Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 2

Как следует из вышесказанного, в действующую армию в основном назначались сотрудники территориальных органов безопасности, не имевшие опыта контрразведывательной деятельности, которым новое ремесло приходилось осваивать в динамично меняющейся боевой обстановке.

Одним из тех, кто был хорошо знаком с контрразведывательной деятельностью, являлся начальник разведывательного отделения штаба Северо-Западного фронта полковник Н. С. Батюшин, служивший до войны в разведывательном отделении штаба Варшавского военного округа – на переднем крае борьбы с иностранными спецслужбами. Судя по характеристике окружного генерал-квартирмейстера генерал-майора П. И. Постовского, данной офицеру при аттестации в 1911 г., со своими непростыми обязанностями он справлялся успешно: «Всею душой отдается выполнению трудных обязанностей старшего адъютанта разведывательного отделения. Работает очень много, заставляя усердно работать и своих подчиненных. Всегда самостоятелен во взглядах, вполне способен к личной инициативе и принятию на себя ответственных решений. Вполне здоров. Вынослив. Будет отличным начальником штаба дивизии и командиром кавалерийского полка… Способен стать во главе ответственного отдела в одном из высших военных учреждений»[271 - Васильев И. И., Зданович А. А. Указ. соч. С. 9.]. Однако война внесла коррективы в служебную карьеру полковника: в октябре 1914 г. он возглавил разведотделение фронта, с августа 1915-го по февраль 1916 г. исполнял обязанности генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта. Затем был назначен генералом для поручений при главнокомандующем армиями Северного фронта, повышен в воинском звании.

«Произведенный в генералы Батюшин оказался хорошим помощником, и вместе с ним мы подобрали для контрразведывательного отделения штаба фронта толковых офицеров, а также опытных судебных работников из учреждений, ликвидируемых в Западном крае в связи с продвижением неприятеля в глубь империи», – писал в своих воспоминаниях начальник штаба Северо-Западного фронта М. Д. Бонч-Бруевич[272 - Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! М.: Воениздат, 1958. URL: http:// militera.lib.ru/memo/russian/bonch-bruevich_md/05.html (дата обращения: 06.03. 2016)].

Иначе оценивал Н. С. Батюшина генерал-лейтенант П. Г. Курлов, являвшийся в начале войны помощником главного начальника Двинского военного округа: «Его деятельность являлась формой белого террора, так как им подвергались аресту самые разнообразные личности, до директоров банка включительно. Получить сведения об основаниях задержания было затруднительно даже самому министру внутренних дел, что проявилось в деле банкиров Рубинштейна, Добраго и др., которые просидели в тюрьме без всяких оснований пять месяцев. Генерал Батюшин считал возможным вмешиваться и в рабочий вопрос, посылая своих подчиненных для собеседований по общим вопросам с заводскими рабочими, так что труды органов министерства внутренних дел совершенно парализовались, а последствием таких собеседований являлись забастовки»[273 - Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М.: Современник, 1992. URL: http://militera.lib.ru/memo/russian/kurlov_pg/04.html (дата обращения: 30.06.2016).]. П. Г. Курлову вторили авторы газетных публикаций, отрабатывавшие гонорары, полученные от банкиров. А вот известный публицист В. Л. Бурцев, в отличие от многих своих коллег, писал: «Власть в России была в руках кучки проходимцев. Прикрываемые Царским Селом, они хозяйничали в России, как в завоеванном крае, отданном им на поток и разграбление. Мародерство, предательство, немецкое шпионство, вот что безраздельно процветало в России… Была только одна комиссия, которая изобличала – хотя и не в тех размерах, как это было желательно, – царивших мародеров и предателей. Это была так называемая комиссия генерала Батюшина»[274 - Цит. по: Зданович А. А. Свои и чужие – интриги разведки. ОЛМА-ПРЕСС, ЗАО «Масс Информ Медиа», 2002. С. 54–55.].

Насколько Н. С. Батюшин был компетентен в вопросах контрразведки, мы можем судить лишь по его книге «Тайная военная разведка и борьба с ней», в которой он посвятил контрразведке целую главу. Поскольку в годы Гражданской войны генерал воевал на стороне белых, а затем оказался в эмиграции, то его имя на протяжении всего советского периода нашей истории в научных работах упоминалось крайне редко, деятельность на посту руководителя разведки не исследовалась. Интерес к судьбе «опытнейшего и надежного контрразведчика» и его книге проявили в начале 2000-х гг. историки И. И. Васильев и А. А. Зданович, переиздав ее со своим предисловием, в котором о фронтовых буднях генерала написали крайне скупо. Таким образом, военный период биографии Н. С. Батюшина еще ждет своего беспристрастного исследователя.

