Девять абортов до. Или история одной жизни

Рафаэль верил, что наставник обладает тайными знаниями и силой, которых у самого Рафаэля не было. Ему казалось, что, приходя на консультацию, он впитывает в себя силу Артура Марковича и становится таким же, как он. Он даже непроизвольно начинал копировать его поведение и манеру общения. Он верил, что это поможет ему справиться с запросом Танвира, которого он боялся каким-то животным страхом.

Во время встреч с этим загадочным клиентом, Рафаэль обычно чувствовал себя беспомощным ребенком. Как только Танвир заходил в кабинет и располагался в кресле, возникало ощущение собственного ничтожества. Поведение и манеры Танвира, мускулинность – все характеризовало его как доминантного самца. Рафаэль восхищался им, завидовал и боялся. Боялся, что его используют, втягивая в какую-то взрослую и опасную авантюру. Он не мог понять, почему такой могущественный человек приходит за советом к такому «бесцветному» психологу, как он. В поисках ответа фантазия Рафаэля рисовала различные гипотезы, в которых Танвир представлялся в роли преступника, агента, террориста, а иногда и шамана загадочного племени, явившегося за его тщедушной душонкой. И в каждом из этих сценариев Рафаэля приносили в жертву.

Он сидел, нахмурившись в кресле, и чувствовал, как опять приближается к панике. Ему казалось, что Артур Маркович специально тянет время, наказывая его таким образом за опоздание. Он решил проигнорировать вопрос и начал действовать по собственному плану, начав пересказ истории.

– Эта история про неуверенного в себе парня, который мечтал стать мужественным, – смотря в другую сторону, нервно начал Рафаэль. – Парень этот считал себя слабым и трусливым. И для того, чтобы обрести смелость, он стал заниматься боевыми искусствами. Так как ходить в секцию он не мог, потому что в семье не было денег, он занимался самостоятельно. Для этого он оборудовал в своем дворе тренировочное пространство, сам сделал и повесил грушу из мешка, а отец помог соорудить турник. Танвир обратил внимание, что отец парня был уже в преклонном возрасте и не поддерживал увлечения сына, он был против проявления насилия и агрессии. Танвир рассказал, что в тех местах, где разворачивались события этой истории, днем становилось очень жарко, и заниматься было возможно только рано утром или ночью.

Однажды на рассвете, во время очередной пробежки вдоль берега, на пустынном пляже, парень увидел мужчину, который двигался так, словно это был поединок с невидимым врагом. Движения были такими легкими и быстрыми, что создавалось впечатление, что он невесомый, как пушинка, колыхающаяся на потоке восходящего воздуха. Молодой человек не смог продолжить пробежку – так сильно впечатлил его танец незнакомца. Он, как вкопанный, стоял и смотрел, восхищаясь каждым его движением. По окончании своего занятия незнакомец подозвал парня, и они познакомились. Так молодой человек встретил своего первого учителя восточных единоборств.

С того момента каждое утро молодой человек под руководством неожиданно обретенного наставника стал изучать искусство кунг-фу. Помимо боевых техник они много разговаривали. Так юноша узнал, что в «искусстве побеждать» главным является не сила мускул, а сила духа. Именно она руководит бойцом и является ключом, который открывает двери к секрету мастерства. Их занятия продолжались недолго. Так как учитель был из другого города, он в скором времени уехал.

Спустя время парень встречал других мастеров, у которых учился. Другие учителя так же говорили о философии, которая подразумевала в первую очередь владение собой, спокойствие, доброжелательность и применение силы только в крайних случаях и только для самообороны. Иногда лучше отказаться от боя, и эта выдержка будет являться победой, в первую очередь, над собой, потому что главный противник находится внутри, и победить нужно сначала его. Они говорили, что внешний мир – это отражение внутреннего мира и что мастерство – это гармония тела, ума и духа.

Но для восемнадцатилетнего юноши эта философия была недоступна, он был уверен, что победить соперника можно только подавлением, что пытаться урегулировать конфликт без применения грубой силы – это значит быть трусом. Поэтому, когда его провоцировали, то он, не задумываясь, развязывал драку, не выдерживая напряжения из-за переполняемых чувств. Ему казалось, что эти чувства возникают только у него, потому что он неуверенный и трусливый. Он очень боялся признаться себе в этом и делал все для того, чтобы избавиться от этого унизительного ощущения.

