препона угрозам,
Он в мантиях, свойственных метаморфозам,
проходит со временем сквозь голоса.
* * *
К плодоношению очнулась,
в прекрасном кроясь, ужаснулась;
в Благую вслушиваясь весть,
Раба Господня прикоснулась
к путям, которых Ей не счесть.
Год молодел. Она парила
близ неземного рубежа,
и жизнь Марии там царила,
смиренно Господу служа.
Как сёла праздничному звону,
Она в девичьей тишине
внимала собственному лону
с Единственным наедине;
одним исполнена секретом,
для тысяч бережно жила,
освещена всеобщим светом,
как виноградник, тяжела.
* * *
Обременена осыпающимися плодами,
разрушающимися колоннами, городами,
песнями прерванными, следами
былого зла,
Дева себя будущности неизвестной,
пока еще не родился Царь Небесный,
муке крестной
обрекла.
А бесшумные руки Ее разжаты
пустотой.
В нерожденном величьи образ утраты,
и вокруг Нее ангелы не виноваты
в том, что скорбь сочетается с красотой.
* * *
Искусство так писать Ее велело,
но тот был тронут солнечным лучом,
Ее загадке преданный всецело,
чье сердце молча так Ее жалело,
что плачем наконец затяжелело,
и плач из рук его забил ключом.
Он боль Ее своим облек покровом,
чья складка к Ней просилась на уста,
улыбкой показавшись неспроста;
семь ангельских свечей в сияньи новом,
но тайна там, где темнота.
* * *
Иною ветвью облик Свой тая,
Бог-дерево, Ты тянешься за светом,