали, поставили мир на грань выживания. Если миру суждено еще пожить, то это зависит от лучших ценностей Востока. «Чти отца и мать» – одна из них, и не у Запада учиться ее реализации.

Укрощение мажоров. Пример исторический

В Послании Павла к Тимофею есть перечисление качеств, необходимых для епископа Церкви. Говорится между прочим, что епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен… и так далее. А затем: хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью. И это потому, что кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией (1 Тим. 3, 2–5).

И действительно, есть ли дело кому до чужих, если до своих руки не доходят?

В точном смысле «епископ» – это «осуществляющий надзор». Сказанное у апостола о высших иерархах Церкви, сдается мне, вполне применимо к высшей иерархии государства и общества. Как бы так: «Высоко стоящий в обществе и государстве человек должен быть мудрый, трезвый, работящий, патриотичный и так далее», аж до слов «хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью». И совершенно правильно, потому что кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о ком-то вообще?

Только глухой в наш век не слышал о мажорах. Это слово заменило у нас французское выражение «золотая молодежь». И это явление, как его ни назови, по сути – фурункул, указывающий на глубоко поселившуюся гниль внутри общественного организма. Сытые, праздные, наглые, сходящие с ума от того, что им (как пелось в одной песенке) нечего больше хотеть, эти молодые люди – позор своих родителей, у которых не нашлось то ли времени, то ли благоразумной строгости для рожденных ими.

Проблема стара как мир, стара, как имущественное расслоение. И вот иллюстрация из времени не так уж и далекого, но однозначно из другой эпохи.

***

В Преображенской больнице города Москвы в течение долгих сорока лет жил в XIX веке юродивый Иван Яковлевич Корейша. В больницу он был посажен не для лечения, а в заключение, как буйный и неисцелимый. Это была месть смоленских чиновников за обличения. Сама же лечебница скорее была грязной помесью тюрьмы и ночлежного дома, где больных могли сажать на цепь, а лечили только рвотными, слабительными, прижиганиями и приставлением пиявок. Этот кошмар Иван Яковлевич усугубил спаньем на полу, полной антисанитарией, вкушением пищи в виде смешанного воедино завтрака, обеда и ужина и еще рядом невыносимых простому человеку условий. При этом до полусотни и больше людей приходило к блаженному ежедневно. Если приходили по житейским нуждам, Иван Яковлевич вел себя, как и подобает юродивому, – бормотал, скоморошил, обличал. Если же приходили с духовными вопросами, за смыслом жизни, он говорил ясно, четко и умно. А бывали у него в грязной келье-палате с тяжким духом и академики, и известные священники, и даже государь Николай I.

После посещения императором блаженного счел для себя необходимым посетить последнего и генерал-губернатор Москвы. Им на ту пору был Закревский Арсений Андреевич. Это был заслуженный военный, во многих боях отличившийся храбростью и выдержкой. Был под Аустерлицем, воевал в Отечественную войну. Правда, на должности генерал-губернатора не был любим за заносчивость и самодурство. Подлинным же пятном на его мундире поверх заслуженных наград было то, что обе женщины в его семье – жена и дочь – были отчаянные мессалины. О таких сказал однажды великий Павел: Они, дойдя до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью (Еф. 4, 19). Закревский, увы, был маститым рогоносцем, не имевшим никакого влияния и на единственную дочь – соперницу матери в разврате.

Итак, он пришел к юродивому в гости. Что же Иван Яковлевич? Он отвернулся от высокого начальника в сторону сопровождавших его чинов и сказал: «Глуп я, други мои милые… Совсем глуп! Залез на верхушку, да и думаю, что выше меня уж и нет никого! Дочь я себе вырастил на позор… Одна она у меня… а, кроме стыда, нет мне от нее ничего… Шляется как… – Тут юродивый разразился самой отборной площадной бранью. – А я, дурак, и унять не могу! Где уж мне, дураку, другими править, коли я сам за собою управиться не умею… Навешаю на себя всяких цац, да и хожу, распустив хвост, как петух индейский… Только тогда и опомнюсь, как вверх ногами полечу…»

Эту замечательную речь, по силе воздействия на умы соперничающую с Цицероном, стоит дать прочесть всем высокостоящим дамам и господам. Тем, у которых дети добродетельные и при деле – на всякий случай и для острастки. А тем, у кого дети – один грех, стыд и избалованность, тем для прямого лечения. Как пиявки к вискам, которыми лечили в Преображенской больнице всего сто пятьдесят лет назад.

