Осколки времени

– Ты не рада меня видеть? – вопрос абсолютно риторический. В его глазах читается улыбка, и я уверена, что ответ был написан на моем лице, как только я увидела его.

Но он, должно быть, знает, что его присутствие здесь беспокоит меня, потому что быстро добавляет:

– Слушай, я знаю, что ты хочешь сказать. Мои родители в курсе, что я здесь. Они… ну, не скажу, что они были вне себя от радости, но они и не пытались меня остановить.

– Кэтрин…

– Кэтрин заплатила за билет, Кейт. Коннор собирался прилететь вместо меня, но был рад, что я вызвался. Он предпочел остаться с Кэтрин, на случай, если… ну, если он ей понадобится. Твой отец занят в Делавэре, а тебе нужна поддержка. Кирнан не связывался с тобой, поэтому тебе придется смириться.

– Нет. Ты для меня не тот, с кем придется смириться. И ты это прекрасно знаешь. Я просто… я не знаю, во что мы можем вляпаться. Мама вряд ли обрадуется, узнав, что я скрывала от нее что-то.

И хотя я знаю, что именно мне придется сделать это, рассказать маме тайну, которую я хранила в течение последних нескольких месяцев… тайну, которую ее собственная мать хранила всю свою жизнь, тайну, которая отравила большую часть разума ее давно потерянной сестры, – это не совсем то, чего я очень жду. Я все еще не знаю, как мне все это объяснить ей, хотя подозреваю, что мне придется показать на практике, точно так же, как когда я рассказывала все папе.

– И даже мама понимает, что Пруденс не стабильна. Она просто еще не знает почему.

Трей поднимает ладони вверх в жесте «ну и что»:

– Нестабильность Пруденс – это еще одна причина, по которой кто-то должен быть с тобой.

– Я не собираюсь оставаться здесь надолго, Трей. Вряд ли у нас будет время на осмотр достопримечательностей или еще чего-то подобного.

– Я здесь не для осмотра достопримечательностей. Несколько лет назад мы с мамой уже были здесь в роли туристов. А сейчас я в качестве прикрытия. Вторая пара глаз. Моральная поддержка.

Я успокаиваюсь и неуверенно улыбаюсь ему. Не стану отрицать, что мне нужна моральная поддержка и он только что перелетел через Атлантику, чтобы быть рядом. И он не раз говорил, что хотел бы сделать что-то, чтобы помочь мне, и что чувствует себя бесполезным. И это именно то, что он способен сделать, поэтому я не удивлена, что он ухватился за этот шанс.

Но лучше бы я делала все в одиночку. Кэтрин должна была это понять. Думаю, она бы поняла это, если бы все еще была в здравом уме. И да, она, возможно, не знает о пистолете в моем рюкзаке, но она точно знает о ключе ХРОНОСа. Если возникнут проблемы, этот медальон – мой запасной выход, и этим выходом не сможет воспользоваться Трей. Или мама. Поэтому, несмотря на то, что я действительно рада его видеть, все же беспокоюсь, что он может стать очередным оружием Пруденс, которое она использует против меня.

И все же Трей значительно крупнее меня. И крупнее мамы. Это может сыграть на руку, если мне понадобится помощь, чтобы дотащить ее до аэропорта Хитроу. Я не знаю, как отнесется служба безопасности аэропорта к тому, что он сядет в самолет с женщиной без сознания, но мы будем решать проблемы по мере их поступления.

– Они, наверное, знают, что ты здесь, – говорю я. И даже не знаю, кого имею в виду под «ними». Людей Сола? Пруденс? Джулии?

– Возможно. Коннор сказал, что он был осторожен, заказывая билет. И, в отличие от тебя, я никогда никому не обещал, что не отправлюсь в Лондон. Поэтому… что делаем дальше? Мы предупредим твою маму или просто появимся в дверях ее комнаты в отеле?

– Если бы я знала номер комнаты, может быть. Было бы немного странно спрашивать у нее это, когда она была в Лондоне, а я в – Бетесде. Я позвоню ей еще раз, как только мы окажемся в вестибюле. Сейчас я знаю только, что она живет в номере с балконом на четвертом этаже. И вроде бы в дальнем конце отеля – она сказала, что может коснуться Глаза, протянув руку.

Глаз, о котором идет речь, – это Лондонский глаз, также известный как Колесо Миллениума. Когда мама упомянула об этом, у меня в голове возник образ высокой башни с окошком в виде игольного ушка наверху, так что я представляла ее на восемьдесят седьмом этаже какого-нибудь отеля-небоскреба. Затем я загуглила его и была поражена жутким чувством дежавю, когда на экране появилось изображение огромного колеса обозрения, даже большего, чем то, на котором я каталась на Всемирной Выставке 1893 года.

Разница в размерах еще более очевидна, когда видишь его своими глазами. Это колесо проносится высоко над «Каунти-Холлом», опускаясь почти до реки.

Раннее послеполуденное небо почти полностью ясно-голубого цвета, хотя облака вдалеке, когда мы идем к Глазу, подсказывают, что может начаться дождь. Мы проходим мимо нескольких витрин, в том числе небольшого кафе, где продают сладости и кофе. Баннер возле Лондонского аквариума приглашает нас поплавать в маске с трубкой посреди акул. Кажется, именно этим я и занимаюсь последние несколько месяцев, поэтому я с радостью прохожу мимо.

