Социологическая школа права в контексте современной юриспруденции

Одно из прозрений Л. И. Спиридонова состояло в экспликации принципиально важной роли культуры (правовой культуры) в образовании новых норм права и их реализации (воспроизводстве). Именно культура, по его мнению, образует механизм селекции новых норм права, на мой взгляд, включающий выработку правовой инновации и ее легитимации, хабитуализации (можно сказать, пользуясь языком П. Бурде). Одновременно правовая культура, ее своеобразие в данном социуме, объясняет, как именно в этом обществе (в этой правовой системе) воспроизводятся нормы права и насколько они эффективны.

Очевидно, что внешние факторы, такие как экономика, политика, демографические процессы и т. д. не влияют на правовую реальность прямо и непосредственно. Они преломляются (интериоризируются) через правовую культуру, которая выступает фактором инноватики и селекции правовых форм, опосредующих социальные явления и процессы. Например, рыночная экономика или демократическая политическая система могут быть по-разному сформулированы в гражданском и конституционном законодательстве. Именно правовая культура в лице правящей элиты, референтной группы и широких слоев населения и формирует, отбирает (селектирует) и легитимирует ту или иную форму права, соответствующую в той или иной степени общественным потребностям.

Однако как именно культура сосуществует с социальностью, какой смысл вкладывается в понятие «социокультура» (или «социокультурность») – остается сложной проблемой. Американский социолог и культуролог Дж. Александер, автор концепции «Культурсоциология», утверждает, что культура – это «не вещь, не объект, который следует изучать как зависимую переменную, но нить, которая проходит сквозь любую мыслимую социальную форму и которую можно из этой формы вытянуть». Поэтому Культурсоциология ставит «во главу угла интерпретацию коллективных смыслов… моральные структуры и тонкие эмоциональные связи, посредством которых отдельные лица и группы испытывают воздействие этих смыслов»[16 - Александер Дж. Смыслы социальной жизни: Культурсоциология/ пер. с англ. Г. К. Ольховикова, под ред. Д. Ю. Куракина. М., 2013. С. 51, 46.]. Социокультурный анализ, с моей точки зрения, акцентирует внимание на «продуцирующей», селективной и легитимационной (включающей идентификационную и интернализирующую) функции правовой культуры в процессе воспроизводства социума. Правовая культура – это источник права (о чем неоднократно заявлял Л. И. Спиридонов), в социологическом смысле этого слова. Будучи знаковым опосредованием всех социальных (и индивидуальных) действий, явлений и процессов, правовая культура участвует в конструировании системы права (в создании правовых инноваций), в их селекции, фиксации в адекватной юридической форме, в убеждении населения принять эти правовые инновации. Таковы, как представляется, основные проблемы культуральной социологии права.

Отсюда же вытекает проблема экспликации общественных потребностей в правовых формах. В 1972 г. П. Бурдье выступил с про-вокативным, эпатирующим докладом «Общественное мнение не существует»[17 - См.: Бурдье П. Общественное мнение не существует // Социология политики. М., 1993. С. 161–177.]. «Общественное мнение не существует, по крайней мере в том виде, в каком его представляют все, кто заинтересован в утверждении его существования… есть, с одной стороны, мнения сформированные, мобилизованные и группы давления, мобилизованные вокруг системы в явном виде сформулированных интересов', и с другой стороны, – предрасположенности, которые по определению не есть мнение, если под этим понимать… то, что может быть сформулировано в виде высказывания с некой претензией на связность»[18 - Там же. С. 177.].

Еще одна проблема – это отчуждение населения от законодательства, превращающегося в полном соответствии с «предсказаниями» постструктуралистов в симулякр – знак, существующий без означаемого и даже референта, но порождающего социальные (и юридические) последствия[19 - См.: Baudrillard J. Simulacres et simulation. P., 1981.]. Изучение механизмов легитимации права (точнее – его форм внешнего проявления) – одна из насущных задач диалектической социологии права.

Остается неразрешенной и проблема экспликации эффективности права. Рассчитать отдаленные последствия воздействия той или иной формы права на общественные отношения теоретически и практически невозможно, так как на конечный результат – правопорядок, – влияют все социальные и даже техногенные и природные факторы, обладающие «побочными последствиями». Перефразируя Ф. Хайека, попытки такого расчета – это «пагубная самонадеянность»[20 - Об этом, в частности, пишут такие исследователи «общества риска» «позднего модерна», как У. Бек, Э. Гидденс, 3. Бауман и др. См.: Beck U. Risikogesellschaft. Auf dem Weg in eine andere Moderne. Frankfurt am Main, 1990; Giddens A. The Consequences of Modernity. Cambridge, 1990; Bauman Z. Liquid Modernity. Cambridge, 2000.]. В связи с этим требует пересмотра оценка роли права как «социальной инженерии» в современном обществе.

Перечисленные проблемы – далеко не полный перечень того, что должно стать повесткой дня для современной юридической науки. Диалектическая социология – это то методологическое направление, которое в состоянии ответить на вызовы постсовременности. В связи с этим уместно заявить, что одним из наиболее перспективных вариантов развития диалектической социологии права является программа социокультурной антропологии права, развиваемой автором в сотрудничестве с И. Б. Ломакиной, В. И. Павловым, Л. А. Харитоновым, А. Э. Черноковым и другими коллегами. О важности роли «человеческого измерения права» и правовой культуры – или о культуральном подходе к праву, – пишут А. В. Поляков, Н. В. Разуваев, Н. Ф. Ковкель, Л. И. Глухарева, А. А. Дорская, Е. М. Крупеня, Д. А. Пашенцев, Е. Н. Тонков и другие. Этой теме были посвящены XVIII Спиридоновские чтения, результаты которых нашли отражение в коллективной монографии «Культуральные исследования права»[21 - Культуральные исследования права: монография/ под общ. ред. И. Л. Честнова, Е. Н. Тонкова. СПб., 2018.].