Можно произвести и разбор на цитаты:

– Где уж мне, дураку, другими править, коли я сам за собою управиться не умею…

– Навешаю на себя всяких цац, да и хожу, распустив хвост, как петух индейский…

– Только тогда и опомнюсь, как вверх ногами полечу…

Раз, два, три. Коротко и ясно.

***

Все, конечно, поняли тогда, о ком сие сказано и кому адресовано. Все смутились за шефа, покраснели и распереживались. Но этим дело не кончилось. Закревский совладал с собой и спросил блаженного, чем тот болен. Иван Яковлевич выпалил: «Пыжусь… Надуваюсь… Лопнуть собираюсь…» Генерал-губернатору оставалось только развернуться и уйти. В спину себе он услышал: «Ку-ка-ре-ку! Фу ты, ну ты! Прочь поди!»

Наказывать блаженного было так же невозможно, как ссылать чукчу на север, поскольку ничего тяжелее того креста, который нес юродивый, не придумаешь. Можно только вообразить, что же такое происходило в Смоленске, из которого Корейшу под конвоем и тайком когда-то вывезли в Москву местные чиновники, чтобы навеки законопатить в желтый дом.

История суровая. И Закревского жалко. Но жалко лишь до тех пор, пока не прочтешь о поведении его дочери за границей. О том, как она в компании подобных праздных и баснословно богатых развратниц вдали от мужа устраивала оргии с множеством покупаемых и завлекаемых молодых людей. Как она, теша тщеславие, крутила романы со знаменитостями, в числе коих был Дюма-сын. Как вследствие подобного поведения имя русской аристократки приобретало тот самый позорный флер. И на всех этих собачьих свадьбах с толпами кобелей проедались и пропивались, дарились и проматывались труды тысяч крепостных. Вдумайтесь: скотски живущий человек проедает труды тысяч людей, которых и за людей не считает! Вопиющая несправедливость этой картины не имела права на вечное существование. Так не отсюда ли, не от Парижа ли XVIII века, засыпанного русскими деньгами; и не от Куршавеля ли, залитого в наши дни коллекционным шампанским, все беды и движутся?

Блудно-легендарную Лидию Арсеньевну Закревскую (по мужу Нессельроде) родной папа должен был, невзирая на высокие чины и положение, самостоятельно воспитывать. Должен был привести к порядку имиже весть способами и потерявшую берега супругу. Тогда бы его вся Москва зауважала, а не хихикала за спиной. Тогда не только позора от Корейши не было бы: веди себя справедливо и строго в семье высшие чины, в России и революций не было бы. Ведь никто так не расшатывает страну и не бесит (в прямом смысле) народ, как вышеописанные развратные типы обоих полов, допущенные к несметным богатствам.

***

Урок из истории – как картинка с выставки. Россия сильно поменялась по части генерал-губернаторов, княгинь, баронесс и прочего люда, к которому нужно приставлять немецкое «фон» или французское «де». Да и Корейши нет. Ну как нет? Есть, конечно. Душа в Царстве, тело – в земле близ Ильинского храма на Черкизовской. Корейши нет в том смысле, что некому сказать кой-кому: «Залез на верхушку и думаешь, что выше нет никого?», «Навешал на себя цац и ходишь, как петух индейский!»

А пока слова эти адресно не сказаны или же самим адресатом в совести не услышаны, гоняют по детским площадкам «гелендвагены», к которым боятся приблизиться офицеры ДПС; цветет ночная жизнь, как предбанник преисподней и топка для ворованных миллионов, и так далее и тому подобное. Словно живут всевластные отцы развратных деток по одному из слов, сказанному Корейшей: «Только тогда и опомнюсь, как вверх ногами полечу…»

Власть и бездетность

У евреев до разрушения второго храма был великий синедрион, или сангедрин. Это высший судебный орган, решавший самые сложные вопросы жизни народа. Всю бесконечную житейскую мелочь решали малые суды на местах, по городам. До высшего суда доходили лишь вопросы войны и мира, календаря, богослужения, богохульства, смертной казни… Число членов суда было непарным – 71, чтобы избежать полного равенства в случае решения неоднозначных проблем. И поскольку задачи синедрион решал не бытовые, а жизненно важные, то и требования к его членам предъявлялись экстраординарные.

К примеру, нужно было знать все основные языки и диалекты региона, чтобы при допросах не требовать присутствия переводчиков. Был возрастной ценз, ценз по здоровью. Безусловно – доброе свидетельство от народа, начитанность в Писании, твердое следование закону и прочее. Получался собор неких крепких умом и богатых опытом старцев, не ослабевших в памяти и не утративших сил. Старцев, которым, по-земному говоря, лично ничего уже не надо, а в сфере интересов – только справедливость в суде, исполнение закона, благо народа и слава Божия.