В конце концов мы сворачиваем к главному входу отеля и, пройдя несколько метров по каменному тоннелю, входим в вестибюль. Нам открывается большая комната, частично освещенная голубоватым светом стеклянного потолка в виде купола. Хотя здесь не так уж много народу, я чувствую, что выделяюсь из толпы в этом шарфе, будто все смотрят на меня. И, возможно, они и правда смотрят, но я предполагаю, что в их мыслях вертится «девушка в хиджабе», а не что-то еще о моей внешности.

Я сажусь на одну из мягких скамеек в центре вестибюля и достаю телефон, дважды проверяя время. Сейчас 15:25, а это значит, что я только что завершила свой последний разговор по телефону с мамой.

– Молись, чтобы Пруденс не оказалась с ней в одной комнате. Надеюсь, что она спустится к нам сюда. Одна. Мне будет очень трудно объяснить ей все это, если Пруденс будет искажать каждое мое слово.

– Да. Я очень даже не против избегать Пру.

Я не могу его винить. В последний раз, когда Трей видел мою тетю, она была одета в почти-ничего-не-скрывающее кружевное белое платье, пытаясь выдать себя за меня в его спальне, в темноте ночи. Да, ничего не произошло, но она отлично дала мне понять, что она может добраться до людей, которых я люблю, поэтому мне лучше не перечить ей. Я могу только догадываться, не связалась ли она с мамой после трех десятков лет, чтобы донести до меня свое послание.

– Кейт? – В голосе мамы звучит удивление, когда она берет трубку, и в то же время радость.

Я отправилась на день вперед и позвонила ей, прежде чем покинуть Кэтрин, чтобы убедиться, что она и Пру действительно прибыли по расписанию. С точки зрения мамы, мы закончили тот разговор меньше трех минут назад.

– Ты что-то забыла мне сказать? – спрашивает она.

– Не совсем. Послушай, мам… ты одна?

– Да, – она вытягивает слово, будто смеется надо мной. – А что?

– Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.

– Ладно, – говорит она, немного понизив голос. – Ну, давай. Пруденс здесь нет… у нас смежные комнаты, но я только что стучала к ней, и она не ответила. Думаю, она вышла на минутку.

Я оглядываю вестибюль в поисках Пруденс, хотя подозреваю, что она ушла с помощью ключа ХРОНОСа, а не более привычным способом. Она, вероятно, находится за много километров и много лет от этого отеля.

– Нет, мам. Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. Не могла бы ты спуститься в вестибюль?

– О, очень смешно, Кейт.

– Мам, пожалуйста. Я здесь, внизу. Клянусь тебе. Здесь огромный стеклянный купол над вестибюлем, похожий на солнечные часы, – да, я могла бы взять эту информацию на сайте отеля, но надеюсь, что ей это не придет в голову. – Я все объясню, когда увижу тебя, но мне нужно, чтобы ты спустилась одна. Без Пруденс. Пожалуйста. На мне бордовый шарф, и мы сидим на одной из этих квадратных скамеек…

– Мы? Мама с тобой?

– Нет.

Последовала пауза, а затем она фыркает:

– Ну, конечно же, нет. С чего бы мне вообще предполагать, что она захочет увидеть свою дочь, пропавш… – Она внезапно замолкает, а когда через несколько секунд продолжает, ее голос звучит более приглушенно: – О. Так вот почему ты здесь. Она мертва, да?

У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю, как вчера вечером стояла в гостиной Кэтрин и спрашивала то же самое о маме.

– Нет! Нет, мам. Кэтрин не умерла. Пожалуйста. Не могла бы ты просто встретиться со мной в вестибюле?

– Ладно, ладно. Я сейчас спущусь. Одна, раз уж ты так настаиваешь. Очень надеюсь, что это какая-то кросс-атлантическая шутка.

Но она не одна. Я понимаю это, как только двери лифта начинают открываться, потому что лифт залит знакомым голубым светом. Мама смотрит на меня извиняющимся взглядом, подходя к нам. Пруденс идет за ней по пятам, ключ ХРОНОСа открыто висит на длинной серебряной цепочке. Синий свет медальона резко контрастирует с черной водолазкой с длинными рукавами, которую носит Пру. Этот выбор одежды кажется довольно странным в такую теплую погоду.

Двое мужчин выходят за ними из лифта, и сначала мне кажется, что они с ними. Один высокий, другой ростом ниже среднего, и оба выглядят так, будто проводят немало времени в тренажерном зале. Высокий ловит мой взгляд и мгновение выглядит растерянно, затем они оба идут к стойке консьержа, склонив головы в разговоре.

– Прости, – шепчет мне на ухо мама, обнимая меня за плечи. И хотя я подозреваю, что она не могла запретить Пру тащиться следом, все же так будет сложнее.

– О боже, Дебора! – взвизгивает Пруденс, прежде чем шагнуть вперед и заключить меня в объятия. Я напрягаюсь в ожидании, что сейчас между моих ребер проскользнет лезвие ножа, но она просто кладет руки на мои плечи и держит меня на расстоянии вытянутой руки. – Ты не говорила мне, что приедет Кейт! И ты не говорила мне, что она такая прекрасная.

Это даже отдаленно не соответствует действительности. И все же, должна признаться, мне немного досадно слышать, как мама смеется над этим. Но ведь мамы должны думать, что их дочери прекрасны, верно?

Смех, однако, раздражает скорее Пру.