Другой проблемой, над которой, уверен, будут продолжать работать сторонники постклассической диалектической социологии права, является механизм снятия бинарных оппозиций. «Бинарный архетип» – имманентная характеристика культуры («культурная константа», если перефразировать Ю. С. Степанова). Уже в мифах (или даже в «прамифах») прослеживается бинарность или раздвоение нарратива на противоположные полюсы[22 - Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты/ пер. с нем. М. Кузнецова. М.; СПб., 1997. С. 29.]. В Античности разделение сущности и видимости, а в Новое время оппозиция субъекта и объекта[23 - Бурдье П. Экономическая антропология: курс лекций в Коллеж де Франс (1992–1993)/ под ред. П. Шапманя, Ж. Дюваля при участии Ф. Пупо, М.-К. Ривьер; послесл. Р. Буайе; пер. с фр. Д. Кралечкина. М., 2019. С. 313.] определяют содержание всей философии. Постклассическая философия предлагает способы преодолеть эти фундаментальные бинарности: «избежать вредность оппозиций индивидуализма и коллективизма (индивидуальное действие против коллективного, теорию рационального выбора против теории рационального действия), оппозиции механицизма и финализма (чем именно определяются человеческие поступки – причинами или доводами), оппозиции, очень модной в американских дискуссиях и у социологов, и у экономистов, микро и макро, то есть исследования, сводящегося к элементарным единицам, к индивиду, и исследования, сводящегося к агрегированным ансамблям индивидов»[24 - Там же. С. 301. Этот перечень можно дополнить материальным/идеальным, познанием/ практикой, должным/сущим и др. Об этом см.: Честнов И. Л. Право как диалог. К формированию новой онтологии права. СПб., 2002.]. Эти оппозиции П. Бурдье объявляет «фиктивными» и полагает, что «понятие габитуса позволяет обойтись без них»[25 - Там же.].

С проблемой «бинарности» социального мира (и «мира права») связана еще одна фундаментальная для социальных наук тема – редукция социальных явлений и процессов к обществу как некой целостности или социальности как таковой. В классической социологии и во всех общественных науках такая редукция была само собой разумеющимся методологическим приемом – свести описываемое и объясняемое к более широкому и одновременно очевидному понятию. Так, не проблематизируемыми в юриспруденции считаются утверждения: право – это социальное явление, норма права – разновидность социальных норм, правоотношение – это общественное отношение, урегулированное нормами права и т. д. Однако сегодня эти самоочевидные понятия стали наиболее проблемными, сущностно оспоримыми[26 - «Сущностная оспоримость» связана не только с тем, что такие понятия, как власть, право, народ и др. релятивны к ценностям, разделяемым в данном сообществе, на чем акцентировал внимание А. Макинтайр вслед за У. Гэлли (который ввел в научный оборот это понятие), но и их принципиальной сложностью, неопределенностью и потенциальной множественностью их внешних проявлений. При этом следует заметить, что речь идет не только об ограниченности человеческих возможностей их полного и всестороннего описания и объяснения, но и напрямую с этим связанной онтологической (или даже онтической) их сложностью (контингентностью) и неопределенностью.].

Дело в том, что общество – это абстракция, понятие не имеющее один-единственный референт. Более того, это понятие реифицируемое, гипостазируемое не только в обыденном сознании, но и зачастую в научном[27 - Гудков Л. Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М., 1994. С. 260.]. Аналогично все понятия, репрезентирующие социальные (коллективные) образования, характеризуются натуралистической и одновременно антропоморфной метафоризацией, которая отождествляет их с индивидуальной акторностью, приписывает им человеческие признаки и свойства самостоятельно действующей сущности. Происходит своего рода фетишизация такого рода «сущностей». Расколдовывание этой фетишизации предполагает анализ конкретных взаимодействий и механизма их опредмечивания в подобного рода концептах-мифологемах (или идеологемах, в зависимости от уровня восприятия) с приписыванием магического эффекта. Полагаю, что наиболее перспективным механизмом экспликации (или «расколдовывания») такого перехода от социальных интеракций к концептам-метафорам и от них к натурализированным «сущностям» является постклассическая диалогическая методология. Она предполагает анализ диалога действия и структуры – основного противоречия или антиномии социальности[28 - О диалогичности социальности как взаимообусловленности и взаимодополнения материального (действия) и ментального (психического), цели и результата, действия и контекста (структуры) и других бинарных оппозиций – см.: Честнов И. Л. История и методология юридической науки. М., 2018. С. 199–209.].

«Такие понятия, как “государство”, “сообщество” (Genossen-schaft), “феодализм” и т. и., в социологическом понимании означают, если выразить это в общей форме, – категории определенных видов совместной деятельности людей, и задача социологии заключается в том, чтобы свести их к “понятному” поведению, а такое сведение всегда означает только одно – сведение к поведению участвующих в этой деятельности отдельных людей», – утверждал М. Вебер[29 - Вебер М. Избранные произведения/ пер. с нем.; сост., общ. ред. и послесл. Ю. И. Давыдова; предисл. И. И. Гайденко. М., 1990. С. 507.]. Об этом же, в принципе, пишут Д. Норт, Д. Уоллис и Б. Вайнгаст применительно к понятию общество: «Мы понимаем, что общества не являются акторами. Действия совершают не общества, а индивиды. Тем не менее там, где это не будет вводить в заблуждение, мы иногда будем использовать язык метонимии и овеществления, используя термин общество как удобное сокращение более громоздкой конструкции: совокупность индивидов, коллективно принимающих ряд индивидуальных решений, производя таким образом общие и разделяемые представления и убеждения относительно выборов, последствий и результатов»[30 - Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества/ пер. с англ. Д. Узланера, М. Маркова, Д. Раскова, А. Расковой. М., 2011. С. 56.].

