Эволюционная и сравнительная психология в России. Теория и практика исследований

Источником представлений об инстинкте считается различение «низшей» (у животных) и «высшей» (у человека) формы души в античной философии. Основываясь на учении Платона, Аристотель приписывал человеку «разумную душу», а животным – «чувственную». Чувственная душа животных побуждает их к самосохранению и продолжению рода на основании желаний и влечений, ощущений удовольствия или боли. Само поведение животных Аристотель разделял на врожденное и приобретенное (Философская энциклопедия, 1962; Фабри, 1993; Филиппова, 2012). Таким образом, уже в учении Аристотеля содержится указание на два компонента, которые впоследствии стали основными в анализе инстинктивного поведения: чувственный компонент, который побуждает поведение, и само поведение.

Первое определение инстинкта встречается в философии стоиков и приписывается Хризиппу: инстинкт – это прирожденное влечение, направляющее поведение животных на приятное, полезное и уводящее его от вредного и опасного, которое ощущается как неприятное. Уже в учении стоиков достаточно четко разделяются два базовых компонента инстинкта: прирожденное влечение, которое переживается как чувство и направляет поведение, и инстинктивные действия, которые также считались врожденными, совершались животными без осознавания их смысла и были одинаковыми у всех особей одного вида. В этих определениях заложено понимание психического компонента инстинкта: животное не осознает пользы (биологической) своего поведения, но руководствуется влечением, т. е. переживанием удовольствия и неудовольствия, которое и «ведет» его по правильному пути. Само влечение (т. е. способность испытывать удовольствие и страдание при разных воздействиях и в результате своих действий) является врожденным. Можно сказать, что в этом отношении стоики оказываются более «психологичными», чем современные исследователи инстинкта, практически отрицающие возможность проникновения в субъективный мир животных и сосредотачивающиеся на изучении только поведенческого компонента инстинкта или его физиологических механизмах (Филиппова, 2012).

В дальнейшем, вплоть до начала XIX в. в трудах французских философов-натуралистов (Ж.-О. Ламетри, Э. Б. Кондильяк, Ш. Ж. Леруа, Ж. Л. Л. Бюффон и др.) разрабатывалась проблема различий врожденного и приобретенного поведения у животных и наличия у них способностей, сходных с разумом человека (Фабри, 1993; Филиппова, 2012). Основной задачей стало понимание соотношения инстинкта, научения («привычек») и разумного поведения. В этот период развивался объективный подход к исследованию поведения животных и критиковалась интерпретация их состояний по аналогии с человеческими чувствами. Основным стало понимание приспособительной функции поведения и его изменения в эволюции видов. Такой подход надолго заложил традицию объективного изучения психики и поведения животных и отодвинул в тень компонент влечения в структуре инстинкта.

К чувственному компоненту инстинкта в начале XIX в. вновь обратился Ж. Б. Ламарк. Он определял инстинкты животных как наклонность, вызываемую ощущениями на основе возникших в силу их потребностей и понуждающих к выполнению действий без всякого участия мысли и воли (Философская энциклопедия, 1962; Фабри, 1993). Мысль и воля – это привилегия человека, но чувства и влечения – это компонент инстинктивного поведения животных. Однако основным все же оставалось изучение инстинктивного поведения.

Следующий этап развития учения об инстинктах связан с учением Ч. Дарвина, который, с одной стороны, сравнивал инстинкты животных и человека именно на основании сходства их чувственного, эмоционального компонента, а с другой – обосновал изучение инстинктов как компонента эволюционного процесса (Дарвин, 1953). С этого времени в изучении поведения животных доминирующим стал эволюционный подход, который активно разрабатывался в российской науке К. Ф. Рулье, В. А. Вагнером, А. Н. Северцовым (Фабри, 1993; Филиппова, 2012). В дальнейшем инстинктивное поведение изучалось в плане его структуры и физиологических механизмов в работах этологов и физиологов ХХ в.: У. Крэга, К. Лоренца, Н. Тинбергена, Л. А. Орбели, И. П. Павлова и др. (Филиппова, 2012). В современных исследованиях анализируется уже исключительно поведенческий компонент инстинкта и его физиологическое обеспечение, основное внимание уделяется структуре инстинктивных действий (паттерны поведения, фиксированные последовательности действий) и физиологическим механизмам реакции на стимулы, которые вызывают инстинктивные действия. Актуальной остается связь инстинктивного поведения с другими формами поведения (научением, интеллектуальными или рассудочными действиями) в организации взаимодействия животного со средой.

