Оценить:
 Рейтинг: 0

Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Год написания книги
2017
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 ... 124 >>
На страницу:
4 из 124
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Всегда остаётся какое-то количество неспарившихся гусей разного возраста, между которыми могут возникать по-настоящему прочные триумфальные крики, не имеющие ни малейшей связи с сексуальностью. Так что – вопреки иному мнению – между мужчинами и женщинами бывают и отношения подлинной дружбы, не имеющие ничего общего с влюбленностью. Впрочем, из такой дружбы легко может возникнуть любовь, и у гусей тоже.

Случается, что молодой гусак предлагает триумфальный крик другому самцу и тот соглашается. Поскольку ни одна разнополая пара не в состоянии им противостоять, такая пара гусаков приобретает очень высокое, если не наивысшее, положение в иерархии своей колонии (?!).

Как и у людей, у серых гусей близко соседствуют любовь и ненависть, объект любви и объект агрессии. Триумфальный крик содержит в полной мере агрессию, которая, хотя и скрыто, направлена против возлюбленного друга и партнёра. Бывает, что триумфальный крик выходит из всяких рамок, доходит до экстаза и тогда происходит нечто весьма жуткое. Крики становятся всё громче, сдавленнее и быстрее, шеи вытягиваются всё более горизонтально, происходит настоящая Фрейдова регрессия, при которой церемония возвращается к эволюционно более раннему первоначальному состоянию.

У пары гусей возбуждение такой экстатической любви-ненависти может на любом уровне остановиться и затихнуть, нормальный триумфальный крик завершается тихим и нежным гоготанием.

Невольно приходит на ум выражение «Так тебя люблю, что съел бы», и вспоминается старая мудрость, на которую обращал внимание Фрейд, что именно обиходная речь обладает верным чутьём к глубочайшим психологическим чувствам.

Триумфальный крик – это лейтмотив среди всех мотиваций, определяющих повседневную жизнь диких гусей. Он постоянно звучит едва заметным призвуком в обычном голосовом контакте, в том гоготанье, которое означает приблизительно «здесь я, а где ты?». Такой крик включает в себя балетно педалированные телодвижения, несколько усиливается при недружелюбной встрече двух семей, и полностью исчезает лишь при кормёжке на пастбище, при тревоге, при общем бегстве, при перелётах на большие расстояния.

Однако едва лишь проходит такое волнение, временно подавляющее триумфальный крик, как у гусей тотчас же вырывается – в определённой степени, как симптом контраста – быстрое приветственное гоготанье, которое мы уже знаем как самую слабую степень триумфального крика. Члены группы, объединённой этими узами, целый день и при каждом удобном случае, так сказать, уверяют друг друга:

«Мы едины, мы вместе против всех чужих».

Триумфальный крик существенно влияет на социальную структуру серых гусей, даже господствует в ней, подобно воодушевлённому боевому порыву, который, в значительной степени, определяет общественную и политическую структуру человечества.

«Если бы какое-то вероучение на самом деле охватило весь мир, – пишет Эрих фон Хольст[21 - Хольст Эрих фон – физиолог, о котором упоминает К. Лоренц в своей работа «Агрессия (так называемое зло)». В Википедии данных не нашел.], – оно бы тотчас же раскололось, по меньшей мере, на два резко враждебных толкования (одно истинное, другое еретическое), и вражда и борьба процветали бы, как и раньше; ибо человечество, к сожалению, таково, каково оно есть».

Таков Двуликий Янус[22 - Двуликий Янус, в римской мифологии двуликий бог дверей, входов и выходов, а также начала и конца. Изображался всегда с двумя лицами, молодым и старым, которые смотрят в противоположные стороны.] – человек. Единственное существо, способное с воодушевлением посвящать себя высшим целям, которое нуждается для этого в психофизиологической организации, звериные особенности которой несут в себе опасность, что оно будет убивать своих собратьев в убеждении, будто так надо для достижения тех самых высших целей.

Переведу дух. Выше были приведены слова К. Лоренца, теперь позволю себе некоторый комментарий.

Оставим человека и человечество, задумаемся о серых гусях. Один из нас обратит внимание на одно, другой на другой. Мне хочется выделить следующее.

Что бывает норма и случается отклонение от нормы, когда серый гусь направляет свой триумфальный крик к особе из чуждого «рода-племени».

Что триумфальный крик может означать дружбу без секса.

Что триумфальный крик может быть призывом к любви двух самцов.

Что, наконец, триумфальный крик сам по себе амбивалентен, что у серых гусей любовь и ненависть идут нога в ногу.

А разве у нас не происходит то, что К. Лоренцом было названо «Фрейдовой регрессией». Я имею в виду, когда мы, при малейшем скандале, или других неприятностях, немедленно скатываемся по эволюционной лестнице, далеко назад.

…«они как люди»

К. Лоренц вспоминает, как вместе с X. Фишер[23 - Фишер Хельга – о её «гусиных протоколах упоминает К. Лоренц в своей работа «Агрессия (так называемое зло)». В Википедии данных не нашел.] рассматривал её «гусиные протоколы», и был разочарован, когда оказалось, что среди серых гусей абсолютная «верность до гроба» сравнительная редкость. И возмутившись разочарованием К. Лоренца, X. Фишер сказала: «Что ты от них хочешь? Ведь гуси – всего лишь люди!».

«Бессмертными» назвал К. Лоренц эти её слова.

