Вскоре ты понимаешь, что все такие, как ты, – так или иначе – и что всякий человек достоин сострадания. И когда начинаешь каяться, включаешь в орбиту своего покаяния тех, кто тебе известен, понятен, любим или кто вошел в соприкосновение с тобой. Потому что у них тоже есть о чем плакать. Ты плачешь уже и о них. Я имею в виду не обычный плач, а плач аскета, когда не платки смачиваешь и хлюпаешь носом, а покаянно вздыхаешь. Можно плакать без слез. Горький вздох, сокрушение – это тоже плач.
Следующий этап – когда тебе открывается нечто более глубокое в себе и людях и ты начинаешь плакать о чем-то сокровенном, о чем никто не знает. Это универсальный путь. Он для всех.
Но нужно сразу понять, что есть разные слезы. Вот человек смотрит сериал о том, что донья Эмилья, допустим, не вышла замуж за дона Хуареса, и плачет в конце сто сороковой серии. Это не те слезы. Бывают слезы обиды, сентиментальные слезы и слезы, выдавленные из тебя каким-то зрелищем. Нет, это не то. Твои глаза могут оставаться сухими, но ты должен плакать. Плач – это печалование о себе испорченном, потерявшем рай, о мире, который находится в беде. Собственно, этот плач рождается от зрения беды. Нельзя себя заставить печалиться об этом, если ты беды не видишь. Благодать Божия открывает человеку глаза, и тот начинает видеть мир вокруг себя как некую беду.
Ребенок, когда рождается, толком еще ничего не видит. И христианин тоже, когда рождается, мало видит: он слепой. И как новорожденный должен обязательно питаться, чувствовать теплоту материнских рук, так и новоначальный христианин должен получать питание нормальное. Нужно причащаться. Он родился, его надо держать на руках. Он не должен вырываться из материнских объятий. От обычного младенца новоначальный христианин как раз отличается тем, что может вырваться и убежать, как Буратино из каморки папы Карло.
Здесь вот еще что важно: самостоятельно понять, на каком духовном уровне и в каком состоянии он находится, человек не может. Чтобы ему помочь в этом, собственно, и нужны духовные отцы. Есть редкие исключения, например Сергий Радонежский[25 - Преподобный Сергий Радонежский (1314/1322-1392) – великий святой Русской Православной Церкви, основатель Свято-Троицкого монастыря под Москвой (ныне Троице-Сергиева лавра).]. Его называют «богомудрый», потому что у него не было учителей. И такие примеры еще есть, когда человеку научиться не у кого, а он все знает. Дух Божий его учит, а он, в свою очередь, учит других, кто от Духа Святого, как он, научиться не может. Преподобный Сергий стал учителем для нескольких сотен монахов, из которых полсотни святых, и для целого народа. У него были собеседники, с которыми он разговаривал о внутреннем мире, о покаянии, о борьбе со страстями, о помыслах, о духовном умилении. И в этой беседе они напитывались от преподобного Сергия таким богатством, которое позволяло потом идти много верст неведомо куда, ставить там деревянную церковь, а через несколько лет уже «обрастать» своими учениками и строить монастыри. Иногда Сергиевы собеседники духовно оскудевали и тогда опять шли к нему и с ним говорили. В преподобном Сергии не было того, что есть сегодня в так называемых лже-старцах, когда человек в первый раз тебя видит и тут же крестом тебя благословляет ехать, например, на Кольский полуостров коров доить – как будто он все про тебя знает и уже прозрел твое будущее. Но вот чтобы сесть, побеседовать – даже близко такого нет. «Сядь-ка, расскажи мне про себя, а я послушаю». Как говорил Сократ: заговори, чтобы я тебя увидел.
Для того чтобы человек понял что-то о себе самом, нужен духовный руководитель. Но духовное руководство должно быть трезвым. Не нужно искать чудотворца, какую-то духовную величину первого масштаба. Нужен просто опытный человек со стороны, который, даже не будучи старцем, может наблюдать в тебе нечто такое, чего ты сам в себе никогда не заметишь.