Судьба же чувственного компонента инстинкта с XIX в. связана с психологией человека. Происхождение этого термина от латинского instinctus – «побуждение, стимул» – послужило основанием для применения его в объяснении влечений человека, которые расценивались как врожденные, естественные, иногда родственные животным или являющиеся инфантильными проявлениями. З. Фрейд, говоря о влечении, разводил понятие инстинкт (Instinkt) и влечение (Trieb) (Фрейд, 1989). Под инстинктом он понимал биологически наследуемое животное поведение, под влечением – психическое представительство соматического источника раздражения. Влечение, по Фрейду, возникает в результате актуализации потребности и направлено к объекту (это и есть объект влечения), при взаимодействии с которым удовлетворяется потребность. У человека есть врожденные влечения, первичными из которых являются либидо и мортидо. В позднейших психоаналитических текстах различение инстинктов и влечений несколько стерлось, и теперь они используются практически как синонимы. В психиатрии инстинкты также рассматриваются как влечения и присущие им поведенческие реакции, выделяются расстройства влечений – как чувственно-мотивационного, так и поведенческого их компонентов.

Подводя итог краткому экскурсу в историю изучения и трактовки инстинкта, можно заключить, что изначальная двухкомпонентная структура инстинкта, предложенная Хризиппом, подверглась дифференциации (что закономерно в развитии любого процесса, познания в том числе), и эти компоненты разошлись в разные науки: чувственный компонент – в психологию человека, поведенческий – в биологию поведения животных (этология, физиология). Строго говоря, современная зоопсихология все больше тяготеет к «объективному» – а на самом деле к биологическому методу исследования, а субъективный мир животного (что и является предметом психологии, независимо от того, какого носителя психики она изучает) до сих пор остается малодоступным. Попытки изучения этого субъективного мира животных, конечно, предпринимались неоднократно, но в основном со стороны содержания психического отражения: внутренняя структура интеллектуального поведения изучались в работах В. Келлера, Н. Н. Ладыгиной-Котс, Г. Г. Филипповой (Филиппова, 2012), отражение себя животными также было предметом исследования в конце XIX – начале ХХ столетий (И. А. Хватов, 2010). Эмоциональный компонент интерпретируется в теории привязанности (Дж. Боулби, 2003), хотя самих исследований привязанности на животных явно недостаточно. При этом психический компонент инстинкта остается в современной науке практически белым пятном. А в результате непонятно, что происходит с врожденными влечениями и действиями в онтогенезе человека и в его взрослом поведении. Я предлагаю посмотреть на эту проблему со стороны структуры инстинкта.

На самом деле, в инстинкте можно выделить не два, а три компонента: побуждающий компонент (влечение, основанное на чувственном переживании и мотивирующее активность субъекта по отношению к объекту влечения), поведение (исполнительная часть – что делать с объектом влечения) и переживание удовлетворения потребности, ради которого собственно все и происходит. В этологии этот «конец истории» (достижение биологического результата) был обозначен У. Крэйгом как консуматорный акт, являющийся завершающим в структуре инстинктивного поведения (Фабри, 1993). Анализируется консуматорный акт исключительно с позиции реализующих его действий животного. Но с психологической точки зрения именно этот момент и является тем, ради чего все поведение совершается и для чего появляется начальный компонент – влечение. Первый и третий из обозначенных выше структурных компонентов и представляют собой две взаимосвязанных части психического компонента инстинкта. С позиции двух современных подходов к анализу поведения, которое регулируется психическим отражением (теория функциональных систем и теория антиципации), существует непосредственная связь между влечением и переживанием удовлетворения потребности, и обе эти части отнесены непосредственно к субъекту, так как связаны с его потребностями. А поведенческий компонент является исполнительным звеном и отнесен к объекту, с которым субъект взаимодействует. В теории функциональных систем П. К. Анохина конечный компонент – это акцептор результата действия, который представлен как чувственное переживание, и его достижение регулирует работу функциональной системы по принципу обратной связи (Анохин, 1980). Обратная связь основана на предвосхищении (антиципации) результата. А это уже чисто психическое образование.

