Верблюд. Сборник рассказов

– Скажи мне, – Дима вновь обрел дар беглой речи. – Почему я, программист, с окладом в 20 тысяч, муж и отец, должен все бросить и пойти служить, а может и подыхать, а они нет?

– Какое тебе дело до них? У них своя судьба, у тебя своя.

– Эти раввинские штучки про судьбу на меня не действуют. Мы здесь гнием месяц, потому что солдат не хватает. Мы тянем лямку за «золотую» молодежь с улицы Ше?нкин, за мордоворотов йешибо?тников. Это несправедливо.

– Ты можешь «закосить», сослаться на семейные обстоятельства или работу. Не проблема, – предложил я.

– Я бы так и сделал, но вам, дебилам, больше дерьма достанется.

– Ну и не ной тогда. Ты здесь, потому что сам этого хочешь.

– Ты серьезно? – удивился товарищ. – По-твоему, я мазохист?

– Все, у кого еще осталась совесть, немного мазохисты.

– Совесть придумали бессовестные люди, – рассмеялся неожиданному открытию Дима. – Кстати, спасибки, что тащил меня.

– Тебе повезло, что мы тоже немного мазохисты. А иначе здесь не выжить.

Прошло несколько спокойных месяцев, раздался звонок, взглянул на экран мобильника: «Dmitriy».

– Привет, дружище, – обрадовался я.

– Привет. Мы уезжаем.

– Далече? – я задал лишний вопрос, и так понятно.

– В Канаду. Возможно, навсегда, – закашлялся Дима.

– Холод тебе уже не страшен.

– Ром, береги себя, давай!

– Давай…

Я понимаю, не осуждаю, но мне стало почему-то зябко, неуютно, несмотря на теплый хайфский вечер.

С нами Бог

Служба по охране поселения с обнадеживающим названием Имануэ?ль (с нами Бог), 2002 год, начало июля.

Такое количество ортодоксальных евреев на квадратный метр, как в этом поселении, мне приходилось видеть только в иешивах, возле стены Плача, да ещё в фильме про раввина Якова с неподражаемым Луи де Финесом. В посёлке на две с половиной тысячи человек: одна школа ХАБА?Да, пара частных учебных заведений для мальчиков и четыре общеобразовательных для девочек. Синагоги на любой вкус и оттенок кожи, для смуглых сефа?рдов, хаба?дников, и даже белоснежные литваки? с меховыми шапками не обижены.

С нами почти никто не разговаривал, на шабат не приглашали, мы для них «гои», хотя на бывшей родине почему-то не ошибались с идентификацией по национальному признаку. Впрочем, один местный диссидент-раввин часто приходил ко мне излить страдающую душу, да и просто поговорить, хоть с кем-нибудь.

Пострадал бедняга по неосмотрительности. Однажды ребе взалкал и зашёл к соседям попросить водички. Главы семьи на беду не было дома, питьки вынесла замужняя женщина, с которой он нарушил, не подумайте, что седьмую заповедь, а всего лишь регламент общения. И как он не доказывал, что задержался на пару минут, в глаза чужой жене не смотрел, все равно подвергся остракизму (не путать с тем, что делают еврейскому младенцу на восьмой день).

Однако от невнимания мы не страдали. Местные внешне вполне зрелые девицы бросали такие жгучие взгляды, от которых мой боевой товарищ Дан краснел, а у меня перехватывало дыхание. Развлечений у девочек кроме футбола никаких, «на травку хочется», а кругом тотальный запрет, вот и выплескивали страсть через очи чёрныя и прекрасныя. Но мы люди твёрдых моральных принципов, на провокации не поддавались, тем более девицам этим не было и «шешнадцати», потому как к восемнадцати женщины посёлка возятся минимум с двумя детьми и интереса до заезжих гусаров не имеют.

