Власть научного знания

Поэтому, оглядываясь назад, можно утверждать, что Кейнс, видевший причину неэффективности государственных антикризисных мер в недостатке знаний со стороны политиков и экономистов (Keynes, 1932: 41), более адекватно оценивал ситуацию, нежели его многочисленные, скептически настроенные критики:

Если мы захотим, мы еще сможем стать хозяевами своей судьбы. Препятствия на пути к выходу из кризиса не являются материальными. Они проистекают из уровня знаний, способности суждения и воззрений тех, в чьих руках находится власть. К несчастью, традиционные, глубоко укорененные догматы ответственных правителей во всем мире берут свое начало в опыте, не имеющем параллелей в современной жизни: зачастую этот опыт прямо противоположен тому, что эти люди на самом деле должны были считать правильным (Keynes, 1934: 41).

Члены правительства и их советники не понимали, какой эффект может иметь политика форсированного оживления экономики путем повышения государственных расходов, и поэтому не уделили ей должного внимания. Занманн (Sanmann, 1965: 120) отмечает, что единодушие специалистов и политиков относительно выбранного курса в экономической и фискальной политике объясняется также тем, что

? тогда никто не осознавал, что денежная политика носит проциклический характер;

? соответственно, не было и осознания того, что именно потому, что реализуемая

? денежная политика действует проциклически, должна быть возможной и другая,

? антициклическая денежная политика – если не на практике, то, по крайней мере, в

? виде теоретической модели.

Как мы видели, модель Кейнса вовсе не была никому неизвестной. Кроме того, нет оснований утверждать, что антициклическая экономическая и денежная политика в эпоху Брюнинга была возможной только «теоретически»: на самом деле кейнсианская политика была вполне реальной альтернативой для Веймарской республики 1930-х годов, и даже «давление» внешнеполитических обстоятельств, о которых часто вспоминают в этой связи, не было бы непреодолимым препятствием[45 - К этому выводу приходит, в частности, Ландманн (1981: 217): «Таким образом, лишь полное отсутствие понимания циклических взаимосвязей в переживающей спад экономике Германии стало причиной того, что и Брюнинг, и репатриационные кредиторы в равной мере противостояли всему, что не соответствовало безоговорочному курсу на дефляцию» (см. также: Sanmann, 1965: 134).].

Значительное влияние экономических идей Кейнса на американскую экономическую политику, особенно после рецессии 1938 года (ср. Galbraith, 1980; Salant, 1989; Weir, 1989; Goodwin, 1995; Parker, 2005), подтверждает диагноз, поставленный Кейнсом Веймарской республике. Влияние Кейнса в США еще больше усиливается в ходе войны. В послевоенный период его идеи экспортируются во многие западные индустриальные страны как товар, доказавший свою успешность в набирающей силу мировой державе Америке. Оглядываясь на историю распространения и успешного заимствования кейнсианской экономической доктрины, Хиршман (Hirschman, 1989: 4) приходит к выводу, что вероятность эффективной диссеминации и имплементации экономических идей существенно возрастает, если соответствующие теории изначально находят поддержку у элиты того или иного государства. Если это государство к тому же играет важную роль в мире, вследствие чего его элита получает возможность эффективного распространения близких ей идей, можно исходить из того, что теории, продвигаемые подобным образом, почти наверняка будут иметь большое практическое влияние.

