Красный Вервольф

На ближайшую тропу я наткнулся почти сразу. Топтаная-перетоптаная, ровненькая, явно ходили по ней много и часто. Так… Прикинем… Партизанский лагерь отсюда примерно к северо-западу, после пробежки топал я примерно час с чем-то, значит прошел еще километра три. И если я сориентировался верно, то эта тропа должна вести в ту самую деревню. Хотя бы одним из своих концов…

Через метров триста рядом тропа пересекалась с другой лесной дорогой. И к дереву на перекрестке кто-то заботливый прибил самодельную фанерную табличку, на которой было крупными кривоватыми буквами написано «ЗАОВРАЖИНО 2 КМ». Ого, знакомые места.

Кажется, я все-таки чутка заблудился, забрал севернее, чем планировал. Но зато теперь у меня появилась четкая привязка к местности, потому что где находится Заовражино я хорошо знал. Можно сказать, в этой деревне мое детство прошло. Когда мелким был меня к бабе Нюре отправляли, у нее в этом самом Заовражино был здоровенный дом на отшибе, сразу за забором лес. Эти места я отлично знал, излазил здесь все, когда мы клад с пацанами искали. Кто-то нам рассказал по секрету, что фашисты здесь клад зарыли, вот мы и…

Тут меня, как пыльным мешком по голове ударило.

Заовражино. Баба Нюра. Она здесь провела всю войну, и в Питер ее родители перевезли, когда мне было уже тринадцать. Он даже Ленинградом уже быть перестал.

Получается, что сейчас… Она там? Моя баба Нюра, только не суровая седая старуха с черной тростью, а молодая девка. Сколько ей было в сорок первом? Девятнадцать?

Опа… По спине пробежали мурашки.

Прямо откровение за откровением меня с недосыпа накрывает. Или, как там модно сейчас среди всяких инфоцыган выражаться? Инсайт за инсайтом…

Накрыло что-то настолько сильно, что я снова нашел кочку помягче и присел.

Бабушка всегда жила одна. Никакого деда рядом с ней никогда не было, а на мои детские расспросы о нем она только шикала, грозила пальцем и огрызалась, что это не моего ума дело.

Потом уже, когда мне было лет одиннадцать, я подрался со Славкой Батраковым, сыном директора клуба. Не помню, из-за чего была драка, но нос я ему расквасил. И он прогундел, что я такой злой, потому что фашист, как и мой дед. Вытрясти из него много подробностей мне не удалось, просто его бабушка говорила соседке, что все знают, что Нюрка в войну с фашистом путалась, вот поэтому у нее и дом огромный, и еды всегда было вдоволь, и вообще.

Я закусился и даже провел целое расследование.

Очень уж мне хотелось, чтобы то, что сказал Славка, оказалось враньем. Но хрен там угадал. Его бабушка говорила чистейшую правду. И отцом моего отца был вовсе не капитан дальнего плаванья и не космонавт, улетевший на Марс на секретном космическом корабле. А самый что ни на есть настоящий фашист. С замысловатым именем Анхель Вольфзауэр. Я нашел в бабушкином альбоме с фотографиями черно-белую карточку, на которой она, высокая, красивая и смеющаяся стоит рядом с парнем в серой рубахе с закатанными рукавами. Только лицо парня было затерто. Будто по карточке долго и старательно возюкали чем-то острым. Я решил тогда, что это он и есть.

Я ни с кем об этом потом не разговаривал, даже с родителями.

Но… Это что же получается? Мой дед сейчас где-то здесь? И он легко мог оказаться одним из тех трех фрицев, которых я вчера положил, когда Наташу спасал?

Нет-нет, там никакого Анхеля не было. Там были Ганс, Йохан и Макс…

А если я его убью ненароком, тогда что? Мой отец не родится, и сам я тоже исчезну? Растворюсь в воздухе, как тот Марти Макфлай? Так что ли получается? Охренеть!

Я встал и побрел, раздавленный новым открытием. Это что получается? Теперь прежде чем фашика замочить, я у него имя спрашивать каждый раз должен? Что бы пращура своего на тот свет не отправить и генетику не прервать? Дела, блин…

– Стоять! – прохрипел чей-то голос.

В думках я и не заметил, как из чащи прямо передо мной вырос бородатый мужик с двустволкой и в брезентовом плаще до пят. Это что еще за хрен с горы? Явно не партизан.