При этом следует иметь в виду, что действия совершают люди в контексте социальных структур, ограничивающих и обусловливающих активность индивидов. Структура, в свою очередь, существует только если воспроизводится практиками (поведенческими и ментальными, психическими) людей. В то же время социальная структура – это не «вещь» или «предмет», а социальное представление, которое многократно повторяется в действиях относительно широких слоев населения. Бытие структуры реифицируется (овеществляется или объективируется) в знаковой форме как некая данность, не подвергаемая сомнению (по крайней мере, в том, что она «объективно» существует) и принуждает (символически) к совершению определенных действий. Одновременно структура продуктивна: она создает возможности автономии и свободы человека[31 - «Структура представляет собой дифференциал ограничений и возможностей, который переключается актором». – Джессоп Б. Государство: прошлое, настоящее и будущее/ пер. с англ. С. Моисеева; под науч. ред. Д. Карасеаа. М., 2019. С. 122.]. Структура, таким образом, и ограничивает и обеспечивает свободу: она как абстрактные безличные правила, утверждал Ф. Хайек, «защищает индивида от произвола и насилия со стороны других… Нашей свободе мы обязаны ограничениям свободы»[32 - Хайек Ф. Право, законодательство и свобода. М., 2006. С. 485.].

Структура в социальном мире представлена, прежде всего, социальными институтами. При этом «институты включают формальные правила, писаные законы, формальные социальные соглашения, неформальные нормы поведения, а также разделяемые убеждения о мире и средства принуждения к исполнению этих правил и норм. Наиболее распространенное представление об институтах заключается в том, чтобы рассматривать их как ограничения поведения индивидов как индивидов, например: если существует ограничение скорости до 60 миль в час, как быстро я должен ехать? Однако институты также структурируют способ формирования у индивидов убеждений и мнений о поведении других людей…»[33 - Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Указ. соч. С. 59.].

Вышеизложенное, как представляется, наглядно свидетельствует о перспективности развития оригинальных идей диалектической социологии права Л. И. Спиридонова в контексте постклассической диалогической социокультурной антропологии права.

Глава 2

Метод междисциплинарного синтеза в социологии права Л. И. Спиридонова[34 - Глава выполнена в рамках гранта РФФИ категория А (фундаментальные исследования) «Государственно-правовые системы современного мира» № 20-011-00794 А.]

Оценивая кого бы то ни было, мы определяем, что именно совершил в своей жизни человек находящийся в поле нашего зрения, в чем значение его дел, слов и поступков для нас сегодняшних и тех, кто будет следовать за нами. В научном мире такого рода последовательность называется школой. Профессор Лев Иванович Спиридонов прожил яркую достойную жизнь, в которой состоялся и как человек, и как гражданин, и как ученый. Причем во всех названных ипостасях «с большой буквы». Школа, созданная Л. И. Спиридоновым, знаменует собой связь поколений ученых, сохраняющих в своих сердцах благодарную память о том, кто когда-то открыл им дорогу в непростой, но очень интересный и притягательный мир юридической науки.

В рамках заявленной темы разговор пойдет о методологии научного познания, предложенной и апробированной Л. И. Спиридоновым. «Наиболее важным аспектом творчества Л. И. Спиридонова является принятая им методология. Именно метод определяет ту или иную картину мира, в некотором смысле онтологию права»[35 - Честнов И. Л., Денисов Ю. А. Лев Иванович Спиридонов: жизнь и творческое наследие // Спиридонов Л. И. Избранные произведения по теории права. СПб., 2010. С. 5.]. Сам Л. И. Спиридонов полагал, что «разработка методологических проблем должна предшествовать изучению конкретного исторического материала»[36 - Спиридонов Л. И. Избранные произведения по теории права. СПб., 2010. С. 10.], поскольку «бессознательное привнесение в исследование своих субъективных представлений о предмете гораздо опаснее использования заранее придуманных схем»[37 - Там же.]. В настоящее время вопросы методологии юридического научного познания в ряде случаев «отходят на второе место», вытесняясь выше отмеченными «субъективными представлениями о предмете», что обусловливает ситуацию, когда модельные государственно-правовые формы наполняются содержанием, определяемым произвольно теми, кто сегодня идентифицирует себя с современным Российским государством и правом.

Представляя собой научное осмысление метода как средства (приема, технологии) познавательной деятельности, методология позволяет не только определить инструментальную базу юридической науки, но и задает ее целевую направленность, а также во многом определяет ценностное наполнение. Зная, какими приемами пользуется человек в своей деятельности, можно с достаточной степенью уверенности охарактеризовать и самого человека, и совершаемые им поступки. При этом не столь важно, каким образом осуществляется субъективная самооценка, а также оценка со стороны заинтересованного в данном человеке, на данном историческом этапе окружения.

