Сравнительная социология

Развитию институционального подхода к проблемам рождаемости во многом способствовал сравнительный анализ четырех стран, на которые (по оценкам на середину 2012 г.) приходилось 43 % численности жителей Земли: Китая (1350 млн человек), Индии (1260 млн человек), Индонезии (241 млн человек) и Нигерии (170 млн человек).

Демографическую политику КНР часто называют «политикой одного ребенка», поскольку право на рождение второго ребенка в этой стране законодательно регламентировано и предоставляется только определенным категориям населения. Эта политика, наряду с рыночными реформами, способствовала быстрому снижению рождаемости – уменьшению СКР с 3,0 в 1976–1980 гг. до 1,5 в 2012 г. В то же время демографическая политика КНР привела и к ряду негативных последствий. В Китае опорой родителей в старости всегда считались сыновья, поэтому «политика одного ребенка привела» к выборочным абортам (в зависимости от пола плода). По сообщению агентства «Синьхуа», на 100 родившихся девочек в 2010 г. приходилось в среднем 118,6 рожденных мальчиков, тогда как биологически нормальным является нахождение этого показателя в интервале 102–107 [Guanqun, 2011]. Это, в свою очередь, порождает «дефицит невест» в современном Китае.

История индийской демографической политики разительно отличается от китайской. В Индии в 1975–1976 гг. была предпринята попытка прямого наступления на рождаемость путем массовой стерилизации мужчин. Эта политика вызвала протесты влиятельных политических и религиозных сил, считавших, что действия правительства идут вразрез с религиозными и культурными основами жизни страны. После этого демографическая политика Индии была преобразована в программу повышения благосостояния семьи, которая включает 10 целей, причем большинство из них носит медико-социальный характер. Достижение ряда целей, таких как обеспечение доступности контрацептивов и предотвращение браков девушек, не достигших 18 лет, должно способствовать снижению рождаемости. Рождаемость в Индии также снижается, но гораздо медленнее, чем в Китае, и более неравномерно: на юге страны, где женщины традиционно пользовались большими правами, чем на севере, СКР снизился до уровня 1,8–2,0; в наиболее многонаселенных и бедных штатах значение этого показателя составляет около 4, а в среднем по стране – около 2,5.

Сравнительный анализ результатов демографической политики Китая и Индии свидетельствует о том, что методы, оказывающиеся эффективными в одной стране, могут привести к противоположному результату в другой. В Китае, где государство опиралось на партийную «вертикаль власти», а решение социально-экономических проблем с помощью мобилизационных кампаний воспринималось населением как обычная практика, «политика одного ребенка» оказалась эффективной. В Индии, стране с совершенно иной политической культурой, мобилизационная кампания по снижению рождаемости провалилась.

Сравнение Индонезии и Нигерии свидетельствует о том, что демографическое развитие страны тесно вписано в ее общеполитический контекст. В Индонезии демографическая политика стала важным составным элементом нового курса, который проводил президент Сухарто, пришедший к власти после трагических событий 1965–1966 гг. – попытки государственного переворота, его подавления и последовавших за этим массовых репрессий, в результате которых были убиты сотни тысяч людей. Новая власть сумела подключить к программе снижения рождаемости региональную бюрократию, найти стимулы для активного участия в ней деревенских общин и убедить мусульманское духовенство не противодействовать мерам правительства [Barnwal, 2004]. В Нигерии череда военных переворотов, постоянные конфликты на религиозной и этнической почве не позволяют проводить демографическую политику. Если демографическая политика Индонезии, наряду с ее быстрым экономическим развитием, привела к снижению СКР до 2,3, то в Нигерии рождаемость снижается крайне медленно и СКР составляет 5,6.

Сравнительный анализ различий в демографическом развитии крупнейших развивающихся стран мира позволил выявить ряд ключевых факторов, влияющих на успехи и неудачи демографической политики. Во-первых, к ним относятся особенности сложившихся в стране институтов, прежде всего тех из них, которые определяют отношения между обществом и властью. Во-вторых, важную роль играет умение властей найти тот вариант действий, который способствует социально-экономическому развитию страны и при этом не вступает в непримиримый конфликт со сложившейся в ней системой институтов. Многое зависит от наличия или отсутствия у правительства возможности выстроить «вертикаль» демографической политики и задействовать в ней региональные власти и местные общины. В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов непредвиденные «зигзаги» политической и экономической жизни. Дж. Макниколл предложил для обобщения всех этих факторов лаконичную формулу – «историческое наследие, политика, обстоятельства» (“legacy, policy, circumstances”) [McNikoll, 2009].