– Что вы чувствуете, когда рассказываете про этого юношу? – спросил Артур Маркович во время образовавшейся паузы в рассказе Рафаэля.

– Я чувствую, – сдерживая вспышку раздражения и придавая драматизм интонацией, – что не успею рассказать всю историю, как запланировал, – сказал Рафаэль.

– Вы сейчас на меня злитесь? – спросил Артур Маркович, приспустив очки и направив взгляд прямо в глаза Рафаэля.

– Нет! Я просто хочу успеть обсудить с вами свою роль в терапии с Танвиром. На прошлой неделе я так и не получил от вас профессиональных рекомендаций. Я поделился с вами своими гипотезами, но не услышал вашу версию, так как время нашей встречи закончилось. Сейчас, когда вы спрашиваете о моих чувствах, мне кажется, что вы игнорируете мой запрос и пытаетесь увести разговор в непонятном для меня направлении. Я начинаю нервничать, потому что переживаю, что мы опять ничего не успеем, – вспотев от прямого взгляда Артура Марковича и испытывая чувство вины за собственное мнение, ответил Рафаэль.

– Продолжайте, – спокойно сказал Артур Маркович, – сделав какую-то заметку у себя в тетради.

– Со слов Танвира, – продолжил Рафаэль, – в то время в стране был беспорядок. Каждый выживал, как мог, преступность процветала. Так как парень активно занимался боевыми искусствами, то в его услугах стали нуждаться те, кому была нужна грубая сила в качестве аргумента. Юноша стал подрабатывать вышибалой, а иногда принимал участие в разрешении конфликтов между местными группировками. Им было легко манипулировать. Если ему говорили про трусость и слабохарактерность, то он сразу был на все согласен, лишь бы не быть уличенным в наличии этих непозволительных для мужчины качеств.

Из-за своей нарочитой смелости или, точнее, глупости, он однажды попал в тюрьму, в которой его держали, пока велось следствие. В камере находились разные люди, от явных рецидивистов до совершенно безобидных персонажей, которые оказались за решеткой из-за того, что соседская курица случайно перепрыгнула к ним во двор, и они ее съели. И, если с поедателями куриц у парня разногласий не возникало, то с одним из рецидивистов возник конфликт, который имел затяжной характер и эмоционально истощал юношу. Этот «бывалый» подавлял парня своим авторитетом в камере и постоянно провоцировал на конфликт. Но в камере развязывать драку было нельзя, и парня предупредили об этом. Если кто-то не соблюдал это правило, то тогда надзиратели в наказание выгоняли всех, кто сидел в камере, а это около тридцати человек, в коридор и проводили воспитательную работу, избивая всех без разбора резиновыми дубинками, даже безобидных курятников. А потом все эти тридцать человек ненавидели зачинщика и всячески пытались ему это выразить.

Парень не хотел стать аутсайдером, поэтому чувствовал себя беспомощным, так как не умел улаживать конфликты без кулаков. Но так продолжалось недолго. Немного обвыкшись, он придумал план. Несколько раз в неделю всех заключенных из камеры выводили на прогулку на воздух в специально предназначенное для этого помещение, где не было столько глаз надзирателей. Там он и решил немного проучить своего обидчика и сделал это быстро и незаметно. Мучителя увезли в санчасть, но спустя неделю вернули обратно в камеру. Танвир говорит, что применять силу было нельзя, потому что в тюрьме свои законы. В общем, после случившегося, как-то ночью во время сна к парню незаметно подкрался тот самый рецидивист с заточкой (самодельным ножом) в руках.

– Вы, наверное, хотите меня спросить: «Убил ли он его?». Я не знаю, он ушел, так и не рассказав окончание истории, – сказал Рафаэль после некоторой паузы.

– Нет, я помню про неопределённость, – ответил Артур Маркович. – И как раз хотел поговорить с вами об этом. Вы пришли ко мне, чтобы я помог вам разобраться с вашим пациентом. Вы говорите, что не понимаете Танвира и не улавливаете смысл его историй. Так ведь?

– Да, так, – с настороженностью ответил Рафаэль.