Россия на всех этапах своего исторического развития являлась государственной формой организации сообщества, формирования и осуществления механизма публичной политической власти. Независимо от устанавливаемой формы политического правления система властеотношений выстраивалась «по вертикали», замыкающейся на персонифицированном главе государства – Государе, рассматривавшем государство (страну и народ) в качестве объекта личной собственности (владения, пользования, распоряжения). Право при таком понимании выступало в качестве «возведенной в закон воли господствующего класса», а точнее «главенствующего господина», коим и являлся Государь, независимо от наименования его формального статуса (князь, царь, император, генеральный секретарь, президент)[38 - См.: Ромашов Р. А. Политогенез: Храм – ????? – ГосударЬство- State/ Вступ. сл. В. П. Сальникова. СПб., 2020. С. 11–12.].

Заслуга профессора Л. И. Спиридонова заключается в том, что он в своих научных изысканиях предлагает опираться не на государственную (точнее, партийную) идеологию, заменявшую в советском государстве и праве догматы Священного писания, при этом столь же догматичную и отрицающую какую бы то ни было критику (ревизионизм), а на научную методологию – материалистическую диалектику. Безусловно, «нельзя жить в обществе и быть свободным от общества»[39 - Ленин В. И. Партийная организация и партийная литература (13 ноября 1905 г.). ПСС, 5-е изд. Т. 12. С. 104.]. Профессор Л. И. Спиридонов – «человек, рожденный и сделанный в СССР», со взглядами и убеждениями «советского» человека. Вместе с тем, «советскость» Л. И. Спиридонова не следует понимать как ортодоксальную «партийность» его научной позиции. Опора на классический марксизм представляет собой методологическую базу, с опорой на которую выстраивается последовательная логика научного поиска. «Уже в процессе становления советской юридической науки достаточно четко выявились основные ступени диалектического восхождения исследовательской мысли от абстрактного… бытия права… к конкретному… сущности права как системе упорядоченных (“опосредованных”) государством общественных отношений…и системе норм»[40 - Спиридонов Л. И. Указ. соч. С. 35.]. Выстраивая свои рассуждения в контексте формационного подхода к типологии государства и права, ученый полагал, что: «Механизм трансформации социального в юридическое в самых общих чертах может быть охарактеризован следующим образом. Экономический базис общественно-экономической формации определяет прежде всего тип права, его социальное содержание, т. е. делает его рабовладельческим, феодальным, буржуазным или социалистическим. Это означает, что содержание юридических норм и правоотношений формируется по типу основного производственного отношения данной формации»[41 - Спиридонов Л. И. Социология уголовного права. М., 1986. С. 81.]. Безусловно, в настоящее время высказываемая позиция может критиковаться в плане ее несоответствия реалиям существующей государственно-правовой системы Российской Федерации, которая, перестав быть социалистической, вместе с тем не приняла капиталистическую форму, по крайней мере в ее «голом» или «диком» воплощении[42 - См.: Путин отверг «дикий капитализм» и сравнил его с выстрелом себе в ногу // URL: https://lenta.ru/news/2021/03/31/vnogu/; Путин назвал «голый капитализм» неприемлемым // URL: https://www.kommersant.ru/doc/4752431.]. Вопрос о том, к какому типу общественно-экономической формации относится современная Россия является дискуссионным, что в принципе не умаляет методологической значимости самого формационного подхода как инструмента научного познания государства и права. Рассмотрение общественных отношений в контексте экономического базиса (экономической формы) позволяет ответить на ряд проблемных вопросов, главными из которых, на наш взгляд, являются понимание государства и права, с дальнейшим «выведением» из них категорий свободы и собственности, выступающих в качестве важнейших составляющих как индивидуальной, так и коллективной правосубъектности. Для Л. И. Спиридонова, право – «“часть” мира, сторона общества как целого»[43 - Спиридонов Л. И. Указ. соч. С. 43.]. «Непосредственно» юридические категории выражают лишь диалектику предмета юриспруденции – государства и права, в том или ином их восприятии. «Совокупность юридических категорий в онтологическом аспекте есть само право, а в логическом – описывающая и объясняющая его теория»[44 - Там же. С. 44.]. А раз так, то не имеет смысла говорить об универсальной «общей» теории государства и права. Государство и право как социокультурные феномены – это основополагающие юридические категории возникающие на определенном этапе общественного развития и подверженные типологическим трансформациям в ходе полито- (государство-) и правогенеза. Говорить как о государствах (в современном понимании этого термина), о «древней Греции, России, Германии» столь же бессмысленно, сколько бессмысленны рассуждения об античной концепции прав человека или системы разделения властей.