Теперь следует задать вопрос: что из этих компонентов является врожденным и как эта трехчленная структура преобразуется в фило- и онтогенезе. Для этого представим инстинкт как функциональную систему: есть пусковой стимул, который попадает на систему опознания (в данном случае это врожденная нервная модель стимула) – в результате действия стимула возникает влечение, существует программа поведения (при инстинктивном поведении – врожденный фиксированный паттерн действия) и акцептор результата действия (образ цели, в данном случае – врожденная модель переживания удовлетворения потребности). Акцептор результата действия связан с программой поведения системой обратной афферентации. При достижении результата происходит, по Н. Тинбергену, переключение на следующую в цепочке инстинктивных актов нервную модель стимула (Тинберген, 1985). И пока актуальная функциональная система не завершится достижением результата, переключение невозможно. Такая схема позволяет понять, в каком месте заложена пластичность инстинктивного акта поведения и что происходит при трансформации инстинкта в фило- и онтогенезе.

При полностью инстинктивной регуляции деятельности все три компонента являются врожденными и жестко связанными в единую последовательность. В филогенезе с усложнением связей организма со средой происходит увеличение количества потребностей (во взаимосвязи начального и конечного компонентов и соотвествующих начальному компоненту нервных моделей стимулов) и усложнение поведенческого компонента. Пластичность инстинкта в первую очередь связана с изменением среднего компонента, что происходит за счет включения научения и впоследствии интеллекта, а у человека – сознания. Соответственно, усложняется и весь механизм регуляции исполнительного звена. В принципе, до определенных стадий филогенеза этим все и исчерпывается. Набор потребностей достаточно неизменен и, можно сказать, инстинктивен. Хотя, конечно, изменяется и варьируется опознание стимула. Тут большое поле для включения научения и более сложных форм регуляции деятельности. Объекты влечения могут осваиваться прижизненно, и нервные модели стимулов тоже строятся прижизненно. Появляется онтогенез – как прижизненное соединение инстинктивных и приобретенных компонентов взаимодействия субъекта со средой. На основе импринтинга и облигатного научения появляется образ объекта, в исследовательской деятельности и позднее в игре происходит «переподключение» исполнительного звена к разным парам «влечение – удовлетворение потребности».

В дальнейшем, на высших стадиях филогенеза (на стадии интеллекта и сознания) появляется прижизненное формирование новых пар «влечение – удовлетворение потребности». Это может происходить с конца функциональной системы – случайное появление новых переживаний удовлетворения становится желаемым, это переходит во влечение получать эти переживания с помощью определенного поведения. А возможно узнавание о потребностях от других особей (что характерно для человека) и организация всей системы целенаправленно, до выстраивания новой полноценной функциональной системы. Это уже практически совсем выходит за рамки инстинкта, остается только внутренний нейрогуморальный механизм, обеспечивающий подкрепление в форме удовольствия (Филиппова, 1998, 2012).

Таким образом, в филогенезе и онтогенезе высших животных и человека «раздвигаются рамки» инстинкта, и его структура наполняется и изменяется за счет других форм регуляции деятельности, т. е. изменяется не инстинкт, а взаимодействие субъекта со средой, в которое включаются другие регуляторные механизмы. В этом случае просто невозможно говорить об инстинктах у человека – у него их просто нет, а есть только отдельные врожденные компоненты, объединяющиеся в адаптивное поведение прижизненно с помощью импринтингов, облигатного и факультативного научения, игры и т. д. Это могут быть врожденные – инстинктивные – влечения, отдельные нервные модели стимулов (в основном для безусловных рефлексов или формируемые пренатально), модели переживания удовлетворения потребностей (акцепторы результата действия) и сложный онтогенетический механизм формирования всех связей с миром. Для примера можно описать формирование материнства в онтогенезе (Филиппова, 1998).