Духовник может быть появится у человека не сразу, не в начале духовного пути. Сначала христианин рождается, как дитя, питается и веселится на руках у матери. Но руководство нужно будет ему по мере возрастания. Потом человек почувствует, что нуждается в некоем взгляде, в некоем слове со стороны. И тогда он станет искать того, кто бы ему сказал это слово. Он задается вопросом: кто я, что со мной? Ищет помощи. Однако часто хочет чуда, чтобы ему тут же сказали, как он проживет свою жизнь, чем закончит. А вообще-то, конечно, нужно задавать вопросы попроще.
Просить: «Помогите мне увидеть себя, потому что я себя не вижу».
Самостоятельно понять, на каком духовном уровне он находится, человек не может
В случае если есть церковная община, этот период пережить легче, потому что есть дружба, а дружба заменяет старчество. Друг тебе скажет: «Слушай, я смотрю на тебя, ты мне не нравишься последнее время! Ты какой-то унылый, как в воду опущенный. В чем дело? Что случилось?» Часто вовсе не нужен старец, нужен просто друг. Этот тотальный поиск старцев в наше время – признак глубокого одиночества. Люди одиноки и часто никому не нужны со своими проблемами: «А ты знаешь, мне плохо на душе…» – «Да всем плохо! Кому сейчас хорошо?» А лучше бы по-другому: «Ты здоров? Как у тебя дела? Все ли у тебя хорошо?» Это нормально – интересоваться людьми, спрашивать. Вообще существует такой святой вопрос: «Как у тебя дела? Чем я могу тебе помочь?»
В Церкви все должно быть настоящим
Конечно, первой реакцией на подобный вопрос может быть такая: «Все у меня нормально!» Другими словами: не лезьте мне в душу. Таковы плоды цивилизации – укутывание внутреннего человека во внешние одежки: внутреннее содержание одно, а одежки – другие. Это серьезно мешает духовной жизни, потому что духовная жизнь
Духовная жизнь заключается в снятии с себя ложных одежд
заключается в снятии с себя ложных одежд, а жизнь цивилизованного человека – в закутывании себя. Они полностью противоположны. Что такое юродство, например? Это вызов ложным христианам. Мол, раз уж вы все так закутались, тогда я догола разденусь! Раз уж вы все такие приличные, тогда я буду со свиньями жить и из свиного хлева к вам приду на всенощную и скажу, что вы тут не молитесь Богу, а глазки строите! По бороде вы все – Авраамы, а по делам – хамы! А вы меня побьете в ответ. Это – юродство. Крайней степени лицемерие зачастую и рождает юродство.
Часто, например, монахи кажутся грубыми. Ты ему чего-то говоришь такое: «Батюшка, батюшка…» – а он тебе как ляпнет что-то жесткое: «Иди отсюда!» То, что воспринимается «цивилизованными людьми» как грубость, на самом деле может быть реакцией духовного человека на нашу чрезмерную «закутанность».
Конечно, не нужно хамить. Именно в силу нашей греховности мы обязаны соблюдать этикет для того, чтобы мир вокруг нас не превратился в ад. Когда же мы погружаемся вглубь духовной жизни, там мы можем найти некую парадоксальную строгость или прямоту и детскую наивность. Наивности у нас тоже нет. Мы боимся быть наивными, непосредственными. Мы сдерживаем себя во всем. А потом иногда срываемся и начинаем что-то запредельное вытворять. Цивилизация дает некий стандарт внешнего поведения, но внутреннего человека оставляет неисцеленным. Когда внутри все прогнило, сколько ни кутайся во внешние одежды этикета, подлинное содержание рано или поздно проявится.
