Таинственный монах

– Побереги свою! – отвечал кто-то из рассвирепевших стрельцов.

В это время княгиня Трубецкая, протянув руки к Хованскому закричала:

– Спасай, князь, свою невесту!

Как громом пораженный этими словами стрелецкий начальник, который был никто иной как Гриша, на минуту остолбенел Но вдруг в нем закипело чувство ревности и он бросился с яростью на Хованского, схватил его поперек и готов уже был выбросить за окно, как вдруг сзади его появился Иона и, схватив его мощно своею рукою, закричал:

– Безумный! Что ты хочешь делать? Ведь он твой брат.

Гриша опустил Хованского и первым его вопросом было:

– Но кто же моя мать?

– Вот она! – вскричал Иона и Гриша очутился в объятиях княгини Хованской.

Трудно описать картину радостей матери и сына, нашедшего свою родительницу. Но это нежданное радостное свидание и излияние было прервано вбежавшим стрельцом, который объявил, что вдалеке показались царские войска и оставшиеся за рекой начальники требуют, чтобы все возвратились за реку к главным силам. Иона приказал бить сбор и тащить пушку за реку. Обратись к Хованской, он сказал:

– Ступай, княгиня за мною, я отправлю тебя в эту ночь в безопасное место.

С горестью подошел Гриша к княгине Трубецкой, поцеловал ей руку и, бросив взгляд упрека на Марию, выбежал из кельи.

Стрельцы побежали за реку, а царские войска под предводительством генерала Гордона расположились в лесу, недалеко отстоявшем от монастыря. Наступила ночь, которую оба лагеря провели без сна, ожидая нападении неприятеля. Только с рассветом и там и сям стали готовиться к бою, который вскоре и закипел. Иона дрался с отчаянным мужеством, Гриша находился постоянно с ним рука об руку. Было время, когда победа клонилась даже на сторону стрельцов. Иона пораженный сабельным ударом в голову, скатился в ров, а Гриша сбитый с ног конницею, врезавшеюся в ряды стрельцов, был взять в плен. Лишенные своего предводители Ионы стрельцы дрогнули и побежали на мост, который от сильного их напора провалился и часть стрельцов погибла в реке, а оставшиеся по сю стороны реки положили оружие. Тоже сделали и успевшие перебежать на другую сторону, после краткого между собою совещания.

Приведенные в Москву стрельцы не могли поместиться в тюрьме, а потому их посадили в разных казенных зданиях, поставив около них сильную стражу. Партия, в которой находился Гриша была помещена в подвале Саввинского монастыря, где и провела ночь на сырой земле и в темноте.

На утро некоторых чиновных стрельцов вывели и поместили к кельях. Между ними был и Гриша.

Суд над виновными отложен был до прибытия из-за границы царя Петра Алексеевича и стрельцы томились долгим ожиданием решения своей участи. Заключенных в Саввинском монастыре каждое воскресение водили в церковь, находящуюся в монастырских стенах. В одно из воскресений Гриша был поражен увидя дородного с рыжею бородою и такими же волосами на голове дьячка, который, то пел на клиросе, то ходил по церкви исполняя обычные служебный обязанности, лежащие на дьячках. Сходство его с Ионой было поразительно. Но, когда этот дьячок стал читать Апостола, то Гриша уже не сомневался, что это был его дядя. По окончании литургии одному из приставов, надсматривающих над колодниками, другой дьячок поднес блюдо с просфорами для раздачи их стрельцам, а рыжий дьячок на особом блюде поднес просфору Грише, что делалось уже не в первый раз, и шепнул ему.

– Съешь эту просфору дома.

Дрожащею рукою взял Гриша поданную просфору и вышел из церкви, а за ним последовали и четыре сотенных стрельца, которые помещались в одной келье с ним.

Войдя в келью, один из сотенных запер за собою дверь, прислушался, нет ли кого в коридоре и, обратись к Грише сказал:

– Григорий Иванович! Явился твой дядя, может быть он спасет нас.

– А ты узнал его? – спросил Гриша.

– Кто же из наших не узнал, – отвечали все сотенные.

Гриша разломил просфору и нашел в ней записку. Все приступили к нему, горя нетерпением узнать, что пишет Иона. Записка была такого содержания: «напои пьяных всех твоих сотоварищей, вечером я приду»

– Что там писано? – спросили вдруг все.