– Я понимаю, что вы злитесь из-за моих вопросов, которые вам кажутся не по существу. Но если мы будем с вами оперировать исключительно вашими представлениями и ожиданиями, то вряд ли продвинемся дальше того места, где вы сейчас находитесь. Я знаю, почему так происходит и хочу, чтобы вы тоже научились этим пользоваться.

Человек может говорить одно и одновременно не вербально сигнализировать о совершенно другом, о том, о чем он боится думать или говорить. Внимательно наблюдая за поведением человека, его жестами, мимикой и интонацией, можно многое понять не только из его слов. Вы сказали, что проваливаетесь в туман во время встреч с Танвиром и теряете нить разговора. Получается, что в вашем распоряжении остается совсем мало материала для осознанного анализа по вине затуманивания сознания. Но есть еще бессознательное, доступ к которому можно получить, если приложить определенные усилия. Когда вы пересказываете мне историю, услышанную от вашего пациента, то воспроизводите не только содержание, но и эмоциональный отклик той встречи. Это можно сравнить с губкой, которая впитала в себя воду и теперь содержит ее внутри себя. Она ничего другого впитать в себя не могла, кроме того, с чем соприкасалась некоторое время назад. Но, в отличие от губки, человек еще дополняет воспоминание своим собственным смыслом. Поэтому так важно понимать, что происходит с вами, когда мы встречаемся. Эта информация может нам помочь разгадать Танвира. Понимаете, о чем я? – продолжил Артур Маркович.

Рафаэль выглядел подавленным, он сидел на краешке кресла, весь в напряжении и с чувством стыда. Ему хотелось выбежать из кабинета, хлопнув дверью и больше никогда сюда не возвращаться. Он понимал, что Артур Маркович прав, но ему казалось, что внутри он надсмехается над ним, пренебрежительно указывая на его глупость и некомпетентность.

– Да, теперь понимаю, – с разочарованием в голосе ответил Рафаэль.

В этом момент он чувствовал себя умственным инвалидом. Внутренний голос уничтожал последние остатки самоуверенности и безжалостно казнил фантазию великого предназначения Рафаэля.

– Мы с вами не Боги, – прервав молчание и объединив себя и Рафаэля с позиции профессиональной идентичности, продолжил Артур Маркович. – Есть пациенты, которых понять бывает очень трудно, а порой и невозможно. Для всего нужно время и не стоит поддаваться унынию и разочарованию. Знаете, выражение «осилит дорогу идущий»? Если говорить про юношу из истории Танвира, то в молодости он искал пример для подражания. Вы говорите, что его отец был уже в преклонном возрасте, поэтому он не мог идентифицироваться с ним с позиции силы. Поэтому он выбрал другой способ вложить в отца слабость, от которой убегал, но в тоже время постоянно чувствовал в себе. Слабость символизировала присутствие и поддержку отца внутри парня. Он не мог понять философию боевых искусств, потому что смотрел на мир однобоко. Разрушать всегда легче, чем построить. Но одно непременно следует за другим. Важно понять, что через принятие своей слабости и беспомощности в этом мире мы становимся сильнее.

– Наше время вышло, – посмотрев на часы, сказал Рафаэль, опередив Артура Марковича.

– Вы хотите убежать? – с улыбкой прокомментировал Артур Маркович, закрывая тетрадь и поднимаясь со своего кресла, чтобы попрощаться с Рафаэлем.

Рафаэль улыбнулся в ответ, пожал руку Артуру Марковичу и вышел из кабинета. Раздражение прошло, на душе было легко. Он подумал о том, что сегодня смог получить что-то ценное для терапии с Танвиром. «Все прошло по плану», – подумал Рафаэль, закрывая за собой дверь кабинета Артура Марковича.

IV. Неопределенность

Очередная терапия Рафаэля у Артура Марковича началась обычно, сомнений в этот раз не было. Рафаэль как будто согласился с важностью такой супервизионной поддержки. И, хотя встречи с Танвиром все также проходили в тумане и сильном напряжении, где-то внутри Рафаэль стал чувствовать поддержку ментора. В моменты, когда было совсем невыносимо и хотелось отказаться от Танвира, он представлял себя в образе Артура Марковича, и это воображение помогало ему преодолевать свою неуверенность.

На очередную встречу Рафаэль приехал вовремя, но выглядел немного уставшим. В течение всего дня он не вспоминал ни про Танвира, ни про Артура Марковича и, лишь когда удобно расположился в кресле, задумался о том, что ему сегодня рассказать.