Полис, равно как и state не является государством (kingdom) в его сегодняшнем категориальном статусе. Обычай («закон отцов»), содержащий в себе юридические нормы, качественным образом отличается от законодательного акта, изданного в порядке парламентского правотворчества. Формации сводят представления о государстве и праве к экономике, а точнее формам собственности и общественным отношениям в сфере производства и распределения жизненных благ. Как уже ранее отмечалось, логика в таком подходе есть. Однако рассматривать его в качестве универсального (общенаучного) нельзя. Для нас в рамках формационного подхода к типологии государства и права интересна, в первую очередь, методология сравнительного анализа государственно-правовых явлений, характерных для сменяющихся формаций, представляющих собой своего рода циклы социального развития. Для каждого цикла (формации) характерны качественно отличные от предшествующих (последующих) этапов модели государства и права. Вместе с тем, с точки зрения классического марксизма все эти модели объединяет то, что любое государство представляет собой аппарат классового господства в котором право (закон) есть «выражение воли господствующих классов»[45 - Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 17. С. 164 // URL: //http:// leninvi.com/tl 7/р 164.]. Любое государство представляет собой форму публичной политической власти, осуществляемой в опоре на легализованное принуждение, при помощи права рассматриваемого исключительно в инструментальном (волюнтаристском) ключе и в подобном качестве не способном ограничивать волю господствующего субъекта, наделенного прерогативами как в правотворчестве, так и в правоприменении. Таким образом, если руководствоваться формационным подходом к типологии государства и права, то такие категории как «естественные права человека», «правовое государство» (как государство, в своей организации и функционировании ограниченное правом и «подчиненное» ему)», «международное право» (приоритетное по отношению к государственному законодательству) утрачивают собственно юридическое значение и предстают в качестве утопических (в плане реального политико-правового воплощения) метафор, притягательных по смысловой сущности, однако безжизненных в плане практической реализации. «Становится очевидным, что право не имеет собственной истории»[46 - Спиридонов Л. И. Указ. соч. С. 47.]. Государство представляет специфический социальный организм – «общественное целое». «Все правовые отношения суть отношения общественного целого, члены которого наделяются юридическими определениями только как элементы этого социального организма»[47 - Там же.]. Возникая в результате государственной деятельности, право представляет собой конструкцию, производную от государства. В свою очередь, последнее есть форма социальной организации, сменяющая родо-племенную систему и «отмирающую» в условиях коммунистического сообщества. Л. И. Спиридонов безусловно прав, когда говорит о том, что у права нет собственной истории. Право как регулятивно-охранительная система опосредовано государством, выраженном в национальном письменном языке и национальной же культуре. Такие смысловые конструкции как «естественное», «международное», «корпоративное», «частное» право и т. п. обретают юридическую значимость только тогда, когда государство в рамках нормативных либо правоприменительных актов выражает собственное к ним отношение. В частности, говорить о естественных правах, как о части системы Российского права, на уровне официальной государственной власти начали только тогда, когда они получили свое законодательное закрепление в российских конституциях (1978, 1993 гг.). Кстати, с этого же времени о России говорят как о «правовом демократическом государстве» (ст. 1 Конституции РФ 1993 г.)[48 - В данном случае можно провести аналогию с советскими конституциями, таким же образом юридизировавших формирование в России федеративной формы государственного устройства (см.: Конституция РСФСР 1918 г.). Получается, что доказательством наличия (отсутствия) в Российском праве того или иного правового института (принципа) является наличие (отсутствие) информации о нем в соответствующем акте национального законодательства.]. В свою очередь, закрепленный в ст. 15 Конституции принцип приоритета международного права по отношению к национальному законодательству, фактически сведен на «нет» поправкой к ст. 125, в соответствие с которой Конституционный Суд «в порядке, установленном федеральным конституционным законом (курсив мой – Р. Р.)> разрешает вопрос о возможности исполнения решений межгосударственных органов, принятых на основании положений международных договоров Российской Федерации в их истолковании, противоречащем Конституции Российской Федерации, а также о возможности исполнения решения иностранного или международного (межгосударственного) суда, иностранного или международного третейского суда (арбитража), налагающего обязанности на Российскую Федерацию, в случае если это решение противоречит основам публичного правопорядка Российской Федерации».

В контексте проблематики, обозначенной заявленным названием главы, целесообразно рассмотреть метод междисциплинарного синтеза[49 - См.: Орехов А. М. Междисциплинарный синтез и социально-гуманитарные науки: к вопросу о прояснении некоторых концептов и векторов исследования // Социум и власть. 2018. № 3 (71). С. 91–97; Мокий В. С. Транс дисциплинарный метод усиления междисциплинарного синтеза социально-экономического и гуманитарного знания // Universum: Общественные науки: электрон, научн. журн. 2016. № 8 (26). URL: http://7universum.com/ru/social/archive/item/3559.], при помощи которого профессору Л. И. Спиридонову удалось объединить в едином логически выстроенном социально-культуро-логическом контексте общество, государство, право, преступность. Наибольший интерес в юридической методологии Л. И. Спиридонова представляет междисциплинарная интеграция социологии, теории права и криминологии, где последняя представляет собой не что иное, как теорию преступности, рассматриваемой одновременно в качестве антипода права, и элемента, входящего в структуру правовой системы общества и национальной правовой культуры.

Получается, что все науки о праве могут быть разделены на две условных группы: науки, объект и предмет которых детерминирован феноменом правомерного порядка (правопорядка), и науки, имеющие своей целью изучение преступности как порядка противоправового (криминального), в котором первичным элементом, аналогичным правовой норме, выступает преступление (точнее – его логический юридический состав).

Единый объект наук о правопорядке в комплексе образуют регулятивные общественные отношения, основанные на презумпции правомерного сознания и поведения субъектов правовых коммуникаций, направленные на сохранение сложившейся системы правовых связей и ее позитивную коррекцию.

Объектом познания для наук, исследующих область противоправных отношений и обусловленных ими юридических последствий, является правонарушение (противоправное деяние) как юридический факт, точнее – формальный юридический состав и система охранительных коммуникаций, складывающихся между государством в лице правоохранительных и судебных органов, с одной стороны, и субъектами правонарушений, с другой. В основу отношений, в совокупности образующих объект криминального научного познания, положена презумпция противоправности сознания и поведения субъектов. Такое понимание означает, что презумпция невиновности вовсе не является общеобязательной для представителей правоохранительных и судебных органов, которые в своей практической деятельности в большинстве случае руководствуются противоположной по смыслу «презумпцией виновности». Особенно четко обвинительная тенденция прослеживается в области уголовного преследования, где на законодательном уровне закреплена обвинительная природа досудебного следствия.