Так как они были безграмотны, то Гриша почти по складам читал им вымышленные им слова: «не отчаивайтесь, завтра надеюсь спасти вас.»

– Исполать нашему храброму Ионе. Ну, братцы выпьем сегодня за его здоровье, – сказал восторженно один из сотников.

– Нет, друзья! Теперь наша радость может показаться подозрительною надсмотрщикам, а лучше вечером. Я берусь похлопотать и о вине, – возразил Гриша.

– Что дело, то дело, – отвечали сотоварищи Гриши.

Особое движение на монастырском дворе известило их, что случилось, что-нибудь необыкновенное. Действительно, спустя несколько минуть в келью их вошел князь Трубецкой. Гриша замер. После нескольких вопросов товарищам последнего, князь приказал им выйти и остался наедине с Гришей. Несколько мгновений они безмолвно глядели друг на друга. У Гриши, от избытка чувств навернулись на глазах слезы и он бросился к ногам Трубецкого.

– Бедный погибший юноша! – сказал Трубецкой, поднимая Гришу и обняв его. – Какой злой дух вовлек тебя в эти преступный дела. Скажи мне, нет ли какого средства спасти тебя?

Гриша печально опустил голову и, помолчав не много, отвечал твердым, исполненным решимости, голосом:

– Никакого, милостивый князь! Но все равно. Видно так угодно Богу. Счастлив я тем, что пред неминучею смертью я увидал тебя, а еще был бы счастливее, если бы увидал княжну Марию, дочь твою. Ты простишь верно моему безумству, ведь меня чрез несколько дней не будет на этом свете!

– Я все знаю и в другое время был бы сердить на безумную любовь безродного стрельца к моей дочери. Но ты дважды спас ее и я могу только спасти тебя. Нарочно я напросился у царя допрашивать вас, чтобы повидаться с тобою, пытался было я спросить у царя не прикажет ли он представить ему тех, кого можно помиловать? Но получил отказ. Гнев царя справедлив. Но решишься ли ты сказать на допросе царском, что не знал куда ведут и в бою не принимал никакого участия?

– Нет, князь, этого я не сделаю, – отвечал Гриша, лицо которого вспыхнуло негодованием.

– Но где теперь твой дядя? Царь обещает свое помилование тому, кто укажет место его пребывания, – сказал Трубецкой.

– Так не за тем ли ты, князь, пожаловал ко мне, чтобы я выдал тебе голову родного дяди, – возразил Гриша с возрастающим негодованием.

– Нет, Григорий! Ты меня худо понял! Если бы я узнал о нем что-нибудь, то не воспользовался бы этим. Сейчас объявлю всем стрельцам волю царскую, быть может кто-нибудь из них и скажет, – возразил Трубецкой.

Лицо Гриши покрылось смертельною бледностью. Он сообразил, что всякий спасая собственную жизнь, может сказать, что сегодня за обедней видел его. От зорких глаз Трубецкого не скрылось смущение Гриши и он был уверен, что местопребывание Ионы было ему известно.

Выходя от Гриши, Трубецкой сказал:

– Прощай, Григорий! Не теряй совсем надежды. Может быть Бог еще поможет мне умилосердить царя.

Выйдя на двор, где были собраны все стрельцы, заключенные в Савинском монастыре, Трубецкой объявил им, что тот будет помилован, кто скажет, что видел мнимого монаха где либо после боя, но ни один из стрельцов ничего не сказал. Раздосадованный князь сказал уходя:

– Пропадайте же вы окаянные!

Перед вечером пристава сделали перекличку всем заключенным стрельцам в их помещениях, которые тотчас заперли на замки. Гриша успел добыть вина и с наступлением ночи стал поить своих сожителей, избегая сам пить до пьяна. Часа через два все четыре сотника были, как говорится, без задних ног и вскоре заснули крепким сном. Гриша среди их остался бодрствующим. Он присел к окну думая тяжелые свои думы и всматриваясь по временам в непроницаемую темноту. Мертвенную тишину нарушало лишь завывание ветра и удары в стекла кельи его крупных капель дожди. С трепетным сердцем ожидал он появления своего дяди и недоумевал, где бы он мог пройти к нему? Теряясь в догадках, он мало-помалу стал дремать и вскоре заснул тревожным сном. Смутные видения тревожили его воображение. Все лица, имевшие дотоле связь с его существованием, в виде призраков толпились около него, быстро сменяя одно другим. Вдруг он почувствовал потребность проснуться и с изумлением откинулся несколько назад от окна, за которым увидел Иону, одетого в костюм царского солдата, который только что окончил распиливать железную решетку в окне кельи, где находился Гриша. Ряд бессвязных вопросов хотел было предложить Гриша своему дяде, но тот сурово отвечал:

– Теперь не время до расспросов. Возьми скорее под твоею кроватью узел, в нем завязано солдатское платье, переоденься в него и вылезай из окна. А я займусь освещением на дорогу.