В общем, впечатления замечательные, особенно порадовал «наш человек». Во время утренней пробежки по иммануэльскому бульвару, я услышал крики, резко остановился и на мгновение смутился. Героине эротического фильма с одноименным названием нашего посёлка, актрисе Сильвии Кристель, следовало бы приехать в Имануэль и взять у местных женщин мастер-класс. Я с трудом удержался, чтобы не зааплодировать.

Хотелось бы остановить повествование на возвышенной ноте, которую я нечаянно подслушал, но, к сожалению, не могу погрешить против правды. Мы упустили трёх подозрительных лиц – нам не дали разрешения открыть огонь, преследовать ночных гостей тоже не позволили, а когда прибыло подкрепление было поздно, они ушли.

Через несколько дней, после того как закончился милуи?м (резервистские сборы), я услышал о страшном теракте, в котором погибли девять человек, включая женщин и детей. Трое террористов открыли огонь по автобусу возле поселения Имануэль…

«О, Эль, ла?ма ло има?ну, ла?ма азавта?ну? Боже, почему Ты не с нами, почему оставил нас?» Может, потому что мы не стреляли?

За Зусмана и государство Израиль

Война не способствует сохранению душевного равновесия, особенно, когда видишь своего товарища со следами грубых швов от смертельных осколков.

Странное зрелище, ещё вчера Зусман веселился, шутил, переживал, что проиграл в карты, даже обещал бросить курить и мечтал познакомиться с девушкой; а теперь он молчит, не шевелится и даже бесплатное пиво его не обрадует.

Старший сержант пехоты Ицхак Левин, молодой человек с нервной конституцией, решил отомстить хизбалонам * за друга.

Любитель фильмов про Рэмбо взял «Негев» **, обмотался пулемётными лентами, намазал физиономию гуталином, и осторожно, чтобы не потревожить спящих на посту товарищей, вышел из армейской базы в тёмную, тёмную ночь.

Ицик пробрался сквозь южноливанскую рощу, поднялся на высотку и прислонил ухо к тишине, в надежде услышать арабскую речь.

Ему повезло, что в принципе неудивительно, он увидел смутные силуэты военных.

Недолго думая, солдат поднялся в полный рост и с криком: «За Зусмана и государство Израиль!» открыл огонь на поражение.

Враги попадали, хотя Ицику показалось, что он не попал, ствол ушёл в вверх, стрельбы как у Сталлоне не получилось. Но ливанская ночь вспыхнула пламенем огня и разорвалась резким грохотом. Ненадолго. Заклинил патрон.

«А!!!», – занервничал старший сержант. Он стучал по пулемету, дёргал затвор, поливал ствол водой и даже скрежетал зубами. Тщетно. Машинка не работала.

И тут, на беду, Левин попал в окружение. Наглецы предлагали ему сдаться.

«Это же надо как на иврите говорят, да ещё с румынским акцентом. Сукины дети!», – обречённо подумал израильский солдат и крикнул: «Евреи не сдаются!»

«Молодчина! Ты нас чуть не пристрелил. А теперь, парень,  бросай пулемет!»

В детстве Ицик видел фильм про вечно пьяного усатого таможенника, поэтому ответил хоть и с акцентом, но по-русски: «Пулемета, я вам не дам, гебята!»

Один из переговорщиков рассмеялся и тоже сказал по-русски с точно таким же акцентом: «Таможня даёт добго!»

«Странные хизбалоны пошли, русский тоже понимают», – ещё больше удивился израильский солдат.

– Брат, не стреляй, брат! – голос Ицику показался знакомым.

– Что ты тут делаешь, Мишка? За Зусмана пришёл мстить? – поинтересовался он.

– Хочешь затянуться? – спросил Михаэль. – Ливанская дурь – самая качественная.

– Не. Я подымил пару часов назад, частить вредно, – ответил Ицик, не опуская хоть и бесполезное, но оружие.

– Понятно, – согласился Михаэль, выдохнул кисловатый дымок и что есть сил ударил ногой по «Негеву», потом по старшему сержанту.