Развитые страны. Сравнительный анализ институтов оказался весьма плодотворным и при исследовании причин, по которым уровни рождаемости в развитых странах заметно отличаются друг от друга. Долгое время считалось, что модернизация неизбежно влечет за собой снижение рождаемости. Однако сейчас это утверждение верно лишь для развивающихся стран. В настоящее время в развитых государствах зависимость между уровнем развития и рождаемостью носит более сложный характер.

Для стран, индекс развития человеческого потенциала (далее ИРЧП) которых превышает величину 0,9, имеет место прямая корреляционная зависимость между ИРЧП и уровнем рождаемости [Myrskyla et al., 2009]. При этом высокая величина среднедушевого дохода является необходимым, но не достаточным условием относительно высокой рождаемости. В развитых странах величина СКР, превышающая 1,85, наблюдается только в государствах с очень высоким (более 23 тыс. долл.) уровнем среднедушевого дохода; ни одной из европейских стран с более низкими уровнями дохода населения не удалось приблизиться к этому показателю (рис. 2.1). Однако высокий среднедушевой доход сам по себе не является гарантией более высокой рождаемости. В государствах Южной Европы, немецкоязычных странах, а также в Японии, Южной Корее, Гонконге и Сингапуре рождаемость, несмотря на высокие уровни среднедушевого дохода, очень низка.

Сравнительный анализ причин, обусловливающих данный феномен, осуществлялся демографами развитых стран в нескольких направлениях. Во-первых, изучались возможности совмещения материнской и профессиональной ролей женщин в разных странах. Во-вторых, анализировались межстрановые различия в отношении общества к внебрачным союзам и рождению детей вне брака. В-третьих, исследовался вопрос о том, в какой мере внебрачная рождаемость связана с новой «постматериалистической» системой ценностей, а в какой – вызвана тем, что женщинам из социально неблагополучных групп населения труднее найти надежных мужей и отцов для своих детей.

Рис. 2.1. Рождаемость в развитых странах и в России. Примечание: страны с СКР менее 1,45 и более 1,85. Источник: [Доклад …,2013; OECD Family …., www.oecd.org/social/family/database (http://www.oecd.org/social/family/database)…].

Анализ первого из названных направлений обнаружил общие черты между странами, рождаемость в которых является очень низкой: Испанией, Италией, Южной Кореей и Японией. Выяснилось, что во всех названных странах замужние женщины испытывают существенные трудности на рынке труда, а государственная семейная политика, содействующая сочетанию профессиональной и родительской ролей, выражена слабее, чем во Франции и Северной Европе. Ряд исследователей полагают, что низкая рождаемость в ФРГ связана с тем обстоятельством, что социальная политика в этой стране долгое время была ориентирована на модель семьи, в которой муж является «добытчиком», а жена – неработающей домохозяйкой и воспитательницей детей. Корреляционная зависимость между женской занятостью и рождаемостью в странах ОЭСР за последние десятилетия сменила свой знак. Если тридцать лет назад рождаемость была выше там, где занятость женщин являлась низкой, то теперь более высокой женской занятости соответствует и более высокая рождаемость.

Иными словами, неуверенность в перспективах на рынке труда приводит к тому, что женщины отказываются от деторождения.

Исследование второго направления показало, что рождаемость является наиболее низкой в тех развитых странах, где рождение детей во внебрачных сожительствах не распространено. К ним опять-таки относятся государства Южной Европы, Южная Корея и Япония. В этих странах женщины, как и в Северной и Западной Европе, не стремятся к раннему вступлению в брак. Однако в Северной и Западной Европе низкая брачная рождаемость компенсируется высокой рождаемостью вне брака, тогда как на юге европейского континента, а также в Южной Корее и Японии этого не происходит.

