Одиночество Лины

– Когда тебя отпустят домой? Они сказали? – спросила мама, посматривая на часы. Визит переставал ей нравиться.

Лина ответила:

– Завтра утром. Около десяти.

Она соврала. Возможно, ее отпустят раньше. Она сказала неправду, потому что мама могла еще раз прийти в больницу до того, как ее выпустят, а ей хотелось поехать домой одной. Ей не нравилось зависеть от благотворительности других, даже если это мама.

– Я буду на работе в это время.

О том, чтобы отпроситься с работы и забрать дочь из больницы не могло быть и речи.

– К тебе никто больше не приходил? – спросила мама.

– Нет, совсем нет, – сказала Лина, не желая обсуждать с ней Мишеля.

– Совсем никто? Я думала, Мишель придет, – с неодобрением отметила мама. – Учитывая, что он твой парень и что по его вине ты потеряла ребенка.

– Я не хочу об этом говорить, если ты не против, – сказала Лина в ответ.

– Я даже видеть его больше не хочу.

– Это понятно. Не хотелось говорить, но он мне никогда не нравился.

– Уж прям! – вырвалось у Лины.

Она помотала головой, не веря тому, что услышала.

– Мне жаль, но это правда: он мне не нравился.

Это не было правдой. Маме Мишель очень нравился. Они встречались несколько раз. Однажды он пришел на воскресный обед, и был очень любезен с ее мамой: хвалил еду, сказал, что Лина обязана красотой матери и говорил все то, что могло понравиться маме его девушки. Даже посуду помог помыть после обеда. Он хвалил отчима Лины за мудрость и восхищался его рассказами о военной службе. Сам факт, что ее отчиму понравился парень, с которым встречается его падчерица, большая редкость. Лине и не понравилось тогда, что Мишель смог войти в доверие отчиму. С ее точки зрения, завоевать отчима так легко можно было только притворством.

Нет, маме Мишель нравился, и она возлагала большие надежды на их отношения. Такая последовательность событий разочаровывала ее. Мама теперь потеряла того, кого считала будущим зятем, с кем было бы приятно проводить воскресные обеды каждую неделю, а вчера еще и узнала, что у нее могла быть внучка. По сути, она притворялась, когда говорила, что Мишель ей якобы никогда не нравился, и что в этой ситуации вообще есть что-то хорошее. Она это говорила, чтобы как-то поддержать Лину, взбодрить ее, но это не сработало.

– Мать, ну можно мы не будем о нем говорить? – воскликнула Лина.

Мама не любила, когда Лина называла ее так. Когда Лина была маленькой, она называла ее «мамочка». Затем, лет в восемь-десять, это переросло в «мам». А после того, как Лина окончила университет, она вдруг стала называть ее «мать».

– Хорошо, а друзья твои, коллеги по работе чего же?

– Что чего же? – спросила Лина, не понимая, что мама имеет в виду.

– Кто-нибудь из них приходил к тебе?

– Нет. У них своих дел полно.

Лина не стала говорить, что между друзьями и коллегами есть разница: ответила за всех сразу. Не хотелось обсуждать с мамой то, что у нее нет друзей.

– Я думала, твой начальник, Роджер Стринджер, хотя бы цветы пришлет. За твою хорошую работу.

Мама полагала, что нужно быть преданным начальству, и ей нравилось, когда начальство показывало одобрение этой лояльности, и не просто зарплатой или премиями, но редкими любезностями, типа обеда или поздравления на работе с круглой датой.

– Он в Лондоне. Вчера утром уехал, – сказала Лина в его защиту. – Я отправила сообщение ему на телефон и еще позвонила в кадры и сказала, что меня не будет несколько дней. Наверно, он скажет что-нибудь, когда вернусь на работу.

– Я думала, он хотя бы цветы пошлет, – все еще протестовала мама.

– Это меньшее, что он может сделать как джентльмен.

– С чего бы? – вскрикнула Лина.

Она почувствовала острую боль в животе. Закрыла на минуту глаза, но быстро открыла, чтобы не показать маме, что ей больно.

– Не нужны мне цветы, – добавила она.

– Тебе плохо, дочь? – спросила мама. Она все же заметила, что та закрывала глаза от боли.

– Нет, все хорошо. Я просто хочу отдохнуть, – сказала Лина, намекая, что маме пора уходить.

Мама печально кивнула: она знала, что потеряла Лина, и в этот момент поняла, что она сама теряет в этот момент. Она понимала, что чувствует Лина, потеряв ребенка, но она также осознавала, что Лина все больше отдаляется от нее, от ее жизни. Было время, когда Лина сильно любила ее, когда она была для дочери примером. Лина была в первом классе, и они, бывало шли после школы, разговаривая о том, как прошел день, о том, кто из школьных подруг обидел Лину, о том, как глупо порой поступали учителя, о том, что будет, когда Лина вырастет. Теперь же, мама каждый раз старалась начать разговор так, чтобы улучшить отношения, но это на давало никаких результатов. Напротив, она, с каждым этим разговором, понимала, что теряет Лину. Иногда ее даже охватывала паника: она не знала, что сказать, что сделать, чтобы вернуть свою маленькую девочку, которую так сильно любит. В итоге, чем лучше старалась, тем хуже получалось. Как-то ей показалось, что не стоит стараться, надо просто дать время, и тогда отношения сами наладятся. Но и это не помогло. Не помогало ничего, и ничего не получалось исправить. Мама не понимала, что делает не так, потому что считала, что делает все правильно. Она лишь пыталась не показывать Лине, что переживает, интуитивно понимая, что признание вины только все ухудшит.

