МИНЯЙЛО. Однако, знаете ли, дайте шанс…
ВЕДУЩИЙ. А родителям?
МИНЯЙЛО. И этих в тюрьму не надо. Отцов достаточно наказали – сняли с должностей.
ВЕДУЩИЙ. То есть отцы за детей отвечают?
МИНЯЙЛО. Совершенно верно.
ВЕДУЩИЙ. А вот чем виноваты другие старые генералы и полковники? У них ведь дети не бедокурили.
МИНЯЙЛО. Тут, наверное, несколько другое дело. Император не случайно их отстранил. Они пропитаны, знаете, старым духом. Они из тех времен, из порочных. Они из демократии, из капитализма.
ВЕДУЩИЙ. Да вот ладно! Большинство воевало за Свободную Россию. Многие – политэмигранты из Москвы. Их там, если они вот вернутся, на части разорвут как противников сексуал-демократической революции. И ведь некоторые действительно с ней боролись – даже после захвата Москвы, года до 35-го… Ведь герои! Настоящие!
МИНЯЙЛО. Да, настоящие, верно. Но они, как бы это помягче… Не вполне чисты. Осталось все, осталось в головах. Все то, что привело к революции этой, не к ночи будь она помянута. Им надо всяческий почет оказывать, совершенно в этом уверен, знаете. Но влияние их… Да, увы, да – остается, поймите меня, все-таки разлагающим.
ВЕДУЩИЙ. Уфф. Сейчас многие с вами не согласятся, отец Петр. Но я вот еще сильнее обострю дискуссию. На связь вышел человек – так, наверное, лучше назвать – из самопровозглашенной Московской конфедерации так называемой. Мы в Свободной России – свободные люди. Нас в Москве и окрестностях запрещают транслировать, а вот мы вот слово всем даем. Егор, Самара, спасибо. Приглашаем в студию гостя из Москвы. Здравствуйте, сейчас мы вас рассадим, вот, вот… Даже не спиной и не вверх ногами, ура, все работает, полный комфорт. Что нам скажете?
ГОСТЬ. Хай. Интересный стафф, правда. У нас такого мало грузят.
ВЕДУЩИЙ. Кстати, как вы к нам прорвались?
ГОСТЬ. Есть девайсы, есть. Ни одна собака не распознает. У нас тут тоже тоталитаризьм, как и у вас. Но девайсы всякие купить можно на фли.
ВЕДУЩИЙ. Одобряете поступок девушек из Шувакиша?
ГОСТЬ. Шавкиш? Wha kind a stuff?
ВЕДУЩИЙ. Район Екатеринбурга.
ГОСТЬ. А, e-burg? Это кайнда у вас как у нас Москва? А, это там у вас химозу дули? С одной стороны, че нельзя… С другой, таких штучек точно надо на Соловки, наших тоже. Они ску-у-ушные к двадцати годам уже. В общем, нам их попользоваться на полгода шлите, потом мы на СЛОН их сами загрузим.
ВЕДУЩИЙ. Как вас зовут-то?
ГОСТЬ. Так я тебе и сказал. No idea. Зовите меня просто: No Idea. Ты еще гендер спроси.
ВЕДУЩИЙ. А какой, кстати?
ГОСТЬ. Райт, отвечу. Я новый себе придумал – активный биофил. Еще в законы не внесли, кстати. Так что я уникум. В общем, баб нам присылайте, фошысты проклятые. У нас тут девственниц нет – если только до трех лет. Бай, фошысты.
ВЕДУЩИЙ. Ну давайте, No Idea, аккуратней там, а то Amnesty заметет. А лучше к нам перебирайтесь.
ГОСТЬ. Эй, пипл, я еще тут? К вам не поеду – водки нет, химии нет, воевать надо. Бай. А, нет, еще бог у вас какой-то – ну то есть его нет на самом-то деле, но зачем он в свое царство нас, неверующих, не берет? Я что, прав не имею? А если берет, то там трахаться нельзя. Не, не поеду я к вам, и в царство в это к богу вашему, там трахать некого. Bye now, фошысты.
МАРКАРСКИЙ. Игорь, вот можно я прокомментирую? Этому же существу лет сорок, а он играет в подростка.
ВЕДУЩИЙ. Сорок? Вот откуда вы взяли? Надо было спросить, но он – или она, поди их разбери – вряд ли бы сказал. Или сказала.
МАРКАРСКИЙ. Ну как… Морщины, руки…
ВЕДУЩИЙ. А сколько в себя дряни он вкачал и сколько пластики сделал – мы знаем? Может, ему двадцать пять?