Действительно «бессмертные», если до сих пор слышатся в той же мере наивные, насколько беспомощные, рассуждения о том, что именно «природа» предопределила стереотипы нашего мужского и женского поведения. Просто одни из нас «всего лишь гуси», другим далеко и до серых гусей, и до коричневато-серых маленьких рыбок.

А в остальном, мы в состоянии быть и верными до гроба, и ветреными, и жёстко регламентированными, и нарушающими эти регламентации. В силу особой нервной восприимчивости, особой пластичности, мы эволюционно наследуем весь предыдущий эмоциональный опыт, утром мы похожи на серых гусей, вечером на коричневато-серых рыбок, в одном случае мы такие, в другом – другие, с одними мы такие, с другими иные, и так до бесконечности. И нет жёсткой демаркации между полами, как среди животных, так и среди людей.

Только в отличие от животных мы в состоянии описывать свои чувства, эмоционально переживать их в своём воображении, и передавать другим этот свой эмоциональный опыт, в равной степени реальный и воображаемый.

«Они как люди», можем смело сказать о серых гусях.

Увы, о людях, не всегда можно сказать:

«Они как серые гуси».

…тестостерон[24 - Тестостерон – основной мужской половой гормон.]против окситоцина[25 - Окситоцин – основной женский половой гормон. Противоположностью тестостерона часто считают эстроген, но в рамках настоящей книги этими тонкостями можно пренебречь.]: неодолимая антиномия?

Никто не будет спорить, природа не случайно разделила нас на мужчин и женщин.

Для мужчин она изобрела особый мужской гормон, – тестостерон, чтобы мужчины постоянно думали о сексе, сражались с потенциальными соперниками, воевали, убивали друг друга, самоутверждались, порождая всё новые и новые, сознательные и бессознательные комплексы.

Такой вот «биологический кошмар», как считает один из исследователей. Впрочем, кому как, многие мужчины упиваются этой ролью. Не будем с ними спорить.

Для женщин природа изобрела особый женский гормон, – окситоцин, чтобы они постоянно жаждали прикосновений, объятий, чтобы всегда нуждались в мужчине, которому нужны их привязанность и забота.

Кто-то сочтёт и эти чувства «биологическим кошмаром». Другие найдут величие в этой «женской миссии». Не будем и с ними спорить.

Конечно, у природы (у эволюции, с её «вечным двигателем» изменчивости и отбора), когда она изобретала тестостерон и окситоцин, были свои резоны: мужчина должен был обеспечить задачи репродукции, женщина окружить потомство материнской заботой, и пр.

Но что дальше?

Где кончаются мужчина и женщина как природа, и начинаются мужчина и женщина как социальный феномен, как культура?

В какой мере мужчина и женщина оказались заложниками тестостерона и окситоцина?

Насколько культура нового и новейшего времени смогла сконструировать иные роли, не сводящиеся к проявлениям тестостерона и окситоцина?

Поведение многих (большинства?!) мужчин практически исчерпывается тестостероном. Самые «успешные» из них упиваются своей неотразимостью, хотя всего-навсего умело эксплуатируют реакции, вызванные окситоцином.

Точно также поведение многих (большинства?!) женщин практически исчерпывается окситоцином. Самые «осчастливленные» из них убеждены, что заслужили свою судьбу, а самые «несчастные», которым не достался свой «супермен», готовы обвинить во всём само провидение.

Оставим нормативных заложников природы. Пусть сражаются, завоёвывают, подчиняются, уступают, упиваются. У культуры свои импульсы развития и своя система отбора. Она развивается через уникальное, неожиданное, безумное.

Пусть это один случай из ста, из тысячи, из десяти тысяч. Культура его зафиксирует, выделит это отклонение от нормы. Чтобы этот один имел продолжение. Чтобы сотни, тысячи, десятки тысяч запомнили, позавидовали этому одному, этой одной, даже не признаваясь в этом.

Культура человека не с неба ведь свалилась, она продолжение эволюции, просто у неё свои изменчивость и отбор, своя нормативность и своё отклонение от нормы.

И тестостерон, и окситоцин открыли что-то в мотивах мужского и женского поведения. Но культура пошла дальше и открыла унылость этой природной исчерпанности. И не просто унылость, обречённость на вымирание там, где речь идёт о сообществе людей.

Матриархат, патриархат: что дальше?

Не знаю как соотносятся «матриархат и патриархат» с «тестостероном и окситоцином». И соотносятся ли вообще.

Из того, что прочёл про матриархат, запомнил только экзотическую историю о том, как женщины съедали мужчин-производителей. Съедали ритуально, возможно, обмазываясь кровью убиенного, то ли для экстатического опьянения, то ли просто для аппетита.

Правдоподобна ли эта ритуальная история, был ли на самом деле матриархат, пусть об этом продолжают спорить исследователи. Как бы то ни было, что-то здесь не так. Подобный матриархат плохо стыкуется с образом женщины, жаждущей мужских прикосновений, мужских объятий, и прочих сантиментов. Если только не перед тем как его съесть. Или остаётся предположить, что женщины с «окситоцином» появились только со времён патриархата. Буквально, из ребра первого мужчины эпохи патриархата.

С патриархатом всё более или менее ясно. Вся написанная история человечества есть история патриархального мира. Войны, сражения, полководцы, политики. Монополия мужского поступка, монополия мужского слова. Мужской взгляд на мир, на общество, на семью.

Но это только извне, только скорлупа.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 ... 124 >>
На страницу:
4 из 124