Анализ третьего направления в известной степени связан со спорами вокруг второго демографического перехода – изменений в демографическом поведении, начавшихся в 1970-е годы на севере и западе Европы. К числу таких изменений относятся: более раннее вступление в интимные отношения; распространение внебрачных союзов; повышение возраста рождения первого ребенка; рост доли рождений, происходящих вне зарегистрированного брака, в общем числе рождений. Теория второго демографического перехода, разработанная нидерландским демографом Д. Ван де Каа и бельгийским демографом Р. Лестагом, описывает ценностную основу этих изменений [Ван де Каа, 2002]. Опираясь на данные европейского сравнительного исследования ценностей, представители данной теории утверждали, что названные демографические изменения связаны с распространением «постматериалистических» и «нонконформистских» ценностей. К ним относятся личная автономия, свобода самовыражения, стремление к самореализации, потребность в признании и т. д. Теория второго демографического перехода предсказывает все большее распространение демографического поведения, характерного для жителей Северной и Западной Европы, за пределы этого региона [Lesthaeghe, 2010]. При аргументации этого вывода указывается, среди прочего, на тенденцию к росту внебрачной рождаемости во многих странах.

Критики данной точки зрения указывают на то, что рост внебрачной рождаемости происходит не во всех странах. В России, например, доля внебрачных рождений, достигнув своего максимума в 2005 г., начала затем снижаться (12,7 % – 1987 г., 30,0 % –2005 г., 23,0 % – 2013 г.). Кроме того, внебрачное рождение необязательно является свидетельством приверженности матери ребенка «постматериалистическим ценностям».

В пользу последнего вывода свидетельствует тесная обратная корреляция между долей внебрачных рождений и ожидаемой продолжительностью жизни, зафиксированная при сравнении 83 субъектов Российской Федерации [Клупт, 2010]. Это позволяет предположить, что немалая часть внебрачных рождений в России обусловлена не вторым демографическим переходом, а бедностью, алкоголизмом и плохими жилищными условиями, интегральным индикатором которых выступает низкая продолжительность жизни. К такому же выводу приводят и результаты, полученные на основе сравнения индивидуальных биографий [Perelli-Harris, Gerber, 2011], согласно которым в России более высокая внебрачная рождаемость типична для менее образованных женщин. Это обусловлено тем, что вероятность вступления в брак после внебрачного зачатия у них ниже, чем у женщин с более высоким уровнем образования. Таким образом, внебрачная рождаемость в России – «двуслойный» феномен. В более благополучном социальном слое внебрачную рождаемость действительно можно рассматривать как элемент второго демографического перехода. В менее благополучном слое внебрачная рождаемость является вынужденной и не связана с приверженностью «постматериалистическим» ценностям. Различия между рождаемостью в социально и экономически благополучных устойчивых внебрачных союзах и «вынужденно внебрачной» рождаемостью практически важны, так как их необходимо учитывать в социальной и демографической политике. В первом случае паре, образующей союз, не требуется поддержка государства, выходящая за рамки помощи обычной благополучной семье; во втором случае одинокая мать остро нуждается в дополнительной социальной помощи государства.

Сравнительный анализ миграций и положения иммигрантских меньшинств. Международные миграции служат мощным стимулом экономического развития и межкультурного обмена, но при определенных обстоятельствах могут оказаться и «яблоком раздора» между народами. В силу этого международные миграции являются одной из постоянных тем современного социологического и демографического дискурса. Сравнительный анализ играет в нем значительную роль и, среди прочего, способствует получению ответов на следующие вопросы:

1) что нового привносит в международные миграции быстрый экономический рост Китая и Индии – сердцевина того, что в западной литературе [Amsden, 2001; Zakaria, 2008] обозначают термином «подъем остальных» (the rise of the rest)?

2) как влияют массивные иммиграционные потоки из развивающихся стран на западные общества?

3) как проходит интеграция иммигрантских меньшинств в западные общества?

Сравнительный анализ миграций. В настоящее время разработано множество классификаций миграций. Для рассматриваемого вопроса важна одна из них – разделение международных миграций из развивающихся стран на два типа.

1. Старый тип миграций, основой которого являются миграции рабочей силы (как квалифицированной, так и неквалифицированной) из развивающихся стран в развитые.

2. Новый тип миграций, характерными чертами которого являются:

• превращение «утечки мозгов» из развивающихся стран в развитые в обоюдный обмен научными и технологическими знаниями;

• тесное переплетение миграций с внешнеэкономической деятельностью наиболее мощных развивающихся стран – прежде всего Китая и в несколько меньшей степени Индии.