Пресловутый «материнский инстинкт» трактуется как чувство матери к ребенку (положительно-эмоциональное отношение, умиление, тревога при его дискомфорте), способность понимать состояние ребенка и стремление заботиться о нем. Из всего этого к инстинктивным компонентам можно отнести реакцию на ключевые стимулы от младенца (плач, внешний вид, запах), которая, как показывает практика и исследования, изначально даже не определена эмоционально. В ситуации стресса, неготовности к материнству, при отсутствии или искажении индивидуального опыта чувство к ребенку может быть отрицательным: агрессия, раздражение, страх, тревога, отвращение. Положительно-эмоциональное отношение и стремление к контакту с ребенком возникает у женщины в процессе общения с матерью и другими близкими взрослыми в раннем возрасте, в игровой деятельности и опыте общения с младенцами в детстве и отрочестве. Запуску материнских чувств способствует процесс родов и встреча с новорожденным, когда создаются эндогенные условия для запечатления и проявления влечения к ребенку. Однако даже при всех прочих положительных событиях (планируемая и хорошо протекающая беременность и физиологические роды с рождением здорового ребенка) вместо ожидаемых чувств может возникнуть растерянность, тревога и даже депрессия, которые могут быть связаны с отсутствием опыта заботы о ребенке и внешней поддержки и помощи. В данном случае на основе весьма фрагментарных врожденных компонентов прижизненно формируются все части функциональной системы: влечение, удовлетворение от деятельности, исполнительные звенья (Филиппова, 2015).

В заключение еще раз вернемся к проблеме психических компонентов инстинкта в зоопсихологии. Изучать их чрезвычайно сложно, а главное – практически невозможно «объективными» методами. Это ставит серьезные ограничения в исследовании этого феномена, и, видимо, здесь придется идти путем, обратным тому, который до сих пор развивался в сравнительной психологии: не от животного – к пониманию человеческого, а, наоборот, от человеческого – к пониманию животного. Для этого перспективными могут быть такие модели, как сравнительное изучение исследовательской и игровой деятельности, родительства и, конечно, привязанности.

Литература

Анохин П. К. Узловые вопросы теории функциональных систем. М.: Наука, 1980.

Боулби Дж. Привязанность. М.: Гардарики, 2003.

Вагнер В. А. Сравнительная психология. М.: Изд-во «Институт практической психологии»; Воронеж: Изд-во НПО «Модэк», 1998.

Дарвин Ч. Сочинения. Т. 5. М.: Гос. изд. биол. мед. лит., 1953.

Психологическая энциклопедия. 2-е изд. / Под ред. Р. Корсини, А. Ауэрбаха. СПб.: Питер, 2003.

Тинберген Н. Поведение животных. М.: Мир, 1985.

Фабри К. Э. Основы зоопсихологии. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993.

Филиппова Г. Г. Психология материнства. Концептуальная модель. М.: Ин-т молодежи, 1999.

Филиппова Г. Г. Зоопсихология и сравнительная психология. Учебник для студ. учреждений выс. проф. образования. М.: Академия, 2012.

Филиппова Г. Г. Репродуктивная психология в России: современные проблемы и тенденции развития // Психотерапия. 2015. № 4 (148). С. 65–70.

Философская энциклопедия. В 5 т. / Глав. ред. Ф. В. Константинов. М.: Советская энциклопедия, 1962. Т. 2.

Фрейд З. Психология бессознательного. Сб. произведений. М.: Просвещение, 1989.

Хватов И. А. Эмпирическое исследование проблемы филогенетических предпосылок становления самосознания // Знание. Понимание. Умение. 2010. № 2. С. 242–247.

Значение трудов Л. А. Фирсова для развития эволюционной и сравнительной психологии[1 - Работа выполнена в рамках темы НИР «Нейробиологические и информационные основы поведения и функции сенсорных систем» (№ NAAAA16-116021660055-1) и поддержана грантом РФФИ № 16-04-01169.]

З. А. Зорина, Т. А. Обозова, А. А. Смирнова

Изучение высших психических функций животных как эволюционной предтечи психики человека составляло одну из центральных проблем отечественной зоопсихологии и сравнительной психологии. Его основу составили труды Н. Н. Ладыгиной-Котс, С. Л. Новоселовой, К. Э. Фабри. К середине 1960-х годов благодаря этим авторам была подробно изучена орудийная деятельность человекообразных обезьян как проявление их мышления (Ладыгина-Котс, 1959; Новоселова, 2001, 2003). Наряду с этим было начато исследование способности к обобщению как базовой операции мышления. Были опубликованы монографии Ладыгиной-Котс (1923, 1935/2011, 1959, 1965), а также многочисленные статьи Новоселовой, позднее оформленные в виде монографий (2001, 2003). В целом обнаруженные у животных проявления мышления сопоставлялись с данными о детях и расценивались как «Предпосылки человеческого мышления» (Ладыгина-Котс, 1965). Новоселова (2003) указывает, что Надежда Николаевна рассматривала все эти работы как вклад в эволюционную психологию.

