Одиночество Лины

Каковы бы ни были ее мотивы, они были вместе уже полгода. За это время, все же, она не до конца прониклась его очарованием. Она не верила в его искренность, часто отталкивала от себя, но не настолько, чтобы он покинул ее. Его внимание к ней ей нравилось – но не в той степени, чтобы он был этим удовлетворен. Ей каким-то образом удавалось держать его ровно на такой дистанции, чтобы он от нее не отказался, а, напротив, испытывал тягу к ней, заставляя в ответ ее хорошо относиться и к жизни, и к нему. Она была загадкой, которую ему очень хотелось разгадать. Ее непреклонность и, в целом, ее отношение к нему были не очень любвеобильными. Она его не любила, а скорее жалела, ведь его нельзя было не жалеть, поскольку он оказался в плену своего хорошего нрава и своей приятной личности.

– Привет, прелесть. Как ты себя чувствуешь? – спросил Мишель, входя в палату. Лина взглянула на него и нахмурилась. – Ты прекрасно выглядишь. Многие после операции выглядят страшно, но ты – прекрасно.

Его замечание ее совсем не утешали.

– Конечно, ты понесла тяжелую потерю. Мне крайне неловко от того, что произошло – потеря ребенка и все такое.

– И все такое?! – в голосе Лины чувствовалось раздражение.

В этот момент Мишель был похож на грустного щенка – с немым вопросом в глазах, не зная, что ответить.

– Из-за твоей бездумной езды я потеряла ребенка. Не надо тут приукрашивать!

Она была зла, и не боялась показать это ему. Ее даже не заботило, что вновь испеченные родители могут это слышать. Ему не нравилось, что кто-то на него сердился. Это противоречило его мировоззрению. Еще больше он досадовал, когда его отчитывали перед незнакомыми людьми.

– Я, уф, сожалею. Но, в конце концов, это всего лишь авария, – сказал он, пытаясь ее успокоить.

Он радушно улыбнулся молодой паре в другом конце палаты, хотя им от этого разговора явно было неловко. Ему же отчаянно хотелось извиниться перед ними, поздравить их с рождением ребенка.

Авария та произошла по его глупости. Перед тем, как сесть в машину, она спросила его тогда, в состоянии ли он сесть за руль, и он ответил, что все в порядке. Он слишком сильно давил на газ, включил громко музыку, пел и подпрыгивал на сиденье, посматривал на Лину, приглашал ее тоже подвигаться, но она отказывалась. Его это разозлило, он еще прибавил скорость, но недосмотрел, и машина скатилась в кювет и врезалась в дерево. Удар как раз пришелся с той стороны машины, где сидела Лина. У машины была вмятина на крыле, но не страшно. Проблема была в том, что ремень, хотя и был пристегнут, отстегнулся. От удара Лину выбросило вперед, подбросило вверх, и левым боком она налетела на переднюю панель.

Травма от удара привела к потере плода.

– Авария! – сказала она, ее гнев все усиливался. – Ты вел как сумасшедший. Это ж не тарелку разбить. Ты убил мою дочь!

– Ну да, но…

Ему было трудно подобрать слова, которые могли сгладить его преступление, и он не мог придумать, что могло бы ее утешить. Если бы он сказал что-то типа «но это был всего лишь трёхмесячный зародыш», то это прозвучало бы бездушно. Он подумал было напомнить ей, что она все равно не хотела ребенка, но сомневался, сочтет ли она потерю ребенка решением проблемы. Нет, он ничего не мог сказать, что могло бы смягчить его бездушность. Вместо этого, он вздохнул и сжал губы, силясь нахмуриться. Он посмотрел на нее печальным взглядом в надежде, что она простит его. Она не простила.

– Нечего! Тебе нечего сказать, – заметила она. – Пожалуй, и мне тебе тоже нечего сказать.

– Ладно. Отдыхай, – сказал он с теплотой в голосе, надеясь, что этот его тон может смягчить ее. – Может завтра, когда тебя выпишут и ты будешь дома, я мог бы заглянуть к тебе. Можно?

– Нет, нельзя. Не надо меня навещать, – сказала она резко.

– Что? – сказал он в некотором недоумении.

– Не надо ко мне приходить, – объяснила она.

– Послушай, прелесть моя…, – начал он.

– Не называй меня так, – резко ответила она.

– Хорошо. Я вижу, ты злишься. Это вполне понятно.