Разграничение юриспруденции на правоведческую и криминологическую предполагает своего рода отраслевую автаркичность, когда теоретики, цивилисты и криминологи оперируют в своих научных изысканиях локальными методиками, практически не связанными друг с другом. Подобная корпоративная локальность снижает эффективность юридической науки и как средства правового познания, и как концептуальной основы практического правового воздействия. В трудах Л. И. Спиридонова прослеживается стремление интегрировать отдельные отраслевые методики в комплексную методологию научного познания права как социально-культурного явления, в котором правомерное и противоправное есть не что иное, как эмпирические проявления выраженной в государственно-правовой форме социальной объективной реальности.

Рассматривая соотношение права и правонарушения (преступления), следует иметь в виду, что понимание права как системы общеобязательных нормативных установок (по мнению Л. И. Спиридонова, именно общеобязательность является основным признаком права), вместе с тем, не только не исключает противоправного поведения со стороны как отдельных личностей, так и коллективных субъектов, но и изначально предполагает его. В данном случае следует согласиться с мнением профессора Я. И. Гилинского о том, что правонарушение в целом и преступление в частности представляют собой сугубо формальные юридические конструкции. «В реальной действительности нет объекта, который был бы «преступностью» (или «преступлением») по своим внутренним, имманентным свойствам… Преступление и преступность – понятия релятивные (относительные), конвенциональные («договорные»: как «договорятся» законодатели), они суть – социальные конструкты, лишь отчасти отражающие некоторые социальные реалии»[50 - Гилинский Я. И. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 3-е издание, переработанное и дополненное. СПб., 2014. С. 39.].

Говоря о признаке общественной опасности преступления, Л. И. Спиридонов подчеркивает социально-классовую сущность этой категории: «Общественная опасность правонарушения является эмпирическим фактом, осознанным господствующим классом… Борясь с определенными категориями человеческих поступков… мерами государственного принуждения, господствующие классы наглядно демонстрируют, что данная категория деяний осознана ими как опасная для устоев данного общества. Сравнительное исследование правовых систем обществ, находящихся на одной социально-экономической ступени развития, показывает однотипность деяний, входящих в круг запрещенных». Для нас процитированное положение интересно прежде всего четким акцентом на классовой структуре как государственно-организованного общества в целом, так и аппарата государственной (бюрократической) власти в частности. Главный вывод, который следует из «классовой» теории государства и права Л. И. Спиридонова – это вывод о том, что государство и право в условиях классового расслоения обеспечивают интересы не всего государственно-образованного народа, а относительно узкой элиты, формируемой по определенным правилам. И такое положение будет сохраняться до тех пор, пока общество организуется и управляется посредством государственной формы, в рамках которой государство и общество (народ) выступают в качестве несводимых в единое целое категорий, поскольку государство, представленное властвующим классом (элитой), выступает как субъект, а общество – объект, – властеотношений. Сформулированный вывод подтверждается на всех этапах генезиса российского государства.

Для Российской Империи государство (властвующий класс/элита) – это сословная аристократия (светская и духовная), замыкающаяся в своей иерархии на царствующую династию, а также торгово-промышленная буржуазия, сложившаяся в самостоятельное сословие во второй половине XIX века.

Системный кризис, обусловивший в начале XX века события, получившие название Первой русской революции, повлек за собой попытку провести частичную реформу в области политико-правового устройства монархической России при сохранении базовых принципов ее организации и функционирования. Создание представительного органа – Государственной Думы, осуществлялось на основании выделенных электоральных групп (курий): землевладельческой, городской, рабочей, крестьянской, интересы которых выражали политические партии. В отличие от западной партийной системы, где власть и оппозиция представляли и представляют собой конкурирующие, однако не враждебные политические формы, в российском государстве на всех его этапах любое несогласие с официальным властным курсом рассматривалось как проявление угрозы государственной безопасности, с вытекающими из такой постановки вопроса последствиями. Не случайно политические партии, возникающие в России в XIX веке и руководствовавшиеся в своей деятельности целевыми установками борьбы за власть, являлись нелегальными, и в своей деятельности использовали преимущественно экстремистские либо террористические методы. Те же партии, которые возникли в результате вынужденных реформ (1905–1907 гг.), в силу отсутствия сколько-нибудь значимого опыта политической деятельности, а также понятных широким массам и потенциально реализуемых на практике программных установок, не могли составить конкуренцию ни монархии, ни экстремистским организациям. Итогом неэффективности партийного строительства в Российской Империи стала вторая, а затем и третья, российские революции, разрушившие монархический строй и предопределившие возникновение нового типа государства – советской социалистической республики.

Советское государство, провозгласив себя общенародным союзом трудящихся, свободных от любой эксплуатации, на практике очень быстро сформировало эксплуататорскую систему по методам управления гораздо более жесткую, нежели предшествующая ей феодально-буржуазная формация. Сложилась и новая политическая элита – партийно-хозяйственная номенклатура, по сути своей мало чем отличающаяся от имперской аристократии. Закрепляемое на конституционном уровне всенародное единство («Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь»), обеспечивалось «национальной скрепой» – идеологической конструкцией «народ и Партия едины», сменившей Уваровскую триаду «Православие. Самодержавие. Народность». Коммунистическая партия Советского Союза рассматривалась как «руководящая и направляющая сила советского общества, ядро его политической системы» (ст. 6 Конституции СССР 1977 г.). В обществе «нового типа» отрицалась объективность социальных факторов конфликтного характера, в том числе наличие организованной профессиональной преступности и политической оппозиции, противопоставляемой «прогрессивному» политическому режиму советской демократии. Попытки советского руководства провести реформы, направленные на создание системы «социализма с человеческим лицом», имели тот же недостаток, что и реформы царского правительства в России начала XX века. Не допуская сущностной трансформации, власть стремилась провести «рестайлинг» государственно-правовой системы за счет заимствования западных политико-правовых форм (введение института президента, создание конституционного суда, официальное разрешение частной собственности и рыночных экономических отношений, провозглашение прав человека и т. п.). При этом так же, как и ранее, осуществляемые по инициативе «сверху» реформы не опирались на детальный анализ социальной динамики, что в итоге привело не к модернизации советской политико-правовой системы, а к ее разрушению и, как следствие, «демонтажу» советского союзного государства и опосредованного им социалистического права.