– Руки подыми! Ну! – тряхнул охотничьим ружьем «лесовик».

Глава 6

– Спокойно отец, – я задержал дыхание, примериваясь к трофейному «ТТ», что болтался у меня на поясе. – Русский я. Свой…

Кобура расстегнута, патрон в патроннике, курок на боевом взводе. Только ствол выхватить и вскинуть. Но… Не успею. Если дед пальнет дуплетом, да еще и если картечь у него заряжена, то даже целиться с такого расстояния особо не надо. В решето меня в миг превратить, прежде чем за пистолет схвачусь. И морда у него хмурая и решительная, как у Герасима перед утоплением собачонки. Того и гляди, шмальнет и как звать не спросит.

– Вижу, что не немчура, – проворчал незнакомец. – Морда у тебя самая, что ни на есть нашенская, слишком правильная. Потому и пристрелю тебя на месте, дернись только.

– За что, отец? – я поднял руки и соображал, на чьей-же все-таки стороне «Герасим».

Похоже, что не на нашей, раз на мушку русских берет. Только на полицая он не очень похож. Те с повязками белыми ходили, с карабинами и прибалтийским акцентом (хотя здесь с русским говором). Да и староват он для полицая.

– Кто таков? – проигнорировал мой вопрос дед.

Бляха… Что ответить? Скажу, что партизан – точно пристрелит. Может, сказать, что на немцев работаю? Тогда, что я в лесу делаю один? А, была не была.

– В Псков я иду. В комендатуру отметиться и на службу наняться. Листовку я видел, что принимают нашего брата в городе и заработок платят, если ты идейно против красноперых настроен.

– Покаж листовку, – дед недоверчиво качнул ружьем.

Я потянулся в карман, где лежал смятый листочек. Хорошо, что его в клочья не изорвал, несколько раз хотелось очень.

– Что это у тебя? – насторожился бородач, увидев кобуру у меня на поясе. – Пистолет? Как же ты к германцам собрался ну службу устраиваться? С оружием? И одёжа у тебя диковинная. В Заовражино и окрестных селах такой не сыщешь. Объегорить меня решил, паря?

– Пистолет нашел, думал на сало обменять или картоху, – включил я режим «дурачка». – Нужен тебе «ТТ»? Недорого отдам.

Я аккуратно вытащил листовку и швырнул ее к ногам деда, но тот и не подумал за ней наклоняться. Не повелся, гад.

– Пистоль бросай, – ткнул он столом в сторону моей кобуры. – Только без дури, а то чай пальну ненароком.

Пришлось отстегивать кобуру. Снял с пояса, но швырнул себе под ноги. Пистолет из нее наполовину вывалился. Соблазн его подхватить очень велик, но дед просек мои мысли и приказал:

– Шагай взад!

– Чего? – огрызнулся я.

– Вертай взад, говорю. Отойди от пистоля. Дальше! Вот… Стой.

Я повернулся и сделал несколько шагов. Теперь был спиной к старику. Не самая удобная позиция, но не безысходная. Навострил уши.

Отчетливо услышал, как тот подошел к пистолету и закряхтел. Разбитые артритом суставы, видно, так просто не дают присесть. По любому ствол от меня отвел, чтобы наклониться. Сейчас или никогда. Я резко развернулся и заехал ногой с разворота по стволу, который смотрел в землю.

Бах! – дед от неожиданности нажал на спуск, всадив в мох заряд свинца, но ружье из рук не выпустил.

Бах! – прогремел второй выстрел, но я броском уже успел вцепиться в стволы мертвой хваткой. Крутанул двустволку так, что у деда локти заскрипели. Он охнул и выпустил ее из рук. Я отшвырнул ТОЗ в сторону (все равно разряжено) и подобрал пистолет. Повесил его обратно на пояс и процедил:

– Мне нужна другая одежда. И покажешь где Псков находится.

– Портки не отдам, – удрученно затряс головой старик. – Лучше сразу пристрели…

Оглядел дедка. Комплекцией меня поменьше гораздо, но шмотье советское всегда было свободного кроя. Можно влезть в его обноски, там плюс-минус два размера.

Но заглянув в его пустые глаза, как-то рука не поднялась мародерничать. Тьфу! Хрен с ним. Пусть живет. Подобрал ружье и спросил:

– Псков в какой стороне?

– Туда шагай, – отрешенно махнул рукой дед на запад. – К дороге выйдешь через пару верст. Она в город приведет.