«Ночные ведьмы»
Раиса Ермолаевна Аронова
Военные мемуары (Вече)
Немцы называли их «ночными ведьмами», а маршал Рокоссовский – легендами. Маршал был уверен, что летчицы дойдут до Берлина, и оказался прав. Тихоходные ночные бомбардировщики По-2 «ночных ведьм» бомбили немцев, невзирая на погодные условия и все средства ПВО, а за штурвалом неизменно находилась женщина.
Вниманию читателей предлагаются воспоминания гвардии лейтенанта, Героя Советского Союза Раисы Ермолаевны Ароновой (1920–1982), которая в 1942–1945 гг. храбро воевала в составе 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного Таманского Краснознаменного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта.
Раиса Ермолаевна Аронова
«Ночные ведьмы»
На полотняных крыльях
С шумом распахнув дверь в комнату общежития, я чуть ли не от порога бросила портфель на свою койку и вихрем закружилась по комнате. Ура! Свалила последний экзамен! Да не какой-нибудь, а сопромат. «Сопромат сдал – можно жениться», – гласила студенческая мудрость. Выходить замуж я не собиралась, но это ничуть не умаляло моей буйной радости. Жаль только, что не было дома девчат: сегодня суббота, они уже разъехались кто куда.
Я сбегала в магазин, купила пять порций мороженого (по одной на каждый сданный в эту сессию экзамен) и бутылку лимонада. Студенческий пир, хоть и в одиночку, получился отличный.
А вечером достала из тумбочки письмо, которое больше месяца лежало бел ответа. Ждало сегодняшнего дня. С конвертом в руках села на койку и задумалась.
Когда человеку двадцать лет, он редко заглядывает в свое прошлое. Но письмо заставляло оглянуться назад. Отдельные моменты из жизни последних лет разноцветными кусочками мозаики вставали перед глазами, образуя хоть и цельную, но довольно пеструю картину. Большую часть в ней занимал голубой цвет – небо. Правда, оно не везде было чистым – кое-где облака, а кое-где и темные тучи.
…Началось это еще в школе, в десятом классе. Рассказы об авиации, о прославленных летчиках как-то внезапно захватили воображение, я читала их не переводя дыхания. Но о том, чтобы самой стать летчиком, даже и не помышляла. Мне казалось, что эти люди – чудо-богатыри, наделенные природой каким-то особым качеством, которого у меня нет. Мечтала быть то актрисой, то геологом, то астрономом. Однако по мере приближения выпускных экзаменов все чаще и чаще с завистью поглядывала на пролетавшие в небе самолеты. «А почему бы и мне?..» Сначала мысль показалась дерзкой. Но чем чаще я к ней возвращалась, тем менее фантастичной она выглядела. И вот в один прекрасный день поняла: не расстанусь со своей мечтой. Но как ее осуществить? Услышала, что самый верный путь в авиацию – через военное летное училище. Посчитала, что мне этот путь не заказан. Отправила письмо. «Не мыслю себе жизни без авиации», – откровенно говорилось в нем. С нетерпением ждала ответа. И он пришел: «Женщины в данное время в военные летные училища не принимаются». Надежды рухнули, мечта гибла…
После этого для меня, как для пушкинской Татьяны, «все были жребии равны» и, окончив десятилетку, отнесла документы в Саратовский институт механизации сельского хозяйства. Почему туда? Да просто потому, что нужно было где-то учиться, а в этот институт поступало несколько моих одноклассников, пошла и я за компанию.
Но с первых же дней учебы в СИМСХ все мои огорчения и даже, кажется, разочарование в жизни как-то сами собой отошли на последний план. Кипучая, многогранная жизнь института просто не позволяла стоять от нее в стороне. Там было все ново, интересно. К тому же меня избрали комсоргом группы, появилась масса неотложных дел. Появились и новые друзья.
Однажды у входа в институт я увидела объявление, которое всколыхнуло в душе сокровенные думы: «Саратовский аэроклуб производит набор»… На другой день мое заявление лежало на столе начальника учебной части аэроклуба. А еще через два дня…
– Сделайте пятнадцать приседаний, – сказал врач. В быстром темпе выполнила упражнение.
– Ну-с, дайте-ка руку, проверим пульс.
Я чувствовала, как бешено бьется сердце. Это результат физической нагрузки, умноженной на опасение: вон уже забраковали нескольких парней, которые выглядели куда крепче и сильнее меня, худенькой бледнолицей девушки.
Врач приподнял очки на лоб, сердито глянул и сказал:
– Нет, дорогая, с таким пульсом не только летать, а даже думать об авиации не стоит. Как у воробья – сто сорок!
Он сделал красноречивый жест, означающий, что разговор окончен. Закусив губу, я вышла из кабинета.
Не раз получалось вот так у меня – не удавалось с первой попытки «взять высоту». Например, год назад в школе мне захотелось научиться метко стрелять. Но первый в жизни выстрел чуть не оказался и последним – пуля ударилась в пол (стрельба проходила в длинном коридоре школы), рикошетом отлетела к потолку, посыпалась штукатурка.
– Да… – протянул военрук, – неважно получилось.
Обидно и стыдно было до слез. «Все равно научусь стрелять», – упрямо сказала тогда себе.
Как-то вскоре объявили набор на курсы инструкторов стрелкового спорта при районном совете Осоавиахима. Я записалась. Мальчишки подшучивали: «Ну какой из тебя стрелок!» Подруги пожимали плечами: «Чудачка». А через три месяца на моей груди красовался значок «Ворошиловский стрелок». На районных стрелковых соревнованиях заняла первое место. В школе на уроках военного дела бой винтовки проверяли по моей стрельбе. Этим успехом я целиком была обязана своему инструктору Сергею Сергеевичу Баулину. Он сумел найти нужную «жилку», правильно нацелить мой глаз. В этом, очевидно, и заключается искусство учителя – помочь человеку найти себя.