В современной России (так же, как и в СССР), на конституционном уровне декларируется единство многонационального народа Российской Федерации, однако наличие социально-экономического расслоения обусловливает все более углубляющееся материальное неравенство между богатыми и бедными, а это в свою очередь предполагает, что государство в первую очередь отстаивает интересы привилегированных групп населения, включающих представителей олигархического бизнеса, высших государственных чиновников и силовиков. При этом так же, как в Советском Союзе было нельзя говорить об объективном характере преступности, наличии устойчивых форм криминальных организаций и профессиональной квалификации субъектов преступлений, в современных условиях, мягко говоря, не приветствуются разговоры о социальной неоднородности российского общества, что обусловливает в том числе дифференциацию преступности как социально-культурного явления на преступность богатых и преступность бедных. Если советская государственно-правовая система в своей констатации общенародного единства опиралась на постулаты классового родства трудящихся (рабочих, крестьян, трудовой интеллигенции), сплоченных в «нерушимом союзе коммунистов и беспартийных», то в сегодняшних условиях власть предпочитает попросту не поднимать проблему социальной дифференциации российского общества. Получается, что деление общества на богатых и бедных в сегодняшней России официально признается, а капиталистическая эксплуатация человека человеком и наличие олигархов, создающих свои капиталы за счет использования общегосударственных ресурсов, – нет. В частности, в одном из своих выступлений пресс-секретарь Президента, Д. Песков, заявил, что в России нет олигархов, влияющих на политику[51 - См.: Песков заявил, что олигархов в России не существует // URL: https:// tass.ru/ekonomika/8694057.].

В складывающейся ситуации классовый подход к социальному структурированию государства и общества, используемый профессором Л. И. Спиридоновым для характеристики права и преступления, представляется в достаточной степени актуальным и конструктивным в плане познания современной государственно-правовой реальности, в том числе в сфере прогнозирования криминальных тенденций развития российского общества и отношения к этим тенденциям со стороны государства, общества, личности.

Социологический подход к пониманию государства, права и преступления позволил Л. И. Спиридонову объединить методы познания различных научных отраслей в комплексном методе междисциплинарного синтеза, что позволило сконструировать в своем роде уникальную систему правового познания, не только не утрачивающую своего прикладного значения в современных условиях, но и неуклонно наращивающего его.

Глава 3

Правовой реализм в парадигме социологической юриспруденции

3.1. Метафизика и реализм социалистического права

В истории социалистического права есть теоретики, последовательно отстаивающие диалектический подход к пониманию культуры, к восприятию права как относительно самостоятельного вселенского феномена. Лев Иванович Спиридонов – один из немногих исследователей, утверждавших в тот период значение реалистического подхода к изучению правовых явлений: «Объективный характер диалектики заставляет искать ответы на них в реальной действительности и анализе процесса ее изучения»[52 - Спиридонов Л. И. Социальное развитие и право. Л., 1973. С. 40.]. Разработка идеи о включении правоотношений в содержание права, обращенность концепции Л. И. Спиридонова на диалектику реальной действительности позволяют причислить его к сторонникам реалистического типа правопонимания.

Развиваемые сторонниками движения правового реализма положения о том, что право есть элемент культуры общества, а правовые отношения специфицируют социальные договоренности индивидуумов об их взаимных правах и обязанностях, находят подтверждение в концепции Л. И. Спиридонова: «Все правовые отношения суть отношения общественного целого, члены которого наделяются юридическими определениями только как элементы этого социального организма. Он-то и является той предпосылкой, тем субъектом, чьи стороны получают в процессе развития экономическое, политическое, правовое и т. д. выражение»[53 - Там же. С. 44.].

Тематизация правового реализма имеет важное гносеологическое значение, позволяющее выявить именно те закономерности правопорядка, которые оказывают существенное влияние на принятие правоприменительных решений. Субъект-объектный дискурс толкования права раскрывает компетенции акторов силы – правоприменителей, которые наполняют тексты решений своей интерпретацией и волей. Нормативные правовые акты, регламентирующие процессуальную деятельность юриста, приобретают вторичное значение по сравнению с его личными целями и мотивами.

Интеграция эмпирических и аналитических исследований в последние десятилетия характерна для постклассической юриспруденци. Можно рассматривать правовой реализм в качестве обновленной концепции социологического направления, объединяющей преимущества естественного права и позитивизма. Знание тех закономерностей, по которым происходит толкование и применение права на практике, носит не менее научный характер, нежели догмы академической юриспруденции. Полезность и важность эмпирических исследований заключается и в возможности на их основе подготовить студентов к практической деятельности, сформировать навыки и типы правосознания, способные противостоять неравенству в доступе к правосудию, несправедливости при вынесении прапоприменительных актов.