МАРКАРСКИЙ. Никак не меньше тридцати. Слишком уверенно подростком прикидывается. Но инфантилизм у него искренний, конечно – по крайне мере он его искренним считает. И верит, что ему верят. А вот представьте себе, что наши, так сказать, героини затормозятся в том состоянии, в каком их нашли жандармы. Не выйдут замуж. Не родят детей. Будут до тридцати лет – а то и до сорока – бегать по подобным притонам. То есть, в общем, станут несчастными уже к середине жизни. Что нам сделать как обществу, дабы всего этого избежать? Не превратиться в Московскую конфедерацию, которая все хочет нас завоевать, но ведь может и мирным способом это сделать?
ВЕДУЩИЙ. А вот что сделать? Что сделать – всех спрашиваю. Сажать, просвещать, отпустить ситуацию? Товарищ майор, вы все время молчите, с вас начнем.
ГАСАН-ОГЛЫ. Просвещать. И сажать. Хозяйку этого притона – точно.
ВЕДУЩИЙ. Так вот уже вроде посадили.
ГАСАН-ОГЛЫ. Ну да, и всех таких надо.
ВЕДУЩИЙ. А девушек?
ГАСАН-ОГЛЫ. Я не суд, не император. Но в СЛОН можно. А папаш правильно отстранили. В пятьдесят лет отдыхать уже можно. Я бы отдыхал. У нас работать есть кому – молодежи половина страны. Зачем генерал в городе жил? Почему не дома?
ВЕДУЩИЙ. Ну вот о моральном облике генералов еще поговорим. Отец Петр, что думаете?
МИНЯЙЛО. А я, между прочим, с товарищем майором согласен. Сначала – просвещение. А потом, знаете, надо силу применять. А потом опять просвещение.
ВЕДУЩИЙ. Яков Аркадьевич.
МАРКАРСКИЙ. Я бы все-таки сказал – нужна настоящая свобода. Не такая, как в конфедерации. Эти девушки, очевидно, считают, что они как раз свободу и реализуют. Но свобода вот такого поведения очень… обязывает. Нет, сковывает. Нет, еще больше скажу: порабощает. Той среде, в которой она считается приемлемой. Установкам родителей – то есть рецидивам вседозволенности. Зависимости от алкоголя и наркотиков, а потом, не дай Бог, от разврата. Не дай Бог – вот так скажу, хотя я и агностик. А свобода – она в другом. В чистоте разума и воли, в незамутненности. И школа – почему она этому не научила? И церковь – почему не объяснила? У нас недоработки во всем этом – потому что не слушают специалистов. Я еще три года назад писал, что нужна концепция…
ВЕДУЩИЙ. О концепции обязательно поговорим, Яков Аркадьевич. У нас немного времени осталось, но вот под конец у меня – как мы, журналисты, говорим – вкуснятина. Мы после долгих попыток простучались к адвокату девушек Виолетте Зайцевой. Милости прошу к нам в студию! Сейчас мы вас позиционируем. Не обижайтесь только, у нас не все сегодня хорошо работает. Видите нас, видите себя за столом?
ЗАЙЦЕВА. Отлично всех вижу, и себя тоже. Привет.
ВЕДУЩИЙ. И вам здравствовать. Есть вот претензии к следствию, к жандармерии.
ЗАЙЦЕВА. Ну конечно, претензий масса. При обыске проявили неуважение к личности – громко стучались, требовали открыть дверь. Применили силу. Распространяют сведения о наличии в комнате наркотиков, но этому нет ни малейших доказательств.
ВЕДУЩИЙ. Но самогон вот был?
ЗАЙЦЕВА. Да, была бутылка запрещенного вещества – алкоголя крепостью больше 20 градусов. Но кто из нее пил, а кто не пил – непонятно.
ВЕДУЩИЙ. Следы на рюмках ведь остались?
ЗАЙЦЕВА. Мы заказали альтернативную экспертизу.
ВЕДУЩИЙ. Медицинское освидетельствование девушки тоже ведь отказались проходить?
ЗАЙЦЕВА. У них у всех тяжелые наследственные заболевания. Мы не доверяем методам врачей, которые работают в жандармерии. Они могут повредить здоровью моих подзащитных.
ВЕДУЩИЙ. Но ведь это вот почти равнозначно признанию вины?
ЗАЙЦЕВА. Не уверена. Пусть суд решает. Если он решит неправильно, мы обратимся к императору – и будем надеяться на его милосердие. Он ведь много раз говорил о милосердии, не так ли?