Мы же вернемся к жандармам. Как следует из письма министра внутренних дел военному министру от 3 сентября 1914 г., к тому времени из частей и управлений Отдельного корпуса жандармов в действующую армию было направлено 88 офицеров[275 - ГАРФ. Ф. 110. Оп. 2. Д. 18652. Л. 295 об.].

Эта цифра не стала предельной. Жандармы и в дальнейшем продолжали прибывать в действующую армию. И не только в жандармские управления и части, находившиеся на ТВД, но и в армейские штабы. Следует принять во внимание, что 6 июня 1915 г. было утверждено «Наставление по контрразведке в военное время», которое не только узаконило существовавшие внештатные КРО на ТВД, но и явилось правовой основой для формирования новых контрразведывательных отделений, нуждавшихся в профессионально подготовленных офицерских кадрах, которых на фронте не хватало.

Количество жандармов в действующей армии увеличивалось пропорционально расширению прифронтовой полосы, и к середине лета 1915 г. некомплект в Отдельном корпусе жандармов составлял 72 человека. Такая незначительная убыль, по мнению историка К. С. Романова, «не могла привести к серьезным сбоям в работе местных структур ОКЖ»[276 - Романов К. С. Департамент полиции МВД России накануне и в годы Первой мировой войны (1913–1917 гг.): дис… канд. ист. наук. СПб, 2002. С. 157.].

Согласно сведений о штатном и списочном составе чинов штаба корпуса и 40 жандармских управлений, находившихся вне театра военных действий, в каждом управлении имелся незначительный некомплект офицеров и чиновников – в основном по одному человеку, а в Иркутском ГЖУ со штатной численностью 10 человек, некомплект составлял 3 человека[277 - ГАРФ. Ф. 110. Оп. 5. Д. 1221. Л. 1.].

В отличие от тыловых жандармских управлений в Варшавском охранном отделении по состоянию на февраль 1915 г. кадровая ситуация была еще хуже: из офицеров в нем оставался только начальник, вследствие чего отделение оказалось не в состоянии выполнить все требования, которые предъявлял к нему варшавский генерал-губернатор, поэтому его пришлось формировать заново[278 - Там же. Оп. 4. Д. 4320. Л. 13 об.]. Но в обновленном составе варшавская «охранка» просуществовала недолго.

Острым оставался кадровый вопрос и в Бессарабском ГЖУ. На службе в управлении состояло 6 офицеров, 5 вахмистров и 42 унтер-офицера, было прикомандировано еще 5 офицеров и 46 унтер-офицеров. Однако эти чины были распределены по многим участкам. У каждого из них в подчинении была группа унтер-офицеров. Постоянный и прикомандированный личный состав управления нес службу на постоянных и временных пограничных пунктах в Измаиле, Рени, Скулянах, Липканах, Килии[279 - Каширин В. Тайная война на Пруте. URL: http://www.rg.ru/2015/03/18/ rodina-prut.html (дата обращения: 04.09.2016).].

Несмотря на трудности с кадрами в ОКЖ, армейское командование добивалось назначения квалифицированных жандармов в действующую армию. Помощник начальника Тифлисского ГЖУ ротмистр А.Р. фон Морр по ходатайству начальника штаба 5-й армии 5 мая 1916 г. был назначен и. д. штаб-офицера для поручений разведывательного отделения. Он сменил на этой должности ротмистра Н. В. Щербачева, который, по оценке начальника штаба 5-й армии генерал-лейтенанта Е. К. Миллера, хотя и являлся «вполне хорошим и исполнительным офицером, но, как показал продолжительный (с 15 апреля 1915 г.) опыт, к самостоятельному ведению войсковой контрразведки не подготовлен»[280 - ГАРФ. Ф. 110. Оп. 2. Д. 18656. Л. 162, 270.].

Руководство ОКЖ по вполне понятным причинам не всегда отправляло на фронт самых опытных и квалифицированных специалистов. Оказавшись в боевой обстановке, такие офицеры не в полной мере справлялись с обязанностями начальников КРО, о чем, в частности, начальник Люблинского ГЖУ докладывал 25 мая 1916 г. товарищу министра внутренних дел. Однако причину недостаточной подготовки личного состава КРО к розыскной деятельности он видел в том, что руководители отделений назначались по усмотрению военных властей[281 - Там же. Ф. 102. Оп. 316. 1915. Д. 356. Т. 1. Л. 328–329.].

В письме помощнику по гражданской части наместника Его Императорского Величества на Кавказе князю В. Н. Орлову от 4 мая 1916 г. министр внутренних дел Б. В. Штюрмер сообщал, что с начала военных действий в ряды армии перешли 63 офицера и 17 унтер-офицеров ОКЖ. Усиленную убыль офицеров и чинов корпуса, с его точки зрения, вызывали тяжелые условия службы. Вследствие перевода в действующую армию в территориальных структурах корпуса некомплект составлял 94 офицера и 867 нижних чинов[282 - Там же. Ф. 102. Оп. 316. 1916. Д. 200. Л. 203.]. Доходило дело до того, что некоторые жандармские управления оставались без начальников. Например, в начале января 1916 г. оставались вакантными должности начальников Бакинского, Холмского, Орловского и Вятского ГЖУ[283 - Там же. Ф. 102. Оп. 316. 1916. Д. 200. Л. 7.].

Стремление некоторых офицеров попасть в действующую армию нельзя объяснить карьерными устремлениями, ведь начальники КРО и их помощники являлись прикомандированными к военному министерству и состояли в штате ОКЖ на должностях не выше помощников руководителей ГЖУ (подполковник, ротмистр). Данное обстоятельство мешало армейскому командованию повышать офицеров-контрразведчиков в должности и награждать за отличия в боях или успехи в служебной деятельности. Требовалась длительная процедура согласования со штабом ОКЖ. Только в конце июня 1915 г. состоялось совместное решение командира ОКЖ и начальника штаба Верховного главнокомандующего о распространении на вышеуказанную категорию лиц некоторых привилегий строевых и штабных офицеров. Звание «полковник» являлось для них предельным и присваивалось начальникам КРО ГУГШ и Ставки; руководители контрразведывательных органов в штабах фронтов, армий и военных округов на ТВД могли дослужиться лишь до подполковника. Так, на начало 1916 г. из 23 начальников КРО в действующей армии звание подполковника имели 8 человек, ротмистра – 10, капитана – 4, есаула – 1[284 - Зданович А. А. Контрразведка царской России в Первой мировой войне: организационные и правовые проблемы функционирования // Великая война. Сто лет. М.; СПб, 2014. С. 45.].

Следует отметить, что кадровая проблема в ОКЖ возникла не только из-за перевода жандармов в действующую армию, но и из-за расширения сфер деятельности корпуса в тылу, увеличивших нагрузку на личный состав, что привело к его нехватке[285 - Романов К. С. Указ. соч. С. 157.].

Командование ОКЖ разными способами пыталось заполнить образовавшиеся вакантные должности. Положительно повлияло на решение кадровой проблемы «Великое отступление» русской армии в 1915 г., в результате которого империя потеряла большую часть Галиции и Польши. Находившиеся там жандармские и охранные органы были передислоцированы в Центральную Россию, часть офицерского состава получила назначения в действующую армию[286 - ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1916. Д. 200. Л. 3–5.].

Руководство ОКЖ попыталось решить кадровую проблему среди офицерского состава путем введения «Временного положения об офицерских жандармских курсах, учреждаемых при штабе Корпуса жандармов на время войны». В основу были положены следующие принципы: курсы вводились только на время войны; наибольшее внимание при жандармской подготовке уделялось интересам армии; подготовка офицерского состава была ориентирована на решение конкретных практических задач, а не освоение общего теоретического курса; подготовка производилась не долее, чем в течение восьми недель, и охватывала только основы жандармской службы[287 - Хутарев-Гарнишевский В. В. Отдельный корпус жандармов и Департамент полиции МВД: органы политического сыска накануне и в годы Первой мировой войны, 1913–1917 гг.: дисс… канд. истор. наук. М., 2012. С. 19–20.].

Однако, несмотря на предпринимаемые меры, ОКЖ продолжал испытывать недостаток в квалифицированных кадрах. Следует принять во внимание, что подготовка новых кадров как качественно, так и количественно была значительно сокращена. Вместо шестимесячных курсов были введены ускоренные двухмесячные, которые к тому же проводились значительно реже, чем в предвоенный период. Таким образом, как справедливо отмечает К. С. Романов, «уменьшение профессионального уровня жандармских офицеров, составлявших кадровую основу системы политического сыска, было действительно налицо»[288 - Романов К. С. Указ. соч. С. 199.].

По данным заведующего особым отделом Департамента полиции, к концу 1916 г. в действующую армию откомандировано более 100 розыскных офицеров для службы в контрразведке[289 - ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1916. Д. 200 прод. Л. 181.].