Вместе с тем, начиная с 1960-х годов, эта фундаментальная проблема постепенно стала занимать определенное место и в физиологии ВНД, тогда как раньше практически единственным предметом исследований этой науки были условные рефлексы. Это соответствовало общей логике развития наук, направленной на установление междисциплинарных связей между различными ее направлениями. В настоящее время в соответствии с этой тенденцией постоянно укрепляются связи зоопсихологии с другими дисциплинами, особенно естественно-научного профиля. Получает развитие высказывавшаяся еще Ладыгиной-Котс и Новоселовой тенденция рассматривать свои данные с позиций эволюционной психологии. Проблема мышления животных входит в сферу интересов когнитивной науки как междисциплинарного комплекса исследований процесса познания.

Приобщение физиологии ВНД, а позднее и нейробиологии к поиску зачатков мышления у животных происходило благодаря трудам двух видных представителей отечественной биологии, специалистов широкого профиля в области изучения поведения, Л. В. Крушинского и Л. А. Фирсова. Они принадлежали к разным научным школам и подходили к этой проблеме разными методами и с разных позиций, но в значительной степени именно они обеспечивали реальный прогресс в этой области знаний после 1960-х годов. Каждый из них был автором обширных комплексных системных исследований и создал свою целостную концепцию биологических основ мышления животных как предпосылки высших психических функций человека.

1950-е годы были временем трагических последствий двух разгромных событий (сессия ВАСХНИЛ 1948 г. и сессия АН СССР и АМН СССР 1950 г.), которые нанесли тяжелый ущерб развитию как биологии, так и медицины и сельского хозяйства и сказались также на обстановке в сфере психологических наук. Фирсов (2007) в своих воспоминаниях пишет об этих событиях и о том, как они отразились на судьбе его руководителя академика Л. А. Орбели и на его собственной судьбе. Они привели к полному запрету классической генетики, а в физиологии ВНД – к абсолютному господству условно-рефлекторной теории и отрицанию самой возможности наличия у животных каких-либо других, более сложных форм деятельности мозга.

Тем не менее уже в конце 1950-х годов были начаты физиолого-генетические исследования Крушинского (1977/1986/2009), направленные на поиск у животных элементов мышления (рассудочной деятельности). На протяжении более чем 20 лет в его лаборатории проводились сравнительные исследования представителей пяти классов позвоночных. В них было показано, что зачатки простейшей формы мышления (способность животного к экстраполяции направления движения пищевого раздражителя, исчезающего из поля зрения) имеются у ряда видов рептилий, птиц и млекопитающих, и степень их выраженности коррелирует с уровнем развития мозга. Эти работы были замечены и оценены зоопсихологами. Так, Ладыгина-Котс в одном из интервью отметила, что новый тип рефлексов, изучаемый Крушинским, дает возможность определить механизмы, лежащие в основе удержания следов памяти раздражителя, т. е. появления у животных «представлений». Последние являются той базой, на которой формируется процесс мышления животных и их способность к «предусмотрительным действиям». Об интересе Ладыгиной-Котс к работам Крушинского говорила и С. Л. Новоселова (личное сообщение).

Эти работы позволили Крушинскому создать концепцию о биологических основах рассудочной деятельности. Работы продолжаются и в настоящее время, и их результаты отражены в коллективной монографии, посвященной 100-летию со дня его рождения (Полетаева, Зорина (сост.), 2013).

Не менее важный вклад в изучение высших психических функций животных внес Л. А. Фирсов, но его труды, а главное, вклад в изучение мышления животных, не столь широко известны. Поэтому цель настоящей статьи – описание и попытка осмысления его работ, для того чтобы они могли быть полноценно интегрированы в современную сравнительную психологию и когнитивную науку в целом.

Фирсов начинал свою научную деятельность как нейрофизиолог. Под руководством Л. А. Орбели он выполнил уникальное исследование электрической активности мозжечка. Уже в тот период он проявил незаурядные творческие способности, позволившие ему первым обнаружить изменения спонтанной активности мозжечка при афферентных раздражениях.