Гриша слепо повиновался приказу дяди, не поняв, впрочем, значения последних, его слов. Окончив переодеванье он вылез, и прошел вместе с дядею ворота монастыря беспрепятственно. Добежав до первого села, они нашли около одной хижины двух оседланных лошадей, сели на них и поскакали по большой дороге. Остановившись около келий на возвышенном месте, они оглянулись на Москву и увидали громадное зарево пожара. Гриша вздрогнул и тогда только понял ужасный смысл слов своего дяди. Он невольно вздрогнул и обратился в своему спутнику с словами упрека, но тот сказал:

– Сын мой! Единственным моим желанием было спасти тебя, а если бы мне этого не удалось, то я и сам отказался бы жить.

Глава IV

Тяжко поплатились стрельцы за свое безумное предприятие. Справедливый гнев царя Петра Алексеевича обрушился на них всею своею тяжестью. Для спокойствия своего государства, царь Петр Алексеевич решился с корнем вырвать этот негодный источник зла. По приведении в исполнение своего приговора, царь занялся внутренними преобразованиями, который хотя и встретили много недовольных, однако мало-помалу вводились. В скором времени разгорелась война с Турцией, результаты которой колебались между воюющими державами. В августе месяце 1700 года заключен был между Россией и Турцией мир на тридцать лет.

Получив верное известие о перемирии с Турциею 18 августа, царь Петр Алексеевич объявил войну шведскому королю Карлу XII, который в это время воевал с Данией. В расчеты царя входило овладеть Нарвою, чтобы укрепившись в этом центральном пункте, пресечь сообщение Лифляндии и Эстляндии с Ингерманландией и Финляндией. 22 августа государь выступил из Москвы в Новгород с корпусом, которым командовал генерал-майор Бутурлин. Этот поход был сделан в 8 дней. В Новгороде князь Трубецкой с шеститысячным корпусом ожидал уже царских приказаний. Спешность этого похода обусловливалась тем, что войска, при которых был сам царь, ехали на подводах. Корпус Трубецкого выступил из Новгорода и 9 сентября, переправясь через Нарву, обложил город того же имени. Гарнизон крепости и города Нарвы был сравнительно малочисленный, но комендант его, полковник Горн решился защищаться до последней капли крови, ожидая скорой помощи от своего короля.

К первому октября под Нарвою собралась вся русская армия и приехал сам царь Петр Алексеевич. Несколько попыток со стороны русских овладеть Нарвою были безуспешны. 20 октября открыта была канонада против крепости из всех русских батарей, но от неё произошло лишь в крепости несколько пожаров, а самая крепость почти не пострадала. Эта канонада, продолжавшаяся около двух недель, была причиною того, что в лагере русских уже чувствовался недостаток в огнестрельных припасах, а Нарва устояла, защищаемая горстью шведских храбрецов. Плохие дороги к Нарве, ухудшившиеся вследствие осенней ненастной погоды, замедляли доставку провианта в русский лагерь и в нем мало-помалу чувствовался недостаток. Все эти обстоятельства заставили царя Петра Алексеевича раскаиваться в несвоевременном походе, но снять осаду Нарвы он не пожелал.

Оставим на время русскую армию под Нарвою и перенесемся в небольшой городок Пернов, на Балтийском море, где в то время находился Карл XII окруженный своими военачальниками. По улицам города толпились солдаты и самое большое их сборище было пред ратушею, где происходил военный совет. Между тем, как другие комнаты ратуши были переполнены шведскими офицерами разного рода оружия, в самой зале сидели несколько человек около круглого дубового стола. Ближе всех к окну сидел молодой человек с густыми, кудрявыми волосами, падающими на плечи. Взгляд его был важен и спокоен.