К январю 1917 г. в 43 тыловых ГЖУ из 218 полагавшихся по штату офицеров в списках числилось лишь 165 человек. Нехватка составляла около 24 %[290 - Хутарев-Гарнишевский В. В. Указ. соч. С. 19.].

Систему подбора и подготовки кадров спецслужб царского режима разрушила Февральская революция. После разгона Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов, 11 марта 1917 г. военный и морской министр А. И. Гучков подписал телеграмму об увольнении из органов по борьбе со шпионажем всех жандармских офицеров и лиц, ранее работавших в охранных отделениях и общей полиции. «Нужна контрразведка. Генеральный штаб это дело наладит. Граждане и воины, не спутайте этих верных людей с агентами сыска былого режима. Новой власти сыска не нужно», – писал он в революционном запале[291 - РГВИА. Ф. 2000. Оп. 13. Д. 1. Л. 101.].

Однако ярлыки «жандарм» и «охранник» навешивались на всех без исключения сотрудников спецслужб, поэтому не только жандармы, но и некоторые контрразведчики, не дожидаясь в отношении себя репрессивных мер, посчитали благоразумным скрыться, используя, по возможности, фиктивные документы. Такие меры предосторожности в революционные дни были отнюдь не лишними. «Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью в февральские дни по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию… – писал К. И. Глобачев. – Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части: некоторых распинали у стен, некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых изрубали шашками. Были случаи, что арестованных чинов полиции и жандармов не доводили до мест заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем сваливали трупы в проруби. Кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, тех беспощадно убивали»[292 - Глобачев К. И. Правда о русской революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения. М.: РОССПЭН, 2009. URL: http://lib.rus.ec/b/322389/read (04.08.2015).].

Не являлись застрахованными от репрессий новой демократической власти и высококвалифицированные руководители из числа бывших жандармов. Например, несмотря на заслуги в борьбе с немецким шпионажем, ходатайство военных и лояльность, был отстранен от должности с зачислением в резерв чинов Петроградского военного округа начальник ЦВРБ ГУГШ полковник В. Г. Туркестанов[293 - Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 66–67.]. Контрразведчик был лишен пенсии и каких-либо средств к существованию. «Начинать в настоящее время какую бы то ни было службу, обеспечивающую материально на склоне лет меня и мою семью, я по годам (в феврале 1917 г. ему было 45 лет. – Авт.) и по здоровью уже не в силах, – писал он второму обер-квартирмейстеру ГУГШ, – личных средств я никаких не имею и не могу я допустить мысли, чтобы Главное управление Генерального штаба не нашло средств для справедливого разрешения вопроса по отношению к дальнейшему моему существованию». Нищенской пенсии офицер смог добиться лишь через несколько месяцев[294 - Хутарев-Гарнишевский В. В. Указ. соч. С. 350.].

Несколько больше повезло экс-начальнику штаба ОКЖ генерал-майору В. П. Никольскому. После отстранения от должности состоял в резерве чинов Петроградского военного округа по декабрь 1917 г. Большевики его отправили в отставку, как ни покажется странным, с мундиром и пенсией[295 - Там же.].

Поскольку чины упраздненного ОКЖ составляли около 90 % от общего числа руководителей КРО и их помощников[296 - РГВИА. Ф. 2000. Оп.13. Д. 1. Л. 97.], то такое решение весьма негативно отразилось на кадровом потенциале и, соответственно, деятельности контрразведки.

Аналогичная ситуация сложилась и с младшими агентами КРО, обязанностью которых являлось ведение наружного наблюдения. Они также подлежали увольнению из-за предыдущей службы в Департаменте полиции МВД и его местных органах. Из контрразведки были изгнаны секретные агенты, многих из которых потом репрессировали или расстреляли[297 - Перегудова З. И. Политический сыск в России (1880–1917 гг.). М.: РОССПЭН, 2000. С. 216–238.].

Кадровая чистка шла не только в центре, но и на периферии. Анализируя ситуацию с разгоном кадров царского режима, следует согласиться с исследователем А. Г. Егизаровым в том, что «разоблачительство» обернулось трагедией для «всей системы отечественной контрразведки»[298 - Егизаров А. Г. Организационно-правовые основы деятельности органов военной контрразведки Российской империи и ее особенности на Кубани: дисс… канд. юрид. наук. Краснодар, 2010. С. 120.].

Новые власти стремились побыстрее избавиться от жандармов, заменив их генштабистами и юристами. В разрабатываемых временных положениях о контрразведывательной службе (во внутреннем районе и на ТВД) предусматривалось назначение на должности руководителей контрразведывательных органов и их помощников офицеров Генерального штаба и лиц, имеющих юридическое образование, после прохождения ими «по возможности» специальных курсов по контрразведывательной службе.