– Ну ладно, милая. Я тоже устала. Выходные были нелегкими, а мне еще твоему отцу надо ужин приготовить.

Мама называла своего мужа «твой отец», наверное для того, чтобы показать свою эмоциональную дистанцию, а не потому, что собеседник не знает, кто является отцом Лины. Лина вообще сомневалась, называла ли мама его «муж».

Сама Лина отцом его не называла. Это был всего лишь человек, за которого мама вышла замуж, когда Лине было двенадцать. Так она его и называла: муж мамы. Чтобы не показывать свою эмоциональную оценку, она нарочно не называла его по имени, когда обращалась к нему. Она и папой его не называла. Лина просто начинала говорить, а его задачей было понять, что она обращается к нему. Иногда он не понимал, что падчерица говорит с ним, но Лину это не беспокоило. Невелика плата за то, чтобы сохранить эмоциональную дистанцию. Она так и не потеплела к нему, возможно из-за верности отцу, которого она едва помнила, и который не заслуживал этой верности, если учесть, что он никогда не звонил ей, никогда не посылал им деньги и не помогал воспитывать ее.

Они попрощались, и мама ушла, оставив ее одну.

Идя по больничному коридору отделения, мама Лины заглядывала в палаты, где лежали молодые мамы. Ей вспомнилось, как сама она, тогда молодая мама, была пациенткой этой же больницы, лежала в этой же палате. Это было почти тридцать лет назад. Лина была самой большой радостью в ее жизни, и самой сильной болью было потерять любовь Лины за столько лет. Ей было страшно думать, что она однажды умрет, так и не помирившись с Линой. А вот внучка могла бы снова дать любовь.

Она уже много лет мечтала, что у Лины появится ребёнок, и надеялась, что это будет девочка, и тогда она уже не сделает ошибок, которые допустила в отношениях с Линой. Она не знала, что сделала не так, но точно бы не сделала этого впредь. Но возможность была упущена – сразу же, как только она о ней узнала. Кто знает, сколько времени пройдет, пока Лина снова забеременеет, если вообще это произойдет. С этой мыслью было сложно смириться. Она едва успела выйти из больницы прежде, чем расплакаться. Достала салфетку из сумки и прикрыла ей лицо, чтобы прохожие не видели, что она плачет.

Глава вторая

Лина спит, поворачиваясь с боку на бок. Во сне она видит себя ребенком, где ей года четыре. Она гуляет с другой девочкой этого же возраста, но имени подружки не помнит. Они на улице, где она жила в детстве. Кажется, они играют в какую-ту игру: скорее всего, в чехарду. Они идут мимо дорожного слива. Она заглядывает туда: там темно, это ее пугает, она уходит, но чувствует, будто что-то обвивается вокруг ноги. Она наклоняется, и на ноге видит змею, которая выползла из люка: черно-серую, больше трех футов длиной. Она вскрикивает, и в это время еще две змеи обвиваются вокруг другой ноги. Другая девочка хватает первую змею за хвост и стягивает ее с Лины. Змея сердится и обвивается вокруг руки девочки. Подружка вскрикивает. Другие змеи отползают от Лины и заползают на девочку. Из канализации выползает еще больше змей и тоже ползут на них. Лина зовет на помощь, но никто не слышит.

Она поворачивается и видит, что на противоположной улице идет мужчина. На нем серое пальто и шарф. Она узнает своего отца, который бросил их с мамой, когда она была ребенком. Она пытается бежать за ним, но не может, ноги отяжелели, она с трудом ходит. На улице стало темно, ее отца уже не видно из-за темноты. Тяжесть в ногах проходит. Она видит, что стоит перед своим домом, и забегает в дом позвать маму.

Мама была на кухне и читала рецепт. Лина плачет, говорит маме о подружке и змеях. Мама говорит, что это глупости и спрашивает, как зовут подружку. Лина не помнит, и плачет еще больше. Лина пытается призвать маму помочь, ведь потом будет поздно, но та начинает ее отчитывать, пытаясь внушить, что это вздор. Тут Лина понимает, что это не мама ругает ее, это она сама, взрослая, отчитывает себя ребенка, приняв на себя роль матери. Это приводит ее в замешательство. Она перестает ругаться и смотрит на девочку, которую отчитывает. Это уже не она в детстве. Эта девочка перед ней очень грустная, у нее дрожит губа, из-за того, что на нее кричат, а кто эта девочка – она никак не узнает.

Лина совсем растерялась. Она говорит, что ей надо прилечь, у нее болит голова. Она идет в спальню, а незнакомая девочка плачет и кричит:

– Не бросай меня! Они меня съедят! Ну пожалуйста!

В ответ Лина тоже начинает плакать. Она не может смотреть в лицо этой девочке. Она падает на кровать и прячется под одеялом. Она слышит, как эта девочка всхлипывает и кричит:

– Спаси меня от них! Пожалуйста!

Лина пытается сказать, что ей так жалко эту девочку, но тут она понимает, что спит. Она находится то ли во сне, то ли наяву, но не может говорить ни там, ни тут. Пытается заговорить, уже наяву, но не может. Она заставляет себя сесть и все же вскрикивает.