Спартак

– О эвмениды! Дайте мне отомстить… я воздвигну вам великолепный алтарь! Мести, мести я жажду!.. Мести!..

Чтобы понять безумный гнев красавицы Эвтибиды, нам придется вернуться назад. Мы кратко расскажем читателям, какие события произошли в течение двух месяцев с того дня, как Валерия, побежденная страстью к Спартаку, открылась ему в любви.

У гладиатора был мужественный облик, удивительной красоты сложение и, как помнят читатели, необыкновенно привлекательное лицо, освещенное милой улыбкой; когда гнев не искажал это лицо, оно носило отпечаток доброты, кротости, силы чувств, отражавшихся в больших синих глазах. Неудивительно, что он зажег в сердце Валерии любовь такую же глубокую и сильную, как та, что завладела его душой. Вскоре знатная римлянка, открывавшая в возлюбленном все новые и новые качества, новые достоинства, всецело была покорена им и не только безмерно любила его, но и уважала и почитала. Так несколько месяцев назад ей казалось, что она будет если не любить, то хотя бы уважать и почитать Луция Корнелия Суллу.

Мнил ли себя Спартак счастливым или действительно был счастлив, это легче понять, чем описать. Впервые познав упоительные восторги любви, он был переполнен своим счастьем, поглощен им и, как все счастливые влюбленные, стал эгоистом; он забыл о цепях, которые еще так недавно сковывали его, забыл святое дело свободы, о котором так долго мечтал и которое поклялся довести до конца. Да, он забыл обо всем, потому что был только человеком и любовь усыпила в нем все другие чувства, так же как она одурманила бы Помпея, и Красса, и Цицерона.

И в эти дни, когда Спартак был весь поглощен своей любовью, когда он считал себя любимым и действительно был любим, Эвтибида много раз настойчиво приглашала его к себе – якобы по очень важному делу, связанному с заговором гладиаторов. Спартак наконец внял ее призывам и отправился в дом к гречанке.

Эвтибиде, как мы уже говорили, еще не было двадцати четырех лет. За восемь лет до описываемых нами событий, то есть в 668 году римской эры, когда Сулла после продолжительной осады взял Афины, в окрестностях которых родилась Эвтибида, она попала в рабство. Юная рабыня досталась патрицию Публию Стацию Апрониану, и он приблизил к себе эту завистливую, злую, тщеславную девушку с прирожденными дурными наклонностями. Получив вскоре свободу, Эвтибида осталась в Риме и постепенно приобрела влияние, силу и богатство. Кроме редкой красоты, природа наделила ее недюжинным умом, и она стала вдохновительницей всевозможных интриг и коварных козней. Узнав все тайны зла, изведав все страсти, Эвтибида возненавидела жизнь, которую она вела. И как раз в это время она встретила Спартака, поразившего ее сочетанием геркулесовской силы и необыкновенной красоты. Сердце Эвтибиды запылало страстью, и она не сомневалась, что гладиатор откликнется на ее чувство.

Когда ей удалось обманом заманить Спартака к себе в дом, она пустила в ход все средства обольщения, какие подсказала ей порочная натура, но, к удивлению своему, увидела, что рудиарий равнодушен ко всем ее чарам; ей пришлось убедиться, что существует человек, способный отвергнуть ее любовь, тогда как все другие так жадно искали и добивались ее внимания. Как раз этот презревший ее гладиатор был единственным человеком, к которому она питала какое-то чувство, и тут прихоть гречанки постепенно и безотчетно разрослась в настоящую страсть, страшную и опасную, потому что она горела в порочной душе.

Став ланистой в школе гладиаторов Суллы, Спартак вскоре уехал в город Кумы, близ которого у диктатора была роскошная вилла; там Сулла поселился со всем своим двором и семьей.

Самолюбие Эвтибиды было глубоко оскорблено, чувство ее осталось без ответа, и она догадывалась о тайных причинах такого пренебрежения: несомненно, у нее была соперница, какая-то другая женщина завладела любовью Спартака. Гречанка инстинктивно чувствовала, что только другая любовь, образ другой женщины могли остановить Спартака. Она употребила все усилия, чтобы забыть рудиария, изгнать из мыслей всякое воспоминание о нем, но все было напрасно. Так уж создано человеческое сердце, и так было всегда: то, что не дается, становится особенно желанным, и чем больше препятствий на пути к исполнению желания, тем упорнее мы стремимся удовлетворить его.

До этого дня Эвтибида была счастлива и беззаботна, а теперь оказалась самым несчастным созданием, влачившим жалкое существование среди богатства, удовольствий и поклонения.

Читатели видели, с какой радостью Эвтибида ухватилась за возможность отомстить любимому и в то же время ненавистному ей человеку и своей счастливой сопернице.

В то время как Эвтибида, запершись у себя в комнате, давала волю злым порывам души, а Метробий мчался на прекрасном скакуне в Кумы, в таверне Венеры Либитины происходили не менее важные события, грозившие большой опасностью Спартаку и делу освобождения угнетенных, за которое он решил бороться.

В сумерки семнадцатого дня апрельских календ (16 марта) 676 года римской эры в таверне Лутации Одноглазой собралось довольно много гладиаторов, чтобы угоститься сосисками, жареной свининой и выпить велитернского и тускуланского вина.

Ни у кого из двадцати гладиаторов, сидевших за столом, не было недостатка в хорошем аппетите, в желании выпить и повеселиться.