«…Буду, милый доктор, думать об авиации, – мысленно возражала я врачу, возвращаясь с медкомиссии по тихим вечерним улицам Саратова. – И летать буду. Ну а пульс…»
Последующие две недели усиленно занималась гимнастикой, обливалась по утрам холодной водой, в институт и обратно ходила только пешком. И вот снова медкомиссия. Стою перед терапевтом. Спокойствие олимпийское. Вижу, пишет: «Годна». От радости сердце опять заколотилось, «как у воробья». Но теперь не нужно было укрощать его. Бейся!
Учеба в институте, занятия в аэроклубе, в стрелковой секции, в хоровом кружке, гимнастика и, конечно же, институтские вечера, кино… Удивительно, как на все хватало времени? Молодость, говорят, вообще удивительная пора в жизни человека.
Наступила весна. И пришел долгожданный, волнующий момент – первый взлет… Яркое солнце, голубое небо, зеленая трава. Зеленый У-2 и десять курсантов в синих комбинезонах. Подходит инструктор Волков – молодой, среднего роста парень. Изучающе посмотрел на застывших по стойке «смирно» курсантов.
– Начнем?
Он прошелся вдоль строя и неожиданно для всех сказал:
– Я думаю, что мы будем настоящими мужчинами и уступим первый полет единственной в нашей группе девушке.
Уже отработанными движениями забираюсь в кабину. А в душе все поет: сейчас поднимусь в небо! Короткий разбег и самолет в воздухе. Я огляделась вокруг… Тихое ясное утро. Лучи солнца, казалось, пронизывали все вокруг, отчего становилось легко и весело. Лечу впервые в жизни! Впереди широкой серебряной лентой блестела Волга, а справа раскинулся родной город. Мне на мгновение показалось, что парю свободно, как птица, и стоит только взмахнуть крылом, как полечу вон туда, к заволжским степям… Но самолет круто развернулся и пошел на посадку. Управление было не в моих руках.
Я мало что поняла во время первого полета. Осталось только ощущение чего-то необычайного, свежего, радостного.
– Поздравляю с первым вылетом! – сказал инструктор, когда зарулили на линейку.
А пока мы летали, парни нашей группы нарвали где-то на краю аэродрома полевых цветов, и когда я вылезла из кабины, они преподнесли мне букет. От полноты чувств у меня затуманились глаза. Ребята дружным хором исполнили туш.
Подошел командир звена Ломакин.
– Ну, какое первое впечатление?
– Восхитительно! Теперь ни за что не расстанусь с небом!
После было много волнующих полетов – и первый самостоятельный, и захватывающие своей остротой «кувыркания» во время высшего пилотажа. Но тот, первый, все-таки ярче всех врезался в память.
…Потом в мою жизнь вошло новое знаменательное событие. Было это уже глубокой осенью 1939 года.
Актовый зал института переполнен. Студенты и преподаватели собрались сюда, чтобы выдвинуть кандидата в областной Совет депутатов трудящихся. Я сидела где-то в задних рядах со своими однокурсниками. На трибуну поднялся Василий Максимович Кузьмин, студент нашей группы. Он пришел на учебу не со школьной скамьи, а после большой работы в советских и партийных органах. Мы всегда внимательно прислушивались к его словам, нередко обращались за советами и разъяснениями по разным общественным и житейским вопросам.
– Предлагаю выдвинуть кандидатом в депутаты студентку Аронову, – сказал Максимыч.
Я не поверила своим ушам. «Хоть бы предупредил…» – первое, что пришло на ум. – «Почему? За какие заслуги? Ведь я ничего не успела еще сделать в жизни, самая обыкновенная девчонка…»
– Расскажите свою биографию, – попросили меня.
Взошла на трибуну и растерялась, обнаружив, что биографии-то почти и нет. Она оказалась до обидного короткой.
Родилась в 1920 году, здесь же, в Саратове. В 1938 году окончила школу. В комсомоле с 1930 года. После окончания средней школы поступила в институт и в аэроклуб. Вот и все… пока.
Родители? Этот вопрос смутил меня. Что сказать об отце? У меня к нему были сложные, противоречивые чувства. Еще во время Первой мировой войны он, безусый юнец, был разведчиком. Прославился своей отчаянной храбростью, получил несколько ранений и три Георгиевских креста. Я любила отца за его боевое прошлое. После он много лет работал на железнодорожном транспорте, считался отличным специалистом. Был бы и сейчас всеми уважаемым человеком, если бы не увлечение вином в последнее время.
В 1936 году неожиданно уехал неизвестно куда. В душе у меня жила и любовь и обида на него. Ведь детям всегда хочется гордиться своими родителями, особенно отцами. И я могла бы гордиться отцом, не случись вот такое… А мама? Она хорошая, как и все, наверно, мамы. У нее ласковые, добрые руки, хоть и в мозолях – много лет работала прачкой, потом на заводе. Немало горя хлебнула в своей жизни. Иногда, в минуты задушевной беседы, она говорила, поглаживая по моим жестким волосам: «Учись, дочка, для тебя сейчас это самое главное в жизни. Я вот осталась малограмотной. Трудно мне…» Она пошла на тяжелую, неженскую работу только для того, чтобы я могла учиться в институте.
Но разве обо всем этом нужно говорить на собрании? Вероятно, не следует. Поэтому коротко ответила: