Дашенька. Роман

…Где-то рядом раздавались странные, неуместные звуки – Кирилл открыл глаза.

Лицо его почему-то утыкалось в бесформенные пёстрые пятна грязноватых цветов. Он неловко заворочался, и пятна трансформировались в рисунок ковра. Мысли путались в вязком сером тумане, и, как просветление явилась догадка, что, оказывается, он на полу лежит, прижимаясь щекой к ворсу ковра. Мутило, и Кирилл опять прикрыл глаза, в надежде, что сама собой выплывет ещё какая-нибудь мысль и всё станет ясно: почему он валяется на полу, почему ему так дерьмово, кто и по какой причине плачет где-то неподалёку.

«Плачет?..» – это переместило рассеянное внимание Кирилла чуточку дальше, за пределы собственного тела, валяющегося на ковре непонятно где и почему. Он через силу поднял тяжёлую, будто свинцом налитую голову.

В глаза ударила матовая белизна обнажённого тела, а потом уж он разглядел, что в дальнем углу дивана, скорчившись и уткнувшись в какое-то тряпьё, всхлипывает Аллочка. Всё ещё ничего не соображая, Кирилл сел и тупо уставился на девчонку. И тут Алла вскинула заплаканное лицо в разводах чёрной туши под глазами и проговорила:

– Гад! Скотина!

Сказано было с яростью, с ненавистью, но голос вздрагивал, и получилось жалко. И вот эта жалкость, беспомощность окатила Кирилла как ведром ледяной воды.

– Что случилось? – голос был чужим и хриплым, Кирилл сам его не узнал.

– Что случилось?! Ты спрашиваешь?! – от ярости Алла даже плакать перестала. – Сволочь ты, вот что случилось!

– Ерунда какая-то… – растерянно проговорил Кирилл и неловко поднялся на ноги. И тут обнаружил, что одежда его в большом беспорядке. – Да что тут за… творится?! – выругался он, внезапно охваченный бешенством от невероятности единственно подходящего объяснения, от того, что ничего не мог понять или хоть вспомнить: что же было-то?

– Оденься! – он болезненно поморщился, настолько нагота Аллочки была неуместной, ненужной.

– Во что?! – зло выкрикнула она и швырнула в Кирилла какую-то бесформенную, рваную тряпку. – Это кофта, между прочим! Была!

Какая-то манерность почудилась Кириллу то ли в голосе её, то ли в глазах, и он с холодным бешенством проговорил, глядя на неё:

– Оденься!

Глаза Аллочки медленно наполнились слезами, и слёзы перелились через край, потекли по щекам.

– Эх, ты… Я думала, кому-кому, но тебе-то… А ты… ты хуже всех…

Кирилл сжал голову ладонями, пытаясь собрать аморфные мысли, – он ничего абсолютно не помнил. Неужели… действительно?..

– Я ничего не помню, – глухо проговорил он. – Я ничего не помню! – повторил он уже со злостью.

– Не хочешь потому что. Зверем себя помнить не хочешь, – опять всхлипнула Алла. – Я думала, ты убьёшь! Кир… отпусти меня, – движения её вдруг сделались лихорадочно торопливыми, – я уйти хочу!.. Отпусти!

Она соскочила с дивана, начала торопливо одеваться – порванные колготки, разорванная юбка… Господи, неужели он это сделал?!

– Подожди… – он тяжело поднялся.

Аллочка отпрянула в угол, прижала к груди тряпьё:

– Да не подхожу я.

Он сел на диван, сжал голову руками: «А что – подожди? Что можно спросить такого, чтоб всё это исчезло: всхлипывающая Аллочка, её разодранная одежда?»

За дверью грохотала музыка – свадьба гуляла. Алла, прихрамывая, подошла к двери и остановилась, прислушалась. Потом оглянулась на Кирилла:

– Мне что, вот так и идти? У всех на виду?

