Угроза 4.0?

– Я выехал, как только узнал, что случилось. Представляю, как тебе сейчас плохо, – продолжил дядя, стараясь говорить как можно мягче.

Запекшиеся губы Максима пошевелились, словно он хотел говорить, но потерял дар речи. Во рту пересохло, и он не смог ничего сказать.

– Я приехал забрать тебя отсюда, хочу, чтобы ты отправился со мной.

Максим два дня почти ничего не ел, горе и стресс лишили его сил, он знал, что такое детдом, и последние несколько часов провел в ужасе от мысли, что его неизбежно туда отправят. И вот новый резкий поворот в жизни маленького мальчика. Нервное истощение наконец достигло своего апогея, Максим невольно опустил взгляд, руки стали ватными, голова начала запрокидываться вбок, от истощения он упал в обморок. Дядя молниеносным движением сместился с табуретки в сторону племянника и бережно подхватил обессилевшее тело ребенка.

Очнулся Максим на заднем сиденье автомобиля, накрытый пиджаком. За рулем был мужчина, давеча представившийся дядей, они ехали где-то по трассе. Мальчик приподнялся и оперся на руку, восходящее солнце ослепляло. Максим сел, пиджак сполз у него с плеча, он протер глаза, страшно хотелось пить. Он поднес палец к губам, его губы потрескались от отсутствия влаги, мальчик хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Водитель увидел, что Максим проснулся, и догадался, что ребенок хочет пить, протянул ему заранее приготовленную бутылку воды. Мальчик взял бутылку и жадно осушил ее за минуту, делая перерывы, чтобы дышать. Живительная влага подействовала на мозг через несколько минут, мальчик пришел в чувство, начав осознавать происходящее. Старенький «Мерседес» не спеша, плавным ходом двигался вперед к линии горизонта. Снег уже отступил, и весна начала приносить с собой тепло, трава зеленела и вытесняла зимнюю сажу. Ровный звук мотора, приятно проглатываемые подвеской кочки, монотонное бренчание каких-то песен на незнакомом языке. Максим посмотрел на магнитофон, пытаясь разобрать, что за слова такие странные доносятся из него, спустя минуту он понял: песня была на немецком. Максим в школе изучал немецкий, но никогда раньше не слышал песен на этом языке.

– А куда мы едем? – услышал водитель хриплый голос с заднего сиденья.

Дядя Максима, немного поразмыслив, остановил машину на обочине, снял шляпу, положил ее на переднее пассажирское сиденье, выключил музыку и повернулся к мальчику так, чтобы тот полностью видел его лицо. Дядя отдавал себе отчет, что Максим его не знает и может испугаться, не получив ответов на хоть и не заданные, но очевидные вопросы: что происходит? и что же будет дальше? Мужчина хотел установить контакт, что, конечно же, было сложно в такой момент.

Дядя, посмотрев с минуту на Максима, увидел до боли знакомые черты лица, на него нахлынули сильные эмоции, и он, не удержавшись, произнес: «Ты очень похож на своего отца».

У дяди Максима не было своих детей, и ему не приходилось никого растить, поэтому он не учел, что дети очень любознательны и уже в раннем возрасте могут задаваться серьезными взрослыми вопросами. Максим не был исключением, он задавался вопросами, кто его отец, где он, почему он бросил их. Вдобавок дядя не знал, как именно отец Максима оставил их с Людмилой, он не знал, что его брат исчез так не вовремя, как даже придумать сложно. Он не знал, что тот оставил Людмилу, ничего не объяснив, не сказав ни слова, не написав прощального письма или хотя бы намека. Отец Максима в день его рождения на такси отвез свою возлюбленную в роддом, но, когда Людмила родила, так и не объявился. Людмиле больше ничего не оставалось, как принять, что безумно любимый ею мужчина от нее просто сбежал. Характер Людмилы был вспыльчивым и поэтому она доходчиво, не стесняясь в выражениях, объясняла Максиму, какой его отец на самом деле подлец.

При словах дяди у племянника промелькнули воспоминания событий прошедших дней и все его размышления об отце. Одна его часть очень хотела к отцу, очень хотела увидеть его, тем более сейчас, в такие ужасные дни, но сильнее всего в Максиме заиграла другая часть, та, что досталась от мамы, – гордыня. Мальчик дрожащим голосом, еле удерживаясь, чтобы не сорваться в плач, произнес: «Я хочу домой».

– Максим… – дядя невольно сделал паузу, неосознанно раззадорив мальчика, – мы уже заезжали к тебе домой, ты спал, я забрал твои вещи, они в багажнике… Прости, но там для тебя больше ничего нет.

Эти разумные, по мнению дяди, слова произвели обратный эффект. Тринадцатилетний ребенок хоть и понимал происходящее, все равно не мог до конца осознавать всей картины. Детская психика, подвергшаяся мощнейшему удару, перестала нормально работать, вследствие этого мозг ребенка отказывался осознать утрату матери и не мог принимать адекватные решения. Максим начал плакать, а на просьбы дяди прекратить лишь сам себя раззадоривал. С каждой минутой плач усиливался, у мальчика снова начинался истерический припадок.

– Бляха-муха, – тихо сказал мужчина, повернув голову к лобовому стеклу и положив руки на руль.