Тигран Великий

Иерусалим утопал среди фруктовых деревьев, а к концу лета персиковые плоды наливались ароматным нектаром, краснели и румянились. Ветки постепенно прогибались под тяжестью плодов, наклоняясь всё ниже к земле, и потому бережные садоводы в это время года ставили под деревья подпорки. После сбора плодов листья у персика достигали максимальных размеров и приобретали тёмно-зелёный окрас. Именно такую сочную листву принёс мой хозяин в тот день.

– А ну, Соломон бросай всё и принимайся за дело, – запыхавшись, сказал он, – Надо эти листья выпарить и срочно приготовить отвар.

Я хорошо представлял, что это такое. Персиковые листья, выпариваясь, образуют жидкость с запахом горького миндаля – а это яд, способный погубить даже человека.

– Кого это ты хочешь отравить? – спросил я хозяина.

– Крыс, – невозмутимо ответил он, – не позднее чем через два часа придёт заказчик, обещавший хорошо заплатить, если мы уложимся в срок. Так что немедленно приступай, а мне надо проведать больного возле Дровяного базара.

Сказав это, Мафусаил удалился пускать очередную порцию крови, а я приступил к работе.

Тщательно отмыв листья, я начал их выпаривать на медленном огне, и вот уже в посуду закапала жидкость с характерным запахом, который я ни с чем бы ни спутал.

Для лекарств у нас была особая полка. Хозяин требовал, чтобы снадобья содержались в строгом порядке. Для этого он у гончара заказывал небольшие глиняные сосуды особой, уникальной формы и помечал их в зависимости от содержимого. Например, лекарства от лихорадки содержались в зелёном сосуде, а ядовитые средства метились дорогущей пурпурной краской, которую получали из тирского моллюска, обитаемого в морских глубинах. После окончания работы я залил полученную жидкость в ёмкость именно с пурпурной меткой.

Закончив работу, я быстро переоделся и вышел на улицу. Наступал "час Лии". Она грустно брела в одиночестве но, увидев меня, сразу повеселела. Беззаботно беседуя и смеясь, мы зашагали по летнему городу, – казалось, солнце светило только для нас, а птицы щебетали про нашу любовь.

Вскоре мы добрались до торговой лавки её отца, которая располагалась на многолюдной базарной площади. Хотя этот магазин и принадлежал иудею, однако торговлю вели финикийцы. Продать дорогую шёлковую ткань – задача не из лёгких, но финикийцы были мастерами своего дела. В лавке всегда находилась красавица-рабыня с чёрными как смоль волосами и изумительно тонкой талией. Как только шустрый зазывала приводил покупателя в магазин, один из торговцев ловким движением накидывал на плечи рабыни кусок шёлковой материи с пурпурным изумительным отливом, а второй затягивал её на талии. От подобных манипуляций рабыня превращалась в обворожительное существо, достойное услаждать взоры Богов. Естественно, даже самая неказистая женщина не могла устоять перед соблазном стать красавицей, наивно полагая, что причина кроется именно в этой дорогой ткани и, хотя шелка на базарной площади предлагали сразу несколько лавок, в магазине отца Лии торговля шла наиболее бойко. Сам же он следил за тем, чтобы не было воровства, а по вечерам подсчитывал солидный куш.

На обратном пути я опять вспомнил о приготовленном отваре.

– Лия! Я должен вернуться. Придёт заказчик, а хозяина нет.

– Ну, ты иди, а я вернусь домой, – ответила девушка и надула губки.

– Не обижайся. Я только отдам отвар и быстро вернусь.

– Если я вернусь домой, то больше не выйду, – обиженно продолжала Лия.

– Тогда пошли вместе, – предложил я и посмотрел ей в глаза.

– Тогда пошли, – ответила она кокетливо и захохотала.

Её задорный смех, ямочки на зардевшихся щеках, блеск карих глаз, – всё это вскружило мне голову. Не веря своему счастью, я схватил её за руку и быстро зашагал к дому Мафусаила. Не отпирая входную дверь, я забрался в мою комнату через окно, а затем, используя приставную лестницу, помог войти Лии. Я и раньше так поступал, когда нужно было незаметно ускользнуть из дому.