В ответ Лина закатила глаза.

– Я дам тебе время остыть и позвоню через пару дней.

– Нет! Не надо мне звонить.

– Но…

– Нет.

Он сжал губы, сделал глубокий вдох и еще сильнее выдох. Медленно кивнул в знак одобрения. Он нагнулся, чтоб поцеловать ее в щеку на прощание. Она вытянула ладонь, останавливая его. Пожал плечами, и, с грустью, направился к выходу, снова взглянул на соседнюю пару с извиняющейся улыбкой. Те помолчали минуту, затем муж соседки что-то сказал про карточку, прикрепленную к одному букету цветов для мамы. Они еще о чем-то поговорили, делая вид, что ничего не слышали.

Остаток дня Лина провела практически в одиночестве. День для нее оказался изнурительным и скучным. Она пыталась не слушать и не встречаться глазами с соседями по палате, когда те включали телевизор. Ей эти телешоу, которые они смотрели, казались абсурдными, а им, казалось, совсем не хотелось смотреть Си-Эн-Эн.

К вечеру пришла мать. Лина не очень-то была рада видеть маму, но соседи по палате выписались, а к ней не то, что толпы родственников, вообще никто не приходил, поэтому еще один посетитель не мог не радовать.

– Привет, милая. Как ты себя чувствуешь? – мама спросила таким тоном, что, казалось, не была искренне заинтересована узнать ответ.

Она уже привыкла, что Лина никогда честно не отвечает на подобного рода вопросы. На вопрос «как дела?» дочь всегда отвечала «хорошо». Пока Лина пыталась откашляться и прочистить горло, чтоб заговорить. С тех пор, как ушел Мишель, она ни с кем не разговаривала, даже с медсестрами, в общении с которыми обходилась только кивками и негромкими звуками. Мама сказала, что заходила в больницу вчера вечером, но Лина спала.

– Ты, наверное, еще отходила от наркоза после операции. Я посидела с тобой минут десять, но мне все же надо было вернуться домой, чтобы отдохнуть и приготовить воскресный обед, – объяснила мама, оправдывая почему она опоздала, и почему ее до сих пор не было.

Лина поняла, что маме нужна похвала за это посещение и кивнула, одобряя ее решение прийти:

– Все хорошо, я сама справлюсь.

– Почему ты не сказала мне, что беременна? – мама прошептала, чтобы никто не слышал.

Хотя, кто мог услышать? Новоиспеченные родители час как ушли домой холить и лелеять свое чадо – так представлялось Лине, ведь все родители так поступают. Она завидовала этому ребенку.

– Срок был небольшой – чуть больше трех месяцев, – Лина объяснила с некоторым раздражением в голосе. – Я ждала, когда срок будет больше.

Она и правда планировала сказать маме в тот день, когда приехала бы к ней на обед, но авария помешала.

– Ну ты могла бы и пораньше сказать. Вчера мне пришлось все выяснять у врача, – сказала мама, чувствуя себя уязвленной. Лина не стала извиняться.

– А почему они поместили тебя в послеродовую палату?

– Не знаю. Больница была переполнена, когда меня сюда привезли, – ответила Лина несколько резко.

Этот тон не понравился маме.

– Ты не знаешь, кто это был – мальчик или девочка? – спросила она.

– Не знаю. Какая разница? – сказала Лина, еще больше раздражаясь.

На самом деле, она знала. Это была девочка: на прошлой неделе доктор ей сказал на УЗИ. Лина злилась, зная наперед, что мама не одобрит ее решения забеременеть, будучи не замужем: именно поэтому она и не говорила. Ей не хотелось подвергать себя и своего ребенка критике со стороны мамы раньше, чем следовало. В ее сознании вдруг мелькнула мысль, что ее ребенок никому не причинил вреда, и уже никогда не причинит.

Маму задело, что дочь раздражают расспросы, но она старалась не подать виду и сказала:

– Мне жалко, что так вышло с ребенком, но по крайней мере это разрешило ситуацию.

Она ждала, что Лина согласится. На этом этапе своей жизни Лина и правда не хотела ребенка. Ей было двадцать восемь лет, и пока материнские инстинкты в ней спали. До беременности она не хотела ребенка, но что-то сейчас заставляло ее не потакать матери и не соглашаться с ней. Возможно, это исходило от нежелания видеть в этом ужасном происшествии что-то хорошее.