В период социальных потрясений чины контрразведки и политической полиции оказались наиболее гонимой категорией офицерского корпуса распавшейся империи. После окончания Первой мировой войны часть из них перешла на службу к большевикам в качестве консультантов, вторая часть участвовала в Белом движении, третья скрылась, не приняв участия в борьбе, а четвертая подверглась репрессиям со стороны советской власти.

В 1914–1916 гг. войны основная нагрузка по обеспечению безопасности фронта и тыла легла на офицеров Отдельного корпуса жандармов, которые в большинстве своем не имели навыков контрразведывательной деятельности. Необходимые умения и навыки они приобретали в ходе боевых действий, в активной борьбе с агентурой австро-венгерской и германской разведок на ТВД. Однако по профессиональному кадровому костяку спецслужб нанесла удар Февральская революция – новые власти изгнали из органов контрразведки офицеров Отдельного корпуса жандармов, тем самым лишив ее самых квалифицированных руководителей. Восполнить понесенные потери за несколько послереволюционных месяцев контрразведка уже не смогла. Советская власть, за небольшим исключением, не нуждалась в прежних кадрах.

Наказание за шпионаж: одних – в Сибирь, других – на эшафот

Законодательство Российской империи предусматривало суровое наказание за шпионаж. Согласно высочайшие утвержденному 5 июля 1912 г. «Закону об изменении и дополнении действующих узаконений о государственной измене путем шпионства», пойманные и уличенные шпионы в военное время подлежали наказанию вплоть до смертной казни.

С началом Первой мировой войны русскими спецслужбами на театре военных действий было задержано много лиц, заподозренных в шпионаже и государственной измене. Например, в сводке контрразведывательного отделения штаба 2-й армии за сентябрь 1914 г. сохранились сведения о 98 человеках, подозреваемых в шпионаже, за октябрь – уже о 135, за ноябрь – о 68, и за декабрь – о 35[299 - РГВИА. Ф.2110. Оп.6. Д. 48. Л. 50–90; 92–205; 207–235]. Таким образом, за 4 месяца войны КРО только одной армии было арестовано 336 человек.

По существовавшей в то время практике контрразведывательные органы занимались лишь поиском шпионов, а следственные мероприятия, наряду с розыском, осуществлялись силами жандармских управлений по месту задержания подозреваемых лиц. Таким образом, «шпионские дела» из контрразведки передавались в жандармские управления, где их, по свидетельству документальных источников, скапливались сотни. Например, в начале декабря 1914 г. лишь Варшавским губернским жандармским управлением в государственной измене обвинялось 289 австрийских, германских и русских подданных, а в конце месяца – уже 542; Варшавским охранным отделением с 16 июля по 15 декабря было задержано 455 заподозренных в военном шпионаже лиц[300 - ГАРФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1152. Л. 1–94, 424, 427–435.].

Исследователь В. В. Хутарев-Гарнишевский подсчитал: с июля 1914 г. по июль 1915 г. Варшавским ГЖУ велось дознание против 3200 человек, подозреваемых в шпионаже и пособничестве противнику[301 - Хутарев-Гарнишевский В. В. Указ. соч. С. 250.].

Если собрать сведения по всем жандармским управлениям на ТВД с начала войны до марта 1917 г., то число подозреваемых в шпионаже, надо полагать, возрастет в несколько раз.

Среди сотен арестованных по подозрению лиц жандармам предстояло установить виновных, передать их дела в суд, а невиновных освободить. Однако квалифицированно провести дознание в условиях военного времени оказалось делом трудным. Как поступить в такой ситуации? Выход был найден простой. «…Если расследованием не было выяснено решительно никаких доказательств виновности привлеченного лица в государственной измене, – гласил приказ главкома Северо-Западного фронта генерала Н. В. Рузского № 58 от 7 сентября 1914 г., – то таковое подлежит высылке во внутренние губернии, согласно распоряжения министра внутренних дел»[302 - ГАРФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1153. Л. 78.]. 25 июля 1914 г. глава МВД телеграммой № 402, в частности, предписывал высылать в глубь России лиц, арестованных «лишь по подозрению в шпионстве, но без определенных улик»[303 - Там же. Ф. 110. Оп. 4. Д. 3626. Л. 9.]. По ходу лишь упомянем другую категорию высылаемых – так называемых неблагонадежных лиц, определяемых властями по национальному признаку, – в основном немцев и евреев.