Масштабы миграций старого типа по-прежнему очень велики и составляют основу крупнейших мировых миграционных потоков: из Мексики – в США, из Пакистана и Индии – в страны Персидского залива, из Узбекистана, Таджикистана и Киргизии – в Россию.

Новый тип миграций является следствием быстрого экономического роста Китая и Индии, сопровождающегося увеличением спроса на высококвалифицированную рабочую силу внутри этих стран. В результате «утечка мозгов» из Китая и Индии превращается в двустороннее движение знаний и их носителей между Западом и азиатскими гигантами. В 2011 г. численность китайских студентов, вернувшихся в Китай после обучения за границей, составила 186,2 тыс. человек, что на 40 % больше, чем в 2010 г., и впервые превысила численность студентов, отправившихся за рубеж [People’s Daily…, 2012]. Вместе с тем миграции за пределы КНР во все возрастающей степени становятся инструментом экономической экспансии – средством обеспечения трудовыми ресурсами зарубежных инвестиционных проектов Китая и китайских этнических экономик, растущих по всему миру.

Сравнительный анализ положения иммигрантских меньшинств. Влияние названных процессов на страны Запада многообразно. Изучая демографический аспект проблемы, британский демограф Д. Коулмен ввел термин «третий демографический переход» [Коулмен, 2007], обозначив им процесс, в результате которого резко возрастает этническая неоднородность населения стран Запада. Третий демографический переход ассиметричен: в населении стран Запада резко возрастает доля выходцев из незападных стран, однако повышения доли выходцев из западных стран в развивающихся странах не происходит.

Концепция третьего демографического перехода не затрагивает процессы интеграции иммигрантских меньшинств в западные общества. По своему положению эти меньшинства делятся на три группы. Первую группу составляют меньшинства, экономическое положение которых является достаточно прочным. По показателям среднедушевого дохода они не уступают населению принимающих стран, их положение на рынке труда вполне благополучно. В данную группу входят, в первую очередь, китайское и индийское меньшинства в США и Великобритании. Ко второй группе относятся меньшинства, которые при приемлемом уровне занятости имеют невысокие позиции в социальной стратификации занятий. Это, в первую очередь, латиноамериканское меньшинство в США. Третью группу образуют меньшинства, для которых характерны низкие доходы, высокая безработица, непропорционально малая представленность в социально «продвинутых» профессиональных группах. Примерами таких меньшинств являются пакистанцы и бангладешцы в Великобритании[23 - Причины столь разительных различий между индийским, пакистанским и бангладешским меньшинствами в Великобритании лежат глубоко в истории. В формировании индийского меньшинства велика роль представителей индийской политической и деловой элиты, получавшей образование в британских университетах еще в позапрошлом веке. Пакистанское и бангладешские меньшинства формировались беженцами.], вых одцы из стран тропической Африки – в Западной Европе, представители Северной Африки – во Франции.

Сравнительный анализ типов интеграции. Доля иммигрантских меньшинств в населении стран Запада быстро растет. В США, по прогнозам Бюро переписей, численность белых неиспаноговорящих американцев, по-прежнему превышающая численность каждого из меньшинств в отдельности, начиная с 2040–2050 гг. будет уступать их общему количеству [Ortman, Guarneri, 2009, p. 17]. В Великобритании, по прогнозу исследователей из Университета Лидса, доля белого населения британского происхождения снизится к 2051 г. до 67–78 % [Wohlan, 2010]. В США в 2012 г. среди иммигрантов первого поколения менеджерами или специалистами являлись 31 % занятых, тогда как среди американцев, родившихся в США – 41 %. Дети иммигрантов, рожденные в США, занимают уже значительно лучшие профессиональные позиции – значение названного показателя достигло для них 40 %, хотя и здесь тенденции неоднозначны: уровень безработицы составлял в 2012 г. для иммигрантов первого поколения – 8,6 %, второго – 9,6 %, а для населения в целом –8,3 % [Taylor, 2013, p. 89]. Во Франции лишь 8 % детей иммигрантов-алжирцев являются руководителями, а 34 % – служащими или работниками неквалифицированного труда. Для французов, родители которых не были иммигрантами, те же показатели составляют 15 и 23 % [Beauchemin, 2010, p. 66].