По совету наставника он стал более внимателен к своему психо-эмоциональному состоянию и предположил, что, скорее всего, выбор истории также зависит от его настроения. У Рафаэля было хорошо развито образное мышление, поэтому он часто пользовался метафорами, когда не мог словами передать то, что чувствовал. Вот и сейчас, когда он размышлял над выбором, ему представлялось, как некоторые из персонажей Танвира прячутся и не хотят быть обнаруженными, а другие наоборот рвутся на «сцену внимания», как будто жаждут освобождения. Но почему-то Рафаэлю, в свою очередь, говорить об этих выскочках не хотелось. Об этом внутреннем противоречии он и решил сообщить Артуру Марковичу.

– Я не знаю, про кого сегодня рассказать, – начал Рафаэль. – Мне как будто сегодняшняя встреча кажется бессмысленной и скучной, еще не начавшись. На прошлой неделе вы обратили мое внимание на связь между моим настроением и выбором персонажа для пересказа истории. Сейчас мне на ум пришла аллегория с сороконожкой, которая задумалась о том, с какой лапки начинать свое движение, и теперь не может сдвинуться с места. Вот я сейчас растерялся, как сороконожка, пытаясь уловить связь между потенциальным персонажем и моим «сорокагранным» настроением.

Использование метафор часто помогало Рафаэлю доносить смысл того, что он хотел, но не мог сказать другому человеку. Используя слова как способ передачи внутреннего состояния, он как будто ходил около смысла, но не мог донести суть того, что улавливал внутри себя. В такие моменты на помощь приходили аллегории. Спустя время эти отвлеченные образы прорастали в символы, которые постепенно наполнялись смыслом и становились очередным открытием психической реальности для Рафаэля.

– Вы сказали о бессмысленности нашей сегодняшней встречи? Возможно, это и есть ассоциация, которая возникла с кем-то из персонажей Танвира? – предположил Артур Маркович.

– Я так понимаю, что вы намекаете на всемогущество бессознательного, которое уже предопределило мой выбор и теперь сигналит мне о нем? – с некоторой иронией в голосе поинтересовался Рафаэль.

– То, что влияет на наш выбор, не всегда находится в распоряжение у понимания. Бессознательное потому и бессознательно.

Рафаэль понимал, что имеет в виду наставник, но для него сама идея о наличии «слепой зоны» в области мышления, которая еще и незаметно влияет на выбор, вызывала страх и отвержение. Он вспомнил метафору с айсбергом, к которой часто прибегали преподаватели во время обучения в институте психоанализа: «айсберг, погруженный большей частью под воду, символизировал бессознательную часть психики, недоступную для осмысления». Он вспомнил чувство тревоги, которое возникло в тот момент, когда он впервые услышал об этой концепции, и мелькнувшую следом ассоциацию с безысходностью пассажиров Титаника. «А вдруг я незаметно для себя захочу себя убить?» – вдруг подумал Рафаэль в тот момент, и от этой мысли его бросило в жар. Для него было важно верить в предсказуемость и последовательность своей жизни. Он не хотел соглашаться с допущением, что на его выбор, а значит, и жизнь в целом, может что-то незаметно влиять. Материалистическое мышление позволяло ему чувствовать себя в безопасности.

– После вашего комментария про ассоциативный выбор, я вспомнил историю про человека, ставшего монахом. О нем я тогда и расскажу сегодня, – как будто сомневаясь, предложил Рафаэль.

Перед началом каждой истории возникала пауза, во время которой Рафаэль как будто погружался в транс. Он закрывал глаза, откидывался на спинку кресла и еле заметно шевелил губами, как будто вспоминая выученное наизусть стихотворение. Обратив на это внимание, Артур Маркович попросил Рафаэля прокомментировать это состояние, но Рафаэль не смог объяснить словами, поэтому привел в пример метафору с человеком, который пытается найти выход из густого тумана. «Пример с туманом был неудачным», – подумал Рафаэль, но ответ как будто вырвался сам собой.