Позже Кир не мог вспомнить, встретился ли ему кто, когда он шёл в гардероб, разговаривал ли кто-то с ним. Вязкая, тошнотворная муть обступала его, до предела сужая пространство, и чтобы прорвать её, нужно было напряжение мысли и воли, а Кир сейчас и в этом узеньком пространстве разобраться не мог, и даже в себе самом ничего не понимал. Он с трудом отыскал Аллочкино пальто.

В кабинете он открыл шпингалеты на окне и толкнул створки. Рама затрещала, посыпалась сухая замазка закупоренного на зиму окна, и оно распахнулось.

Кирилл стоял по колено в снегу и озирался, вяло удивляясь тому, что не может сообразить, с какой же стороны Дома Культуры он оказался. В голове вместо мыслей была та же тусклая муть, и мысли вязли в ней. Снег тут давно не чистили. Вон рядом дверь какая-то и дорожка к ней… А, запасной выход. Он бывает открыт даже чаще парадного, через него удобно ходить: магазины ближе, почта, ну и вообще, весь центр.

Кир снял с подоконника Аллу, вдруг полыхнуло воспоминание, что вот так же он держал уже эту девчонку, но тогда вокруг был не снег, а вода… Алла коротко взвизгнула, и Кирилл не сразу понял – почему. Её ноги в тонком капрончике утопали в снегу. Кир выдернул её из снега и опустил на утоптанную дорожку.

Обнесло дурнотой, но скоро прошло – на дворе крепчал ночной мартовский морозец, студил голову, и от холода стало полегче. И всё равно – то, что он должен был осознать, было настолько дико, нелепо, что он не мог даже думать об этом.

Мысль о Даше была сейчас невозможной, и Кирилл не подпускал её к себе близко, она чуть-чуть отступала, но оставалась неподалёку, рядом, и при малейшем прикосновении к ней дёргала обнажённым нервом.

Кир вышел на дорогу и побрёл домой. Прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил: Алка-то куда делась? Оглянулся, но улица была пуста, поодаль ярко сияли окна клуба, из распахнутых форточек вырывались шумные голоса и слишком громкая музыка.

Глава 13. Утро

Утро облегчения не принесло. Болела голова – ну, это уж чисто небывальщина. Кирилл с трудом мог бы припомнить, когда у него вообще голова болела. Но в мыслях, тем не менее, прояснело. Вчерашнее казалось дурным сном, да только Кир давал себе отчёт – не сон это. И так же твёрдо он знал сегодня – не было у него вчера ничего с Елецкой. И не пьян он был, по крайней мере, не настолько, чтоб валяться на полу и потом не помнить, что творил. Что было в коньяке? Он стоял, приготовленный заранее, как часть разыгранного спектакля под названием «Ты меня изнасиловал». Но зачем понадобилось это Елецкой?

Кирилл уже быстро одевался.

Нет, стоп. Она ведь тоже этот коньяк пила. Хм-м-м… Да, а почему обязательно в коньяк что-то подмешивать? Можно в стакан заранее положить. Она ведь не попросила его налить, сама похромала. «Нога… – Кирилл помотал головой. – Ой, дура-а-ак!..»

В Доме Культуры суетилась родня молодожёнов, вот-вот начнут собираться гости продолжать гулять свадьбу.

Завклубом был у себя, пришёл поглядеть, всё ли благополучно в его ведомстве.

– Привет, Кира! Ты не рановато к продолжению банкета? Народ к десяти пойдёт.

– У тебя вчера тут коньяк стоял. Где он?

– Так это ты двери мне «починил»? Ты сдурел что ли?

– Как сломал, так и сделаю. Я тебя про бутылку спрашиваю!

– Ты чего орёшь-то? Дуролом! Про бутылку у тебя как раз надо спросить!

– Она тут оставалась.

– Ну, – завклубом развёл руками, – я тогда не знаю. Нету, сам видишь. Вместе со стаканами унесли

– Вот чёрт! – выругался Кирилл. – А откуда она взялась?

– Да от свадьбы в подарок принесли.

– Кто?

– Это, убей, не помню. Шум, суета, молодожёны как раз приехали. Не помню.

– Чего ж ты домой не забрал?