Зная это, не нужно покупаться на внешнее. Нужно понимать, что человек, кажущийся тебе грубым, подчас может быть подлинно искренним и нормальным. А сюсюкающие, даже приятные по наружности люди иногда менее угодны Богу, и от них можно ждать чего угодно. Вот кто-то тебе говорит: «Стань туда! Что ты стоишь здесь как пень?!» Этот человек (я таких встречал в Церкви – те самые злые старухи) вовсе никакой не злой. Может, эта «злая старуха» прожила такую жизнь, что… мама, не горюй. И если бы мне выпало то, что перепало на ее долю, я бы вообще стрелял всех из автомата! Она такая, как есть. Но она честный человек и ложного ничего не скажет. А если что и скажет, то скажет прямо. Но поскольку мы стали такие европейские, этакие французско-салонные, будто из предреволюционного[26 - Имеется в виду Великая французская революция, начавшаяся с весны-лета 1789 года.] XVIII века, то подобную прямоту воспринимаем болезненно.
В Церкви вообще все настоящим должно быть. И когда настоящего в Церкви не встречаешь, тогда наступает самая большая печаль. Когда в Церкви все по этикету, как на званом обеде при французском дворе, тебе через полчаса становится тошно и ты готов выпрыгнуть в окно и убежать оттуда с дурным криком. Или наоборот: тебе начинает нравиться подобная атмосфера и ты сам уже подыгрываешь этому. Такого в Церкви быть не должно. Если ты попадаешь в Церковь и видишь, что все начищено, подглажено, выбрито, но в принципе ты никому не нужен, тогда возникает вопрос: «Туда ли я пришел?»
Конечно, и в нас все это есть. Раз мы что-нибудь распознаем в окружающем мире, значит, имеем это внутри себя. Если я грех узнаю?, значит, он во мне есть.
В Церкви все должно быть настоящим
Какой-нибудь дикарь не отличит одну марку автомобиля от другой – он вообще не знает, что такое автомобиль. Он не разбирается в дефинициях. Мы – разбираемся, отличаем один вид греха от другого, значит, прекрасно понимаем, о чем речь. Но все-таки в Церкви должно быть настоящее. И когда ты входишь в Церковь, то как раз и переживаешь некий кризис выхода из фальши в реальную жизнь.
Церковь открывается человеку как реальная жизнь.
Не как дополнение к обычной жизни, а как жизнь настоящая. Просто «пришить» ее (в виде празднования Пасхи и Рождества, к примеру) толстыми белыми нитками к своей позорной, некрасивой жизни не получится. Церковь – это реальность.
И вот когда ты для себя откроешь Церковь как другую жизнь, тогда возникнет большой вопрос: как два противоположных потока совместить? Ты задумаешься, нужно ли свою жизнь тащить в Церковь или лучше Церковь удалить подальше от своей вот этой жизни, потому что они несовместимы. Третьего не дано, мне кажется, – либо всю жизнь воцерковить, либо с Церковью из этой жизни отделиться.
Такие вопросы встают перед пришедшим в Церковь сразу, хотя, может быть, он не формулирует их. Человек, к примеру, работая в театре костюмером или актером, думает: «Что мне делать? Вообще из театра уходить, если я поверил, что тут лицедейство, или наоборот – посвятить деятельность Богу и еще коллег постараться в Церковь привести?» Необходимость выбора рождается у человека автоматически. У каждого свой ответ на этот вопрос, здесь не может быть шаблона для решения. Но все же решение принимается так или иначе: или мне все свое в Церковь принести, или мне все свое бросить и уйти из мира в Церковь.
Ненапрасное прошлое
Мы говорили о том, что человек входит в Церковь покаянием. А дальше покаяние предъявляет требования к человеку.
Как законы физики – одни и те же для разных предметов. Закон тяготения действует, когда после штрафного удара мяч летит вниз по дуге и когда человек по своей траектории летит, падая с крыши. В обоих случаях закон один и тот же, но проявления его разные.
Насколько важно учитывать законы физического мира, настолько важно понимать и законы мира духовного
Как важно учитывать законы физического мира, так важно понимать и законы духовного мира. Если человек оценивает свой приход ко Христу как рождение свыше, как начало новой жизни, осмысление жизни и себя, тогда от него требуется понять, что все прожитое было не зря и не просто так. И весь внутренний багаж, нажитый до прихода ко Христу, надо в свете Христовом переосмыслить.