В 1950 г. (после изгнания). Орбели со всех занимаемых им постов) Л. Г. Воронин пригласил Фирсова в Лабораторию физиологии высшей нервной деятельности Института физиологии АН СССР им. И. П. Павлова, которой он руководил. Лаборатория занималась изучением условно-рефлекторной деятельности приматов, строго придерживаясь представления о том, что условный рефлекс – основной и единственный механизм высшей нервной деятельности животных. В 1963 г. Фирсов возглавил группу по исследованию поведения обезьян в рамках этой лаборатории, а в 1976 г. (после защиты им докторской диссертации по материалам монографии «Память у антропоидов. Физиологический анализ») эта группа была преобразована в Лабораторию физиологии поведения приматов, которой он руководил до 1986 г.[2 - К сожалению, исследовательская деятельность Л. А. Фирсова оборвалась безвременно. В 1986 г. на него написали донос, обвинив в краже спирта, завели уголовное дело, даже арестовали вместе с лаборанткой Н. С. Гусаковой. После работы нескольких комиссий он добился того, что прокуратура сняла с него все обвинения, но в свою лабораторию он уже не вернулся, перейдя на работу в Институт эволюционной физиологии и биохимии. В последующие годы он исследовал графическую деятельность приматов, продолжал вывозить группы обезьян в природные условия, в 1995 г. создал Приматологический центр на базе Ленинградского зоопарка, но экспериментальным изучением мышления больше не занимался. Так было погублено активно развивавшееся фундаментальное направление отечественной экспериментальной приматологии.]

В лаборатории Фирсова проводились разнообразные исследования ВНД как высших, так и низших приматов. Применялись многочисленные методики, как классические и общепринятые (выбор по образцу, выработка УР), так и авторские (переменный лабиринт, кооперация при взаимном подкреплении, орудийные задачи). Наряду с экспериментами в обычных лабораторных условиях часть из них повторяли в условиях свободного поведения шимпанзе в природе, параллельно с изучением социального, кормового и гнездо-строительногоповедения. С этой целью в течение ряда лет группы обезьян вывозили на озерные острова в Псковской и Ленинградской областях. Практически все эти новаторские исследования сопровождались профессиональной киносъемкой, по результатам которой было выпущено более 10 документальных фильмов. Многие методические приемы, связанные с разведением обезьян и с проведением экспериментов, находили практическое применение в самых разных областях.[3 - Имеется в виду характерная для шимпанзе привычка сооружать на деревьях подобие гнезда для дневного отдыха и ночного сна.]

Благодаря работам Фирсова и его сотрудников были получены данные о следующих аспектах ВНД и поведения приматов.

1. С помощью оригинальной экспериментальной модели были описаны различия между образной и условно-рефлекторной памятью и особенности их взаимодействия у высших и низших обезьян. На основе этих исследований была сформулирована «мнестическая гипотеза поведения» (Никитин, Фирсов, 1986), которая рассматривала влияние разных видов памяти на процессы восприятия и отсроченное поведение, на формирование гипотез и выбор путей реализации принятых решений, а также на формирование и оперирование довербальными понятиями.

2. Было экспериментально обосновано положение, что подражание является особым (третьим) видом научения. Тем самым Фиров предвосхитил современный интерес к этому процессу как основе социального обучения. Представление о подражании в настоящее время находится в центре внимания в связи с проблемой «культурной преемственности» – формирования культурных традиций, которое характерно для различных популяций многих видов животных.

3. Проведено изучение операции обобщения и ее уровней у млекопитающих разных видов. В качестве методики ее изучения наряду с выработкой дифференцировочных условных рефлексов Фирсов использовал выбор по образцу, введенный в лабораторную практику Ладыгиной-Котс (1923). В его работах также получили подтверждение и развитие представления Ладыгиной-Котс о наличии двух уровней обобщения. Первый из них, называемый допонятийным, заключается в способности переносить правило выбора на новые стимулы той же категории. Второй – более высокий – позволяет применять правило выбора к стимулам других, незнакомых категорий. Например, сформировав правило выбора цветовых стимулов по сходству с образцом, некоторые виды способны применять это правило и к стимулам других категорий (выявлять сходство по форме или по размеру). Этот уровень обобщения называют протопонятийным, или уровнем формирования довербальных понятий.