Междисциплинарность правового реализма позволяет преодолеть крайности метафизического теоретизирования и формалистского конструирования нормативных текстов, не соответствующих юридической практике. Десятилетия строительства коммунизма научили теоретиков и философов права выстраивать концептуальные обоснования без привязки к актуальному правопорядку. Несколько поколений ученых утверждали, что юридические закономерности могут быть придуманы в кабинетах и установлены нормативными актами, что воля суверена, регламентирующая должное поведение, способна изменить сущее право.

Правовой реализм основан на практической юриспруденции, изучение которой позволяет уяснить действительные запросы акторов правопорядка. Являясь признанным в международной юриспруденции движением, реализм открывает возможности сопоставления теоретических конструкций, юридических практик и пропагандистских доктрин. Реалистические подходы в парадигме социологических теорий права рассматриваются как направления теоретической мысли, способные формировать правопорядок, особенно в эпоху, когда стираются резкие грани между юспозитивизмом и юснатурализмом, когда в общем правовом теоретизировании исчезают разделения научных школ, утрачиваются советские традиции. Реализм позволяет обобщить эмпирические измерения правопорядка, интегририровать теоретические и практические феномены, без этого направления юриспруденции современные исследования уже не могут претендовать на всестороннее рассмотрение права в гуманитарных науках[54 - См.: Тонков Е. Н., Тонков Д. Е. Правовой реализм. СПб., 2022. С. 412–413.].

В истории развития гуманитарных наук философское мышление предшествовало правовому, а социологические методы управления обществом уже применялись в период формирования права как явления. Корпусы обычаев, конвенциональных соглашений, нормативных предписаний и других источников права эволюционировали вместе с развитием этносов. Государству как форме организации общества, для своего возникновения и стабильного функционирования требовались не только философские и социологические обоснования, но и правовые конструкции управления, подчинения, в том числе, – механизмы применения легализованного насилия к человеку, вплоть до лишения жизни.

Право как вселенское явление содержит в себе интерсубъективное признание своих и чужих интересов, выраженное через корреспондирующие права и обязанности. При этом заслуживает особенного внимания такой тип коммуникации, при которой суверен навязывает подотчетному населению нормативные требования, приемлемые не для всех. Очевидно, что в любом государстве не все страты общества признают статус правителя и не все разделяют его представления о сущем и должном. В каждом государстве действуют институты нормотворческой деятельности, которые не в состоянии гарантировать соблюдение (разнообразных и подчас противоречивых) интересов всех социальных меньшинств и оппозиционно ориентированных сообществ.

Наиболее подробно в исторической перспективе разработаны темы собственности: права владения, пользования и распоряжения вещами, неимущественными правами, сервитутами и т. и. Взаимное признание собственниками прав на вещи предполагает развитие идей договора, товарного обмена, виндикации и других форм защиты прав собственника от притязаний несобственников. Каждый отдельный договор субъектов предполагает не только всеобщую правовую связь всех со всеми, но и наличие юридических механизмов, обеспечивающих исполняемость взаимных обязательств. Развитие международных экономических связей, политические и финансовые монополии, неравномерный технологический прогресс приводят к неэквивалентному товарному обмену и произволу в отношении слабозащищенных субъектов. Защиту интересов некоторых страт в полной мере могут обеспечить только принудительные меры со стороны государства.

Общечеловеческая тенденция к солидарности и равноправию индивидов нашла историческое отражение в идеях социализма и коммунизма. «От каждого по способности, каждому – по труду», – демократический принцип, используемый не только сторонниками социалистического способа производства, но и большинством работодателей во всем мире. Однако социалистическая идея столкнулась с неравенством интеллектуальных способностей и антропологических свойств человеческих организмов, не говоря уже о социальных особенностях классов, территориальных и образовательных градациях региональных элит, субъективных амбициях вождей, корпоративных интересах силовых структур.

Право регулирует систему общественного разделения труда, опосредует процессы отчуждения результатов деятельности индивида. Л. И. Спиридонов еще в монографии 1973 года обращал внимание на снижение роли ординарного человека, который становится «винтиком» в механизме всеобщего коммунистического строительства, писал об актуализации обезличенности человека: «индивид становится носителем определяемой обществом функции. В свою очередь, право превращается теперь в средство оценки деятельности людей с точки зрения ее соответствия социальной функции индивида-деятеля. В этой своей функции право выступает как мера, то есть как единство абстрактного права и неправа»[55 - Спиридонов Л. И. Социальное развитие и право. С. 53.]. Осознанно или незаметно для себя «индивид оказывается включенным в систему производственных отношений и становится общественно определенным индивидом… Все это предполагает изменение характера субъективного отношения индивида к своей деятельности. Теперь это поступки члена коллектива владельцев. Тот, кто действует, обязан сообразовывать результаты своих действий с потребностями социального целого. Только отвечающий этому требованию поступок – правомерен»[56 - Там же.].

Человек утрачивает свою субъектность, по мере приближения к коммунизму он становится пассивной частью государства, – объектом, – его социализация подразумевает включение в систему общественных отношений и наделение социальными свойствами согласно утвержденному сувереном плану. Индивидуальные черты личности растворяются в коллективных интересах, социализация «воспроизводит людей как членов общества, как персонификаций экономических функций, как членов класса, как граждан и субъектов права, т. е. в таких общественных определениях, которые выражают принадлежность человека к социально-оформленному коллективу»[57 - Там же. С. 60.]. В означенной парадигме новые социальные свойства индивида уже не обусловливаются его особенностями природного происхождения: полом, кодом ДНК, индивидуальными интересами, личным счастьем.