Агент русской разведки

– Возьми! – сказал гневно. – Последнее дело для нукера убивать безоружного. Иди отсюда и доложи командиру о случившемся.

Тот молча удалился, лишь обратив мутные расширенные зрачки в сторону кастрата, который тотчас бросился к ногам Мацкевича и стал целовать его сапог.

– О, господин офицер! Благодарю вас! Вы спасли жизнь несчастного Ахуна. Я ваш раб навеки!

Ян с отвращением оттолкнул толстяка:

– Ты не мой раб, а раб эмира! Перестань унижаться! Лучше скажи, что здесь произошло.

Кастрат отполз на пару шагов и, встав на колени, проговорил:

– Этот Файзрахман-нукер давно меня невзлюбил. Как-то раз я его, обкуренного гашишем, не пустил к наложницам эмира. Хотя даже не доложил об этом кому следует. Лишиться бы ему головы в таком случае.

– И что он хотел от тебя на этот раз?

– Мы с ним столкнулись в коридоре дворца. Файзрахман должен был сегодня охранять вход в покои повелителя, а вместо этого опять курил гашиш в углу. Увидев меня, он, как в прошлый раз, набросился на меня с кулаками, затолкал в эту комнату и стал избивать. Но, хвала Всевышнему, в это время появились вы и спасли меня.

– Как, говоришь, тебя зовут?

– Ахун.

– Ахун, иди по своим делам. И не бойся – он больше тебя не тронет!

– Спасибо, господин офицер! Ахун не забудет вашей доброты!

Расставшись с толстяком, Мацкевич пошёл искать командира нукеров-охранников. Он обнаружил его о чём-то толкующим с тем самым Файзрахманом. Гашишник, увидев русского, попятился и исчез за дверью, ведущей к выходу. Командира нукеров звали Абдурахман. Он был потомственным нукером из узбеков, а Файзрахман – его племянником. Абдурахман взял его на службу во дворец по убедительной просьбе брата, хотя знал, что тот нечист на руку и балуется гашишем. Но Файзрахман клятвенно обещал вести себя прилично и покончить с пагубным пристрастием.

Абдурахман, увидев Яна, сделал суровое лицо, но обратился почтительно:

– Я вас приветствую, Ян-усто! Мне надо с вами серьёзно поговорить!

Нукеры называли Мацкевича «усто» – «мастер» за его великолепную военную выучку – прежде всего за виртуозное фехтование на саблях. Никто не мог устоять против него, хотя у узбеков ещё со времён Тамерлана были свои традиции в этом боевом искусстве. Дело в том, что их кривые сабли больше подходили лишь для одной разновидности удара – сверху вниз. Колющий удар ими нанести было невозможно, не говоря уже об иных приёмах фехтования. А прямая сабля Мацкевича показывала чудеса универсальности, чем он и пользовался.

– Я сам искал вас, Абдурахман-командир! Как раз по поводу вашего подчинённого, который только что отошёл. Надеюсь, он доложил о происшествии?

– Да, доложил! Он заявил, что вы неожиданно напали на него, отобрали саблю и избили…

Подпоручик рассмеялся. Он, конечно, знал о врождённом коварстве и хитрости азиатов, но до каких пределов порой доходит их откровенная подлость, не представлял.

– Вот стервец! – воскликнул Ян. – А разве он не доложил, что перед этим, накурившись гашиша, вместо охраны покоев своего повелителя, пристал к кастрату Ахуну и чуть не зарубил того?! Я лишь помог не свершиться преступлению и тем самым спас самого Файзрахмана от гнева эмира!

– Простите меня, Ян-усто! Файзрахман – мой племянник. Не губите его докладом эмиру. Я сам с ним разберусь.

– И скажите ему, чтобы больше не обижал Ахуна.

– Хорошо, Ян-усто! Вы благородный человек!

Мацкевич знал, что слова Абдурахмана ничего не стоят. С это дня Ян приобрёл злейшего врага – Файзрахмана, пользующегося покровительством родственника, и преданного друга – в лице Ахуна.

Как-то раз, встретив евнуха, Мацкевич попросил его об одолжении.

– Для вас что угодно, господин офицер! – заявил кастрат тонким голосом.

– Расскажи мне, Ахун, что за русская девушка в гареме эмира?

Ахун опасливо оглянулся по сторонам и сказал:

– Господин офицер, об этом нельзя говорить! Не вводите в грех Ахуна!

– Ну что же ты, Ахун?! Она же моя несчастная соотечественница. Мне её так же жалко, как тебя. И так же, как тебе помог в трудную минуту, хочу ей помочь. Понимаешь?!

Ахун немного помолчал, обдумывая предложение, наконец природная доброта и приобретённая мягкость победили сомнения.

– Её привезли люди Абдурахмана из Самарканда. Он иногда выезжает в другие города, чтобы подобрать девушку для эмира. Хотя эмир не очень расположен к девушкам – он больше предпочитает юношей, но положение повелителя обязывает иметь гарем. Девушку выкрали, когда она гуляла по самаркандскому базару без сопровождения мужчины.

– И она ещё не посещала покои эмира?

– Нет.

– А почему её невзлюбила старшая жена повелителя?

– А кого она любит? – рассмеялся Ахун. – Она ко всем придирается. Откуда вы об этом знаете?

– Знаю… Ты лучше скажи, как можно её вывести из дворца?

Ахун по-женски всплеснул руками и испуганно отшатнулся:

– Астагфируллах[14 - Да простит меня Аллах (араб.), дословно «Испрашиваю прощения у Аллаха».]! Вы хотите меня отправить на Регистан, чтобы лишить жизни, господин офицер?! Об этом даже думать забудьте.

– А ты сделай так, чтобы никто на тебя не подумал, Ахун.

– Как это? Ведь ключи от входа в покои наложниц находятся у меня!

– Я видел, что в сад выходит окно, которое открывается иногда.

– Да, мы открываем окна, чтобы впустить свежий воздух перед сном…

– Вот и сделай как-нибудь, чтобы забыли закрыть одно окно.

– Бывает и такое иногда… – сказал Ахун, задумавшись. – Но там же высоко.

– За это не волнуйся. Я знаю, что Ольга – девушка крепкая, оренбургская казачка. С детства верхом ездила, как мужчина. Свяжет простыни и спустится по ним. Но главное не в этом.

– А в чём же?

– Надо ей в комнату доставить мужскую одежду, которую я тебе передам. Передашь ей, а сам на эту ночь отпросись проведать родственников. Я же знаю, что твои родители живут в Бухаре. Верно?

– Да, господин офицер, вы всё знаете. Мой отец был беден настолько, что продал меня во дворец, когда я был совсем юным мальчиком. Меня оскопили и определили служить в покоях наложниц эмира. Я начинал ещё при эмире-мяснике – отце нынешнего повелителя. Теперь мои отец и мать живут хорошо – я им помогаю регулярно из жалования.