Предложенная Кейнсом концепция экономической политики, реализация которой, безусловно, возможна в разных конкретных программах действия, отличается простотой[46 - «Общая теория» Кейнса – сегодня об этом можно говорить с уверенностью – вызвала столь сильный резонанс среди экономистов в первую очередь потому, что она давала относительно простое, но при этом убедительное объяснение неравновесных процессов, а, кроме того, на основании этой теории можно было сформулировать однозначные рекомендации государственной власти относительно экономической политики. К такому же выводу приходит и Блини (Bleaney, 1985: 37). Он, в частности, пишет, что теория Кейнса «была теоретически отточенным вскрытием слабых мест чистой неоклассической теории, авторы которой отбросили очень простое объяснение проблем экономического кризиса из-за того, что ввели в теорию принцип эффективного спроса» (Курсив наш – Р. Г., Н. Ш.).] и гибкостью. При этом ее следует отличать от тех макроэкономических инструментов и задач, которые возникли в послевоенное время (в первую очередь в США), но при этом воспринимались и критовались как кейнсианский инструментарий. Сам Кейнс так преподносит свою теорию (Keynes, 1936: IX): «Поскольку предпосылки, на которые она опирается, не столь специфичны, как предпосылки ортодоксальной теории, ее проще приспособить к широкому полю разных условий»[47 - Эти комментарии Кейнса можно найти в предисловии, написанном им для немецкого издания «Общей теории», которое вышло в свет в 1936 году в Берлине. Говоря о большей гибкости и более широких возможностях применения, Кейнс, очевидно, пытается убедить немецкого читателя в том, что хотя его книга ориентирована в первую очередь на экономические системы, действующие по принципу laissez-faire, тем не менее, она применима и там, где имеет место «более выраженное государственное управление».].

Согласно теории Кейнса, нестабильность капиталистической экономики должна компенсироваться мерами государственного вмешательства: (1) необходимо создать институциональные условия, обеспечивающие относительно низкую процентную ставку и высокие ожидания экспансии, что, в свою очередь, должно стимулировать инвестиции; (2) необходимо попытаться с помощью государственных мер, в частности, программ дополнительных государственных расходов, стимулировать эффективный спрос[48 - Когда Кейнса провозглашают спасителем капитализма, то, скорее всего, имеют в виду то, что государственные расходы, в первую очередь не связанные с производством, помогли решить проблему капитализма, вызванную недостаточным спросом и/или перепроизводством. Начиная с 1920-х годов, производство неизменно расширялось, несмотря на снижение капитальных инвестиций и использования рабочей силы, и предложенные Кейнсом меры помогли взять эту тенденцию «под контроль», причем сразу в двух аспектах. С одной стороны, государственные расходы замедляют вовлечение новых эффективных средств производства, поскольку у экономики отнимаются средства, необходимые для инвестиций. С другой стороны, государственные расходы стимулируют спрос, что компенсирует избыточное предложение товаров и услуг. Впрочем, с точки зрения неомарксистов, такое кейнсианское спасение капитализма носит лишь временный характер (ср. Block & Hirschhorn, 1979: 370 и далее).].

Важным, возможно, даже решающим условием этих мер экономической политики является принципиальная дееспособность государства (Feuer, 1954: 683 и далее; Lindblom, 1972: 3 и далее). Для экономики страны едва ли не со времен Иоганна Генриха фон Тюнинга (первого экономиста, включившего в экономическую теорию пространственное измерение) и его концепции «изолированного государства» это условие является само собой разумеющимся. Безусловно, закономерности национальной экономики проще выявить тогда, когда любые внеэкономические силы (Маркс) остаются за рамками анализа или же рассматриваются как помехи.

Вначале и экономисты, и менеджеры, и политики, и чиновники с большим недоверием отнеслись к экономическим идеям Кейнса, равно как и к его рекомендациям по экономической политике, но в конечном итоге его концепция получила признание. Взгляды политиков и экономистов – не в последнюю очередь под влиянием войны – изменились, что в конечном итоге привело к утверждению принципов кейнсианской экономики в Великобритании, США (закон «О полной занятости»), в ФРГ (закон «О стабильности и экономическом росте», 1967 г.), а потом почти во всех западных странах. Эти принципы даже вошли в хартию ООН и, таким образом, стали новой ортодоксией (ср. Kaldor, 1983: 29 и далее). Но уже через двадцать пять лет, в 1970-х, основанная на учении Кейнса политика полной занятости начинает давать сбой. Сначала экономисты сталкиваются с неизвестным им феноменом – стагфляцией, а затем с ее противоположностью. Все чаще можно услышать, что кейнсианские меры государственного регулирования уже не действуют. Экономические цели докейнсианской эпохи, например, преодоление инфляции как источника всех проблем, снова выходят на первый план, а регулирование предложения денег становится первостепенной задачей экономической политики. Даже если разграничить кейнсианский коэффициент полной занятости (термин, предложенный Джоном Хиксом и обозначающий уровень занятости, который может быть достигнут при помощи кейнсианского инструментария) и остаточную безработицу, остается непонятным, почему кейнсианский показатель полной занятости на протяжении прошедших двадцати лет неуклонно снижался.