Как только мы оказались одни, я сразу заключил свою возлюбленную в жаркие объятия. Её невинное девичье тело затрепетало под настойчивыми юношескими руками, и наши губы слились в страстном поцелуе.

– Постой, Соломон. Не спеши, – нежно прошептала она, – скажи, что ты всю жизнь будешь любить и защищать меня.

– Буду, буду, моя дорогая, – с нетерпением отвечал я, недоумевая, о какой опасности может идти речь в этот восхитительный миг.

– Обещай, что не бросишь меня в трудную минуту.

– Конечно, не брошу, моя прелесть, – удивленно проговорил я, поражаясь, какая ерунда ей лезет в голову в эти счастливые мгновения.

Вдруг заскрипел замок в двери, и в дом вошёл хозяин в сопровождении незнакомца. Мы тут же замерли. Я разомкнул объятия и стал тихо присматриваться из-за двери.

Хозяин прошёл вперёд и стал что-то искать. Незнакомец терпеливо выжидал. Он был в тёмном плаще, а лицо укрыто капюшоном.

– Вот оно, – сказал Мафусаил, держа в руке приготовленное мною зелье.

Незнакомец взял отвар, осторожно понюхал и поморщился от резкого миндального запаха. Чтобы лучше разглядеть товар, он откинул капюшон и при тусклом свете я успел рассмотреть лицо. У него была густая чёрная борода и косматые неестественно взъерошенные волосы. Правый глаз прикрывал мрачный лоскут ткани, а левый сверкал так яростно и напряжённо, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из своей орбиты.

– Ты уверен, что эта жидкость может убить человека? – спросил одноглазый незнакомец.

Прозвучала невнятная латинская речь, из чего я сделал вывод, что эта нелицеприятная личность является римлянином.

Про Рим мне много рассказывал Мафусаил. В моём понимании это была далёкая страна, где живут богатые люди, имеющие множество рабов, которых им поставляет хорошо обученная сильная армия.

– Это очень сильный яд. Он действует моментально, – похвалил свой товар Мафусаил, явно щеголяя своим знанием латыни.

Одноглазый принялся отсчитывать тетрадрахмы.

Мой хозяин стоял, напряжённо наблюдая за этой процедурой. Деньги он уважал более всего на свете.

В это время в доме воцарилась такая тишина, что я отчётливо слышал за спиной напряжённое дыхание моей возлюбленной.

Одноглазый стал настороженно вертеть головой.

– А мы здесь не одни! Нас кто-то подслушал! – воскликнул он и, выхватив короткий меч, бросился в нашу сторону.

Я схватил Лию за руку и потащил к окну. В следующее мгновение мы уже спускались вниз. Спрыгнув на землю, я тотчас отшвырнул лестницу от стены, и мы помчались к дому Лии. Убегая, мы почти одновременно обернулись и увидели в окне страшное лицо одноглазого. К счастью, мы отбежали достаточно далеко, и догнать он нас никак не мог.

Добежав до ворот, мы быстро зашли во двор.

– Тут мы в безопасности, – сказала Лия, переводя дух, – пошли в дом.

Лия потянула меня за собой.

– Ты иди, – ответил я уклончиво.

– А ты? Неужели собираешься вернуться? – возмутилась она, – это же небезопасно.

– Ты преувеличиваешь, моя дорогая, – сказал я бодрящимся тоном, – и потом я не намерен возвращаться домой.

Я уже собирался уходить, но Лия не отпустила меня.

– Прошу тебя останься. У меня дурное предчувствие. От этого одноглазого всего можно ожидать.

– Ничего страшного, – бравировал я, – в этом городе у него руки коротки. И потом, как я здесь останусь? Твои родители могут плохо обо мне подумать. А за меня не беспокойся. Я себя в обиду не дам.

Её прекрасные карие глаза излучали одновременно любовь и тревогу.

– Подожди. Я сейчас приду, – сказала Лия и исчезла в доме.

Вскоре она вернулась, держа в руках гастрофет брата. Тот самый гастрофет, стрелять из которого было нашей всеобщей мечтой.

– На, держи. С ним тебе будет надёжней, – сказала она, протягивая мне великолепное оружие.