– Эта история про человека, – начал Рафаэль, – который, как говорит Танвир, перестал что-либо чувствовать и, когда он это понял, то решил изолироваться от людей и стать монахом. Эту историю Танвир мне рассказывал давно и я уже не помню деталей, возможно, все было как раз наоборот – он стал монахом для того, чтобы обуздать свои эмоции. В детстве этот человек был очень возбудимым и впечатлительным, его часто одолевали эмоциональные приступы. Интенсивность каждого переживания была настолько сильной, что это ощущалось как предобморочное состояние: учащалось дыхание, увеличивался пульс, кружилась голова. Он терял контакт с реальностью.

– Танвир не приводил вам примеры таких приступов? – уточнил Артур Маркович.

– Да, приводил. В ситуациях, когда ему предстояло делать что-то в первый раз и от его усилий зависел результат. Например, встреча с новым человеком, на которого нужно было произвести впечатление или банальный поход в новое и незнакомое место, которое нужно было найти. Все новое для него представляло опасность. Думая о рисках, которые могут возникнуть, он воспринимал их как реальную угрозу. Он не анализировал, как их преодолеть, а просто чувствовал страх, заранее прогнозируя крайне негативное развитие событий. А когда наступало время действовать, он возбуждался настолько, что терял контроль над ситуацией, и ему становилось страшно побеждать. Поэтому он заранее настраивал себя на поражение, главное, чтобы быстрее все закончилось.

В другой ситуации, когда он видел страдания других людей или животных, то не находил себе места и терзался чувством вины, из-за своей беспомощности в их отношении. Ему хотелось помочь, но ему было стыдно, поэтому он делал вид, что не обращает внимания. Он не мог смотреть фильмы, где присутствовали сюжеты, в которых все пошло не так, где присутствовали сцены на грани абсурда, или когда главный герой попадал в практически безвыходные ситуации. Все обычно заканчивалось на уровне просмотра трейлера. Если кино содержало эмоциональные сцены, то он отказывался от его просмотра, потому что, в противном случае, ему бы пришлось еще долго нести эмоциональный «привкус» фильма, который отравлял или наоборот делал пресным его повседневный образ жизни. Такая чувствительность его сильно истощала, поэтому он старался избегать ситуаций, грозивших возникновением сильных эмоций.

Пересказывая историю Танвира, Рафаэль выглядел очень взволнованным, он как будто влился в образ этого персонажа. Неожиданно он уловил внутри себя проблески давно позабытого чувства. Оно было похоже на зов или влечение, которое раньше постоянно преследовало его. Этому состоянию Рафаэль никогда не мог дать определения, называя его плохим или хорошим. Оно было похоже на звук колокольчика, который начинал звенеть где-то глубоко внутри. Всепроникающий и преследующий, этот звук его куда-то увлекал. Он как будто напоминал ему о чем-то очень важном и в то же время опасном. В такие моменты воображение Рафаэля всегда рисовало одну и ту же сцену, у которой не было продолжения: он стоял высоко в горах и перед ним пролегал густой туман, который то сгущался, то рассеивался, как будто горы дышали, и от их дыхания двигался туман. Было непривычно тихо, лишь изредка доносился еле слышный «зов колокольчика». Рафаэль чувствовал, что его звали и ждали за этим туманом, но не мог сдвинуться с места. Как только он намеривался сделать шаг, звук нарастал и превращался в гул, вибрация которого заполняла все пространство, и вся сцена разрушалась, растворяясь в тумане.

Дальше этого момента воображение Рафаэля не пускало. После таких приступов изменённого сознания Рафаэль чувствовал бессмысленность своей жизни, наивность своих целей, а от осознания того, что он должен быть где-то в другом месте, возникала тоска и печаль.

Мысль о том, что его где-то давно ждут, символизировала для него идею нереализованного предназначения. Отсутствие понимания себя порождало чувство беспомощности, растерянности и собственной никчемности.

«Почему я забыл об этом? – сокрушался про себя Рафаэль. – Ведь это состояние сопровождало меня на протяжении всей моей сознательной жизни. Почему я вспомнил о нем именно сейчас?»

Так же как и раньше вся гамма чувств этого влечения постепенно возвращалась к Рафаэлю. Ум в бешенстве пытался найти объяснение, но ничего не получалось, непонимание превращалось в раздражение, и спустя несколько минут Рафаэля накрыло чувство глубокой печали.

– Судя по вашему рассказу, этот человек очень ранимый и чувствительный, – прервал фрустрации Рафаэля Артур Маркович.