На почетном месте за столом сидел гладиатор Крикс, распорядитель пиршества. Сила и храбрость Крикса, как мы уже говорили, снискали ему авторитет среди товарищей, а также доверие и уважение Спартака.

Стол для гладиаторов был накрыт во второй комнате таверны. Они чувствовали себя здесь свободно, уютно и могли без опаски вести откровенную беседу, тем более что рядом, в большой комнате, посетителей в этот час было немного, да и те, кто заходил, выпивали на скорую руку тускуланского и тут же удалялись.

Усевшись за стол со своими товарищами, Крикс заметил, что в углу комнаты на небольшом столе стояли тарелки с остатками еды – очевидно, за этим столом недавно кто-то ужинал.

– Скажи-ка, Лутация Кибела, мать богов… – обратился Крикс к хозяйке, хлопотавшей у стола и подававшей кушанья.

– Правильно, я мать, да только не богов, а неблагодарных мошенников гладиаторов, таких вот, как вы! – прервала его Лутация.

– А ваши боги разве не были гладиаторами, да к тому же хорошими?

– О, да простит мне великий Юпитер! Какие богохульства приходится мне выслушивать! – в сердцах воскликнула Лутация.

– Клянусь Гезом, я не лгу и не богохульствую! Я не буду говорить о Марсе и его деяниях, напомню лишь о Бахусе и Геркулесе; уж если они оба не были отличными и храбрыми гладиаторами и не совершали дел, достойных амфитеатра и цирков, то пусть молнии Юпитера поразят тут же на месте нашего прекрасного ланисту Акциана!

За столом грянул дружный хохот, и со всех сторон послышалось:

– Если бы!.. Если бы!.. Было бы только небу угодно!..

Когда шум прекратился, Крикс спросил:

– Скажи, Лутация, кто ужинал за этим маленьким столом?

Лутация обернулась и с удивлением воскликнула:

– Куда же он делся? Вот так история! – И, поглядев вокруг, она добавила: – О, да поможет мне Юнона Луцина, он ушел! Не заплатил по счету! – И Лутация бросилась к опустевшему столу.

– Он? Да кто ж этот неизвестный? Кто скрывается под именем он? – спросил ее Крикс.

– Ах! – воскликнула Одноглазая, вдруг успокоившись. – Напрасно я на него наговорила! Я ведь знала, что он порядочный человек. Вот, глядите, оставил мне на столе восемь сестерциев в уплату по счету… даже больше, чем надо. Ему полагается сдачи четыре с половиной асса.

– Чтоб тебя разорвало, косоглазая! Скажешь ли ты нам наконец?..

– Ах, бедняга! – продолжала Лутация, убирая со стола. – Он забыл стиль и дощечку с записями.

– Пусть Прозерпина съест сегодня вечером твой язык под кисло-сладким соусом, старая мегера! Скажешь ты наконец имя твоего посетителя? – вскричал Крикс, выведенный из терпения болтовней Лутации.

– Скажу, скажу, дураки! Вы любопытнее всякой бабы! – ответила, рассердившись, Лутация. – За тем малым столом ужинал торговец зерном из Сабинской земли; он приехал в Рим по своим делам и приходит сюда уже несколько дней подряд, всегда в одно и то же время.

– Покажи-ка, – сказал Крикс и, взяв из рук Лутации деревянную дощечку, покрытую воском, и костяную палочку, оставленные на столе, стал читать записи торговца.

В этих записях действительно были отмечены закупленные партии зерна, цена, на которой сторговались, и имена людей, продавших хлеб; по-видимому, они получили от скупщика задатки, так как против их имен стояли цифры.

– Вот только никак не пойму, – говорила Лутация Одноглазая, – когда он ушел, этот купец? Готова поклясться, что, когда вы входили, он еще был здесь!.. А-а, понимаю! Наверное, он меня позвал, а я была занята, готовила для вас сосиски и свинину. Он звал, звал, да и ушел – должно быть, очень торопился, – а деньги на столе оставил. Вот благородный человек!

И Лутация, отобрав у Крикса дощечку и стиль, ушла, бормоча себе под нос:

– Завтра он придет… обязательно придет. Я все и отдам ему в целости.

Проголодавшиеся гладиаторы ели, почти не разговаривая, и только через некоторое время один из них спросил:

– Так как же? О солнце[102 - Условный язык гладиаторов, принятый ими, чтобы иметь возможность говорить без боязни в гладиаторских школах и в присутствии людей, не принимавших участия в заговоре. Солнце – это великий учитель, то есть Спартак. (Прим. автора.)], значит, ничего не слышно?

– Солнце за тучи спряталось[103 - Он не прислал приказов и хранит еще молчание. (Прим. автора.)], – ответил Крикс.

– Однако странно, – сказал один из гладиаторов.

– Непонятно, – прошептал другой.

– А что слышно о муравьях?[104 - А заговорщики? (Прим. автора.)]

– Число их увеличивается, и они усердно занимаются своим делом, ожидая наступления лета[105 - Сигнала восстания. (Прим. автора.)].

– Пусть же скорее придет лето, и пусть солнце, сверкая всемогуществом своих лучей, обрадует трудолюбивых пчел и опалит крылья злым трутням[106 - Римлянам. (Прим. автора.)].

– Скажи мне, Крикс, сколько звезд в поле зрения?[107 - Каково число сторонников? (Прим. автора.)]

– Две тысячи двести шестьдесят на вчерашний день.

– А новые появляются?