Нужно, конечно, что-то из прошлой жизни проклясть и сжечь, как мусор. Но ведь было и то, без чего эта встреча со Христом не произошла бы. Нужна переоценка прожитого. Не все зависело от моих личных усилий – Христос меня нашел. Без движения Его ко мне навстречу ничего не произошло бы, и нужно благодарить Бога за это движение.
Нужно понимать, что такое синергия между мной и Богом. Он хочет – я делаю, я хочу – прошу Его о помощи. Не я сам делаю, и не Бог без меня сам делает, но Он – со мной вместе, и я – с Ним вместе. Так будет потом всегда в жизни: я прошу, и Он согласен; Он хочет, и я тоже отвечаю согласием.
Сознательная встреча со Христом дает человеку багаж невероятных знаний. Каждый из нас может быть очень мудрым человеком, если верно осознает и пропустит через сердце прожитое ранее. Человеку нужно определить для себя, кем он был, куда стремился, куда шел и куда не пустила его воля Божия, Его Промысл. Куда в конце концов он пришел, от чего пострадал и чего избежал, когда наконец встретил Христа. Стоит проанализировать, как произошла эта встреча и что было после этого. На базе всего лишь этих фактов, заново пропущенных через ум и сердце, ты будешь способен подсказать что-то и помочь человеку возле тебя, и, может быть, не одному. Ведь люди часто имеют сходный опыт: жизнь и судьбы офицеров, инженеров, спортсменов, актеров и даже бандитов – схожи. И один другому может быть подчас вместо старца.
Я думаю, что опыт человека, пришедшего ко Христу и пережившего серьезную перемену своей жизни, вложившего персты в раны Иисуса Христа и сказавшего, как Фома: «Господь мой и Бог мой!»[27 - См.: Ин. 20:28.] – может оказаться полезным очень многим. Если такой христианин потрудится и профильтрует свое прошлое со всеми плюсами и минусами, он обретет опыт спасения и сможет им поделиться с теми, кто подобного опыта пока не имеет. Так минусы и ошибки прошлой жизни могут превратиться в плюсы.
Что дальше? Дальше нужно искренне двигаться к Богу. Конечно, у тебя сразу могут появиться учителя, которые тебе скажут, подскажут и поведут. Иди, как они скажут. Вероятно, появятся друзья, знакомые, ты прочтешь какие-то книги и попытаешься корректировать себя. Каждый окажется в своей конкретной ситуации. Но базовым законом останется то, что ты, войдя в Церковь покаянием, должен будешь углублять свое покаянное видение. Ты должен будешь прочесть Иоанна Лествичника[28 - Преподобный Иоанн Лествичник (ок. 570 – ок. 649) – православный святой, богослов, игумен Синайского монастыря, автор аскетического сочинения «Лествица».], затем авву Дорофея[29 - Преподобный Дорофей, авва Палестинский (VI в.) – православный святой, наставник монахов. Труды аввы Дорофея являются классикой аскетичской литературы: поучения, послания и записи рассуждений старцев Варсонофия Великого и Иоанна Пророка.], к примеру. Обязательно нужно некоторые вещи прочесть.
Затем следует преодолеть один общий для всех новоначальных христиан соблазн – соблазн монашества.
Соблазн монашеством
Мы знаем, что самый короткий и самый честный путь ко Христу – это монашество. «Раздай все и следуй за мной»; «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня»[30 - Мф. 10:34–39.]. Любящие Бога больше всех – это монахи; тесным путем идущие – это монахи; отозвавшиеся на слова «бери крест, иди за Мной»[31 - См.: Мк. 8: 34.] – это монахи. Но быть монахом дано не всем.
Каждому верующему, обретшему Бога в зрелом возрасте, захочется быть монахом. Это даже может служить критерием искренности твоей православной веры. Потому что никого лучше, чем Христос, в мире нет. Ничего лучше, чем жизнь в Церкви, нет. А самое лучшее в Церкви Христовой – это монашество. Церковь Христова – это тело, монашество – его сердце. Поэтому полюбить монашество – это значит стать православным.