Как видно из таблицы 1, где собраны данные для отдельных индустриальных стран, к тяжелым последствиям мирового экономического кризиса относится резкое сокращение внешней торговли. Впрочем, с 1945 года до сегодняшнего дня «экспортная квота» этих стран неуклонно растет и уже приближается к докризисному уровню.

Представленная в сокращенном виде в таблице 1 тенденция изменений в объеме национального экспорта, тем не менее, наглядно демонстрирует, как сильно за последнее время изменилась способность государства воздействовать на собственное экономическое развитие при помощи внутриэкономических мер. Чем выше индуцированный международными рынками спрос на товары и услуги той или иной страны, тем меньше вероятность того, что внутринациональные инструменты экономической политики будут иметь желаемый успех. В этой связи очевидно, что практическая эффективность кейнсианских экономических мер может варьироваться в зависимости от способности государства влиять на выделенные Кейнсом общеэкономические параметры (Feuer, 1954). Поэтому, несколько упрощая, можно сказать, что определенные меры экономической политики в стране, экономика которой зависит от высокой экспортной квоты, гораздо менее эффективны, чем те же меры, принятые в стране с низкой экспортной квотой, не говоря уже о многих других важных взаимосвязях и тенденциях развития мировой экономики[49 - экономики отдельного государства, на которой до сих пор целиком и полностью сосредоточена большая часть экономической теории» (см. также Lipsey, 1990). Социологи, не склонные доверять тезису о том, что мы являемся современниками кардинальной глобализации национальных экономик, используют данные о доле экспорта в ВНП в начале ХХ века и о ее последующем снижении (см. Таблицу 1) в качестве доказательства того, что в первые десятилетия ХХ века глобализация играла гораздо более важную роль, чем сегодня (ср. Hirst & Tompson, 1992). В последние десятилетия рост торговли замедлился в связи с появлением международных концернов с производственными филиалами во всем мире (см. Stichweh, 1999). Экономическая глобализация не ограничивается потоком товаров и услуг, она интегрирована в стремительно нарастающий международный обмен символическими товарами.].

Важнейшие структурные изменения современного общества, а значит, и экономики, по словам Дэниела Белла (Bell, 1987: 2), «интегрированы в мировую экономику», тогда как «политическое управление по-прежнему осуществляется на национальном уровне». Другими словами, политическая «переработка» структурных изменений, вызванных трансформацией мировой экономики, и сегодня по большей части проходит в узких рамках национального государства[50 - Вопрос о том, какие последствия может иметь прогрессирующая «интеграция» национальных экономик, скажем, для возможностей управления, а также для сохранения социально-политических и культурных особенностей отдельных наций, открывает широкое поле для зачастую политически мотивированных спекуляций. Например, можно ли утверждать, что, как прогнозирует Хотц-Харт (Hotz-Hart, 1983: 313), ожесточенная международная конкуренция ведет к уменьшению возможностей обеспечения социальных гарантий в рамках отдельного государства по причине неизбежного конфликта между логикой рынка и логикой государства всеобщего благосостояния?]. Там, где структурные изменения экономики, вызванные мировыми тенденциями развития, по крайней мере, отчасти перерабатываются согласованно в рамках международного сообщества, как, например, в случае ЕС, это, разумеется, одновременно означает уменьшение свободы действий отдельного государства в вопросах регулирования экономики и только еще раз подтверждает, насколько бессмысленно говорить об экономической теории как о политэкономии или теории народного хозяйства, хотя такое понимание и сегодня широко распространено в немецкоязычном пространстве. Оно, вне всякого сомнения, верно в отношении прошлого, когда экономическая теория в любом случае была ориентирована на экономику отдельного государства (см., например, Kuznets, 1951, 1971), однако сегодня это допущение является скорее интеллектуальным помехой для реалистичной экономической теории.

Таблица 1

Доля экспорта в ВНП с учетом рыночных цен для отдельных государств, 1928–2007

Источник: Показатели для Германии / ФРГ, Великобритании и США были рассчитаны на основе макроэкономических данных из: Liesner, 1985.

Таблица 2

Коэффициенты корреляции (очищенного от тренда) экономического роста отдельных стран в периоды 1920–1938,1948-1962, 1963–1987

Некоторые авторы придерживаются мнения, что в «Общей теории» Кейнс не ограничивается замкнутой национальной экономикой, а подразумевает мировую экономику в целом (ср. Hicks, 1983: 22). На самом деле в «Общей теории» Кейнс не интересуется непосредственно вопросами международной торговли, и вывод о том, что в своих эмпирических наблюдениях он имеет в виду мировую экономику, очевидно, ошибочен.

Усиление взаимосвязи экономического развития современных индустриальных стран можно проследить путем сравнительного трендового анализа макроэкономических показателей для периодов, интересующих нас в данном контексте. Тогда же встает вопрос о том, действительно ли наблюдаемая сегодня констелляция экономических трендов не имеет аналогов в истории. При сравнении развития этих динамических рядов в экономических показателях для разных стран, например, в показателях роста ВНП, исчисляемого в рыночных ценах, или в показателях безработицы, должна отражаться следующая тенденция: после значимых национально-специфических процессов в экономике этих стран, скажем, в период непосредственно после второй мировой войны и приблизительно до начала 1960-х годов, динамические ряды, при условии, что тезис об усилении взаимосвязи верен, должны постепенно сходиться в одном общем тренде. Статистически это сближение должно отражаться в высокой значимой корреляции изменений экономических показателей. В приведенных ниже таблицах представлен результат подобного регрессионного анализа, в котором использовались очищенные от тренда показатели экономического роста (или, точнее, роста ВНП в рыночных ценах), показатели безработицы и долгосрочной процентной ставки в период между 1920 и 1987 годами для США, Канады, Великобритании и Германии (ФРГ). В таблицах 2–4 представлены значения простой линейной корреляции.

Нас интересуют прежде всего периоды с 1948 по 1962 год и с 1963 по 1987 год: именно между ними, по мнению многих экономистов, проходит граница, разделяющая кейнсианские меры государственного регулирования экономики на успешные и менее успешные. Если сравнить коэффициенты корреляции между отдельными странами для этих периодов, то в большинстве случаев результаты будут соответствовать ожиданиям. Если не принимать во внимание те немногие исключения, которые имеют место, то можно увидеть, что конвергенция экономического развития в четырех странах – США, Канаде, Великобритании и ФРГ – в период между 1963 и 1987 годом гораздо выше, чем в период между 1948 и 1962 годом. В то же время парная корреляция ВНП, показателей безработицы и процентной ставки в довоенный период свидетельствует о том, что «большая самостоятельность» государств в послевоенные годы, по всей видимости, является результатом кардинальных перемен, связанных с войной. Такая интерпретация представляется оправданной, если учесть, что корреляция экономических показателей в период между 1920 и 1938 годом отчасти была очень высокой. Так, например, корреляция показателей безработицы в довоенной период в большинстве сравниваемых стран почти столь же высокая, как и в последний период.

Таблица 3

Коэффициенты корреляции очищенных от тренда показателей безработицы отдельных стран в периоды 1920–1938,1948-1962, 1963–1987

Таблица 4

Коэффициенты корреляции очищенных от тренда долгосрочных процентных ставок в отдельных странах в периоды 1920–1938, 1948–1962, 1963–1987

Источник: Данные по США, Великобритании и Германии для периодов между 1920 и 1983 годами взяты из: Liesner, 1985. Данные по Канаде для периодов между 1920 и 1983 годами взяты из: Parkin & Bade, 1986. Остальные данные взяты из «Ежегодника международной финансовой статистики» МВФ за 1988 год.

Впрочем, приведенные в таблицах 2–4 данные отражают лишь тот факт, что некогда очень высокий уровень «взаимозависимости» этих государств, который, кстати, был еще выше в 1913 году, лишь постепенно восстанавливался после войны. На первый взгляд, подобная тенденция допускает вывод о том, что сегодня экономики разных стран должны быть более независимыми, чем в 1920-е и 1930-е годы. Однако это ошибочная интерпретация. Взаимозависимость крупных торговых держав сегодня во многих отношениях выше, чем пятьдесят лет назад, несмотря на то, что, например, экспортные квоты в отдельных случаях еще не достигли уровня прошлых лет. Хотя в чисто «физическом» смысле экономическая зависимость отдельных государств от их торговых партнеров уменьшилась, во многих других, более значимых отношениях их взаимозависимость усилилась (см., например, Rich, 1983). Чтобы в этом убедиться, достаточно внимательно изучить фактические торговые потоки, характер импортируемых и экспортируемых товаров, услуг и капитала, потребителей и экономический уровень торговых партнеров. Вместе с тем в последнее время имеют место экономические процессы, которые, с одной стороны, ведут к уменьшению торговых потоков, а, с другой стороны, усиливают взаимосвязи между партнерами. К таким процессам относится, например, рост многонациональных концернов. Производство в разных странах уменьшает экспортные риски или полностью избавляет от необходимости экспортировать товары и услуги. Как подчеркивает, в частности, Розенкранц (Rosencrance, 1987: 163), прямые инвестиции такого рода ведут к тому, «что объединение инвестиций в индустриальных странах порождает взаимную заинтересованность в успехе каждого, чего не было в девятнадцатом веке и вплоть до первой мировой войны».

Политическое значение разветвления и усиления экономических связей и, соответственно, взаимозависимости сегодня совершенно иное, нежели в 1920-е и 1930-е годы. Взаимопроникновение экономических систем разных национальных государств вынуждает их сотрудничать друг с другом. Национальные цели если и могут быть достигнуты, то только за счет мер, согласованных с иностранными партнерами.

Мировая экономическая политика, или Кризис кейнсианской теории

Было бы неверно на основании наших рассуждений делать вывод о том, что пределы экономических мер, опирающихся на положения «Общей теории», совпадают с пределами самой «Общей теории». Такого рода пределы существуют. Однако, кроме того, эффективная экономическая политика имеет пределы, очерченные экономическими условиями и процессами их изменений. Научные и логические пределы «Общей теории» были неоднократно описаны компетентными людьми (например: Hansen, 1952; Kaldor, 1983). Нас же интересуют возможности и границы социально-научного знания в тот момент, когда оно сталкивается со специфическими социальными условиями действий со стороны определенных акторов. Нам, таким образом, интересны не логические или «научные» границы «Общей теории», а «исторические» или практические пределы сформулированного Кейнсом экономического знания.

Крах кейнсианской экономической политики в экономических и политических условиях, установившихся с 1960-х годов, – общепризнанный факт, однако на его констатации консенсус наблюдателей исчерпывается. Существует множество зачастую противоречивых объяснений, авторы которых хотя и обращаются к интересующим нас историческим фактам, но при этом надеются самыми разными способами обосновать тезис о практической иррелевантности кейнсианского инструментария. Среди объяснений звучал также упрек в том, что во многих западных странах отношение к идеям Кейнса с самого начала было скептическим, предложенные им меры экономической политики исполнялись неохотно и не до конца (см., например: Steindl, 1985 116 и далее), а в 1970-е гг. кейнсианская политика была применена не по назначению, поскольку ее реализация возможна только в определенной «кейнсианской ситуации» (ср. Schiller, 1987). Наконец, другие критики Кейнса не хотели верить в то, что в истории вообще имел место такой факт, как практически эффективная кейнсианская экономическая политика. Так, Альфред Вебер после второй мировой войны сетовал на то, что эпигоны Кейнса, пытавшиеся превратить теорию учителя «в универсальное политэконо-мическое учение», «несут значительную часть вины за те серьезные трудности, которые в настоящее время испытывает свободный мир».

Таким образом, дееспособность государства и других экономических акторов должна рассматриваться в отношении отнюдь не статистической совокупности факторов, определяющих динамику национальной экономики и, прежде всего, экономическую экспансию при изменчивых краевых условиях. Кейнс (Keynes, 1936: 1) оправдывает создание своей «общей теории» в качестве альтернативы «классической» экономической теории среди прочего тем, что теория его предшественников уже не соответствует особенностям господствующих экономических условий. Кейнс считает классическую теорию пригодной лишь для особого случая, а именно для экономики с полной занятостью. Поэтому применение ее к проблеме «вынужденной безработицы» ведет «к ошибкам и роковым последствиям» (Keynes, 1936: 14). Такое применение можно сравнить с использованием основ евклидовой математики в неевклидовом мире. Из этой дилеммы есть только один выход – создание неевклидовой математики. Кейнс проводит аналогии со своей теорией, утверждая, что в ней достигается большее соответствие идеи и практики. Впрочем, возражение относительно того, что любая теория в принципе соответствует только определенной констелляции экономических отношений, опровергается лишь применительно к данному конкретному случаю.

К факторам, которые в настоящее время играют особо важную роль, но при этом не отражены ни в классической, ни в кейнсианской экономической теории, безусловно, относятся научные и технические изобретения и открытия (Freeman, 1977). Если Шумпетер в своих работах (Schumpeter, 1951) говорит о значении инноваций[51 - Впрочем, в понимании Шумпетера, инновации не ограничиваются экономической и технической сферой; это более общее понятие, с помощью которого Шумпетер обращает внимание на роль непрерывностей в экономическом процессе.] для расширения экономики, то в «Общей теории» Кейнса этот фактор не упоминается, точнее говоря, больше не упоминается, потому что еще в «Трактате о деньгах» Кейнс (Keynes, 1930: 85 и далее), вслед за Шумпетером, подчеркивает универсальное значение технических трансформаций и инноваций для экономического роста и изменчивых инвестиционных решений, а в одной из статей, написанных в том же году, объясняет беспрецедентный рост общественного благосостояния в современных обществах научно-техническим прогрессом, процентной ставкой и начавшимся еще в XVI-м веке накоплением капитала (см. Keynes, [1930a], 1984).

Однако технический прогресс очень сложно, а зачастую и вовсе невозможно контролировать, планировать или сдерживать в рамках отдельно взятого национального государства. Шумпетер (Schumpeter, 1952: 283), во всяком случае, полагает, что кейнсианский анализ применим лишь к небольшим временным отрезкам. Из-за того, что Кейнс оставляет за рамками своего анализа фактор технического развития, не учитывая его даже в качестве динамической переменной,

возможности применения этого анализа ограничены в лучшем случае несколькими годами – может быть, циклом в сорок месяцев, а что касается особых проявлений, то здесь возможности данного анализа ограничены факторами, от которых зависит уровень загруженности промышленных мощностей в том случае, если они остаются неизменными. Таким образом, не учитывается ни одно из проявлений, связанных с обновлением и изменением этих мощностей, а такие проявления доминируют в капиталистическом процессе.

Недостаточная практическая эффективность кейнсианской экономической политики, безусловно, связана с приоритетными целями кейнсианской теории и, прежде всего, разумеется, с целью достижения полной занятости[52 - Сегодня многие полагают, что полная занятость стала недостижимой прежде всего по причине недавних изменений в области техники, а также требований к капиталу и труду как фактору производства. В этой связи, пожалуй, стоит упомянуть о том, что, в представлении Кейнса, «мир безработицы» (Keynes, 1936a: 321) гораздо теснее связан с господством «капиталистического индивидуализма». Таким образом, непродолжительные периоды оживления были для него лишь коротким перерывом в характерном для капитализма общем состоянии безработицы. Как бы то ни было, на протяжении нескольких десятилетий специалисты и на Востоке, и на Западе были единодушны в том, что полная занятость желательна и, соответственно, должна рассматриваться как цель государственной экономической политики, вне зависимости от политической идеологии. И лишь сегодня политические и экономические допущения, которые долгое время служили основой консенсуса относительно полной занятости или «права на труд», ставятся под сомнение (ср. Gorz, [1980] 1981; Keane & Owens, 1986; Keane, 1988: 69-100).], а также с экономическими параметрами, которые учитываются или, наоборот, не учитываются в данной теории. Акцент на определенных аспектах экономики и игнорирование других аспектов или же убежденность в том, что другие переменные можно считать граничными условиями, константными или не подлежащими анализу, разумеется, не случайны, а отражают определенные интеллектуальные, профессиональные представления о господствующих экономических условиях.

Так, например, в кейнсианской теории отсутствует анализ производительности. С одной стороны, это наверняка вызвано тем, что речь здесь идет об экономическом параметре, который в уравнении экономического процесса расположен на стороне предложения. С другой стороны, сознательное игнорирование проблематики производительности отражает те условности, которые имели место в экономической мысли того времени. Дело в том, что в период между 1900-м и 1920-м годами произошел один из мощнейших производственных сдвигов современности. Это, вне всякого сомнения, дало повод для оптимизма, и проблема ограниченности предложения, о которой неустанно твердила классическая экономика, казалась, по крайней мере, не такой актуальной. Отсюда Друкер (Drucker, [1981] 1984: 9) делает вывод о том, что «произошедший в теории производительности поворот от теории, предполагавшей заложенную в системе тенденцию к снижению доходов, к теории, предполагавшей их равномерное увеличение, является одной из главных причин кейнсианской “научной революции”». Именно этот поворот сделал возможным «смещение акцента с предложения на спрос или, другими словами, веру в то, что производительность отличает внутренне присущая ей тенденция к избыточному производству, а не тенденция к дефицитарности»[53 - Анализ военного кейнсианства выходит за рамки нашего исследования. См. на эту тему: Melman 1970; Mintz & Hicks, 1984; Jencks, 1985; Abelshauser, 1999; Johnson, 2007.].

Впрочем, к факторам, оказывающим существенное влияние на экономические показатели современных обществ, относятся и социальные процессы. Их, пожалуй, можно было бы назвать дериватами тех факторов, особое значение которых подчеркивал еще Кейнс.

Пример такого фактора – ожидания участников экономической деятельности (акторов). Впрочем, сегодня реакция экономических акторов на информацию, которая может иметь влияние на экономические процессы, гораздо более непосредственная. Экономические процессы в целом стали намного гибче, чем еще несколько десятилетий назад. Другими словами, сегодня практически все убеждены в том, что будущее неопределенно, что завтрашний день не оправдает сегодняшних ожиданий и что слухи, изменчивые настроение и предвосхищение будущих тенденций существенным образом влияют на экономическую деятельность[54 - Ответ Роберта Хейлбронера на вопрос о том, почему сегодня экономистам сложнее предугадать тенденции экономического развития, как нам кажется, указывает на схожие кардинальные изменения в структуре экономики: «Вполне вероятно, что это [предугадывание] сегодня дается сложнее, чем прежде, потому, что сама экономика теперь является скорее результатом решений, а не чистого взаимодействия объективных сил, что само по себе делает прогноз затруднительным» (цит. по: Greene, 1974: 64).]. Это распространенное мнение, в свою очередь, питает убеждение в том, что только быстрая реакция на изменение экономических показателей может быть правильной.

Наконец, говоря о причинах снижения практической значимости кейнсианской теории для экономической политики 1970-х-1980-х годов, нельзя упускать из виду тот факт, что сам по себе успех идей Кейнс, так сказать, исчерпал их потенциал. Кейнс не думал о том, что будет, если предложенные им меры станут частью общей идеологии и основным инструментом экономической политики во многих странах. Одним из условий, при которых кейнсианская политика может быть эффективной, безусловно, является то, что никакие встречные процессы не противодействуют, в частности, мерам по регулированию спроса. Однако если экономические акторы предвосхищают «регулирование спроса за счет фискальной политики с целью достижения полной занятости, то эффективность этой политики подрывается инфляцией» (Scherf, 1986: 132). Тот факт, что кейнсианская теория и экономическая политика как бы упраздняют сами себя, имеет, вероятно, и другие, более глубокие причины. Речь здесь идет не только о мысленном предвосхищении последствий экономической политики по модели Кейнса. Изменились базовые структурные характеристики мировой экономики, и эти изменения были вызваны не в последнюю очередь успехом кейнсианских идей.

Таким образом, эффективная экономическая политика в изменившихся контекстных условиях требует экономических знаний, учитывающих эти изменения. Поэтому и сегодня остается верным комментарий Альфреда Маршалла об экономических доктринах (Marshall, [1980] 1948: 30 и далее): «Несмотря на широкое применение экономического анализа и теоретических рассуждений экономистов, у каждой страны свои собственные проблемы, и любое изменение социальных условий, вероятно, требует новых экономических принципов». То, как сам Кейнс оценивал свою критику в адрес нео «классической» экономической теории, вполне согласуется с тезисом Маршалла. Так, например, Кейнс (Keynes, 1936: 319) подчеркивает, что в своей критике он хочет обратить внимание не столько на конкретные логические или методологические противоречия классической теории, сколько на ее далекие от реальности исходные предпосылки, в которых он видит причину практических неудач в реализации экономической политики, возникшей под ее влиянием. В своей «Общей теории» Кейнс старался показать, «что в условиях laissez-faire внутри страны и при наличии международного золотого стандарта, что было характерно для второй половины XIX-го века, правительства не располагали никакими другими средствами для смягчения экономических бедствий в своих странах, кроме конкурентной борьбы за рынки. Ведь все средства борьбы с хронической или перемежающейся безработицей были запрещены, кроме мер, направленных на улучшение торгового баланса за счет его поступлений»[55 - Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. М.: Эксмо, 2007. С. 142.]. Разумеется, идеи самого Кейнса вовсе не являются неуязвимыми для подобной критики.

Выводы

Влияние, которое Кейнс оказывал на политику, в своем роде уникально. Его личность была неразрывно связана с революцией в экономической теории и политике. И хотя при жизни Кейнса прямое влияние его идей было ограниченным, уже тогда прослеживались отдельные элементы, которые, как оказалось, имели решающее значение для его долгосрочного влияния. Кейнс был частью культурной и политической элиты централизованного – тогда, как и сейчас – государства. Его личные связи с представителями властной элиты Великобритании в период между первой и второй мировой войной простирались до самого высокого уровня, а, кроме того, Кейнс играл важную роль в должности консультанта при правительстве. Впрочем, несмотря на его присутствие во власти, его выдающиеся способности в качестве аналитика и оратора, а также его неофициальное, а иногда и официальное лидерство до кризиса 1929-го года правительство Великобритании не последовало его советам. Ему не удалось убедить правительство отказаться от валютного паритета на основе золотого стандарта, начать реализацию крупных строительных проектов, снизить процентные ставки и повысить налоги. К его рекомендациям прислушались позднее, после того, как многие страны пережили продолжительный экономический и политический кризис.

В своей книге «Политическая власть экономических идей» Питер Холл (Hall, 1989a) задается вопросом о том, почему идеи Кейнса в какой-то момент были восприняты в одних странах и не были восприняты в других. Чтобы ответить на этот вопрос, он, на основании анализа различных авторов, разрабатывает модель из трех взаимосвязанных факторов. Эти факторы – теоретическая привлекательность, а также административная и политическая возможность реализации.

Первый фактор описывает степень, в какой данная теория смогла увлечь сообщество экономистов и молодых ученых. При этом Холл имеет в виду и обещание решить важнейшие экономические проблемы страны. Для Кейнса важнейшей проблемой была безработица. Страны, которые видели главную проблему в инфляции, скорее всего, не стали проводить кейнсианскую политику. Кейнсианские идеи смогли убедить сообщество экономистов, а затем произвести впечатление и на элиту (см. Hall, 1989: 9, сноска 9). Этот аргумент предполагает, что идеи сами по себе обладают способностью убеждать и за счет этого приводят в движение общество. Холл (Hall, 1989: 10), впрочем, справедливо указывает на то, что экономические теории зачастую являются лишь одним из многих факторов, влияющих на политику. Еще один механизм влияния – это институционализация идей. Как пишет Салант (Salant, 1989), с кейнсианской парадигмой выросли целые поколения экономистов. Наиболее значимым транслятором идей Кейнса был учебник Сэмюэльсона «Экономика: вводный анализ», впервые опубликованный в 1948 году.

Другой аспект в модели Холла – административные возможности воплощения – отсылает к установкам чиновников в министерствах.