Церковь Христова – это тело, монашество – его сердце
Когда человек узнал Христа и полюбил монашество – это значит, что он точно стал православным. Но теперь нужно определиться: способен ли ты на монашество или не способен? И здесь уже понадобятся серьезное рассуждение и трезвость. Вскоре ты узнаешь другие стороны монашества: кто-то сгоревший по пути вверх, обломавший крылья, пострадавший от неправильного руководства, поспешно принявший постриг… Это примерно то же, как если кто-то полюбил армию. Но армия на параде и армия в победном строю – это одно, а на войне, где горы трупов, оторванные руки и ноги, – это другое. И ты, когда узнаешь другую сторону, начнешь задаваться вопросом: а смогу ли я, мое ли это?
Ответ на вопрос о монашестве непременно будет ступенью в обретении себя в Православной Церкви. Ты все равно узнаешь его, полюбишь его, потянешься к нему, потом оттолкнешься от него или еще сильней привлечешься к нему. У всех по-разному, но все равно мимо не пройдешь.
Можно сказать, что это некий этап – восторг по отношению к монашеству, радость, что оно есть. Как у Достоевского: грешнику, в котором не умерла совесть, но нет сил сегодня каяться самому, нужно знать, что правда – есть, что где-то живет на земле святой человек. И, быть может, наступит время, грешник приползет к нему на коленях и попросит взять в ученики.
И недавно пришедший к Богу – такой же. У него есть светлый идеал, он знает, что есть на земле Божьи люди, и даже знает, где они живут. Но ему, с одной стороны, стыдно сейчас прийти к ним, а с другой – он еще не готов там остаться. Но он знает, что святость есть, и не отчаивается.
Граница дерзания
Есть такое общее заблуждение, что духовная жизнь, духовное делание – это нечто, принадлежащее исключительно монахам. Но что же тогда принадлежит мирянам?
Для мирян основа духовной жизни – чтение Евангелия и любовь к слову Божиему в широком смысле. Это непременная обязанность всякого крещеного человека. Вначале следует читать Евангелие, Псалтирь, затем – все остальное. Мирянам важна и евхаристическая включенность в жизнь Церкви, то есть участие в воскресных и праздничных Литургиях, Причащение Святых Христовых Таин. Это то, без чего не может жить христианин. Все остальное – например, совсем отказаться от мяса, или вообще не смотреть телевизор, или «понедельничать», то есть кроме среды и пятницы поститься еще и по понедельникам, – уже по мере усердия. И есть люди в миру, которые живут не менее строго, чем в монастырях, а может быть, даже строже. Это тоже хорошо – такое сращивание монастыря и мира, просачивание монастырских правил в мир.
Отец Иоанн (Крестьянкин)[32 - Архимандрит Иоанн (в миру Иван Михайлович Крестьянкин; 1910–2006) около сорока лет был насельником Псково-Печерского монастыря. Один из наиболее почитаемых старцев Русской Православной Церкви конца XX – начала XXI века.] говорил, что и в бетонных многоэтажках есть рабы Божии, несущие на себе грузы не меньшие, чем схимники или отшельники. Но такое не вменяется в обязанность, это уже Бог влечет все к большему и большему. А основа жизни, как я сказал, – чтение Божиего слова и любовь к Церкви, участие в Евхаристии, церковных таинствах, любовь к богослужению и знание его. Нужно найти себя в храме, установить братские отношения с другими прихожанами. Возле Чаши мы превращаемся в братьев и сестер, и вырастет ли приход в семью, тоже зависит от нас.
Духовный путь человека похож на тот, что мы проходим в нашей повседневности. Как и в обычной жизни, ты сначала не знаешь, кто ты, – тебе нужно закончить начальную школу, первые классы. И может быть, когда вырастешь, ты станешь большим физиком или химиком, или великим литератором, или известным спортсменом. Но для начала школу, пожалуйста, закончи.
Есть некий базовый уровень общей христианской грамотности, ниже которого нельзя опускаться. Например, если читаешь Евангелие, то нужно знать, как зовут, скажем, четырех евангелистов. А вот изучить греческий язык и на нем читать, например, не всем дано. Или поклоны класть ночью, когда все спят, – тоже не для всех: